Дар любви - Бейкер Мэдлин - Страница 49

• Предыдущая
• 49/68
• Следующая

— Риммер? Зачем?

— Не знаю. А с тобой все в порядке?

— Я чувствую себя хорошо. Ты голоден? — спросила она. — Может, хочешь пить?

— Хочу.

— Тебе бы надо поесть.

— Потом.

Он выпил всю принесенную ею воду, потом упал на подушку и опять закрыл глаза. «Я и раньше бывал на краю, а теперь совсем приблизился к грани жизни и смерти, — думал он. — Так близко, как никогда».

— Крид?

— Я в полном порядке, Джесси. Только немного устал. — Он почувствовал, как она взяла его руку. — Не волнуйся, любимая. Я выдюжу. Почему бы тебе не вздремнуть?

Он потянул ее за руку, как бы предлагая прилечь рядом, а другой рукой тем временем обнял за плечи, прижимая к себе.

Через несколько минут Крид уже спал. Лежа рядом и положив голову ему на плечо, Джесси молча молилась, вознося свою благодарность всем богам — белым и краснокожим— за то, что они сохранили жизнь ее любимому.

Он так и не смог стать хорошим и послушным пациентом. Сначала казалось, что он слишком слаб даже для того, чтобы хотя бы сидеть по нескольку минут. Он знал, что так надо, но ему это не нравилось. Вынужденное безделье угнетало и раздражало его. Ему не нравилось, что Джесси старалась услужить ему во всем. Ему не нравилось, что он прикован к постели. Наконец, ему совершенно не нравилось, что он даже не мог самостоятельно оправиться.

Он огрызался на Джесси, грубил врачевателю Ма-то Вакува. И это продолжалось до тех пор, пока оба не пригрозили, что оставят его одного.

Тасунке Хинзи навещал его каждый день. От него Джесси узнала, что они с Кридом друзья с детства. Иногда она сидела с ними и слушала воспоминания мужчин о прежних днях, еще до того, как солдаты напали на их поселок и увели с собой уцелевших соплеменников в резервацию.

Теперь наступил следующий период.

Джесси слушала рассказы Тасунке Хинзи о жизни в резервации и не могла поверить, что индейцы, силой изгнанные из родных мест, к тому же подвергались бесчеловечному обращению и всяким унижениям. Все это не увязывалось с тем, чему ее учили в школе, что индейцев направляли в резервации для их же собственного блага, что там для них строили дома, что их снабжают пищей и одеждой.

Тасунке Хинзи рассказывал совсем другое. Дни, которые они провели в резервации Стэндинг Рок, были самыми трудными, говорил он. Им всегда чего-нибудь не хватало — то еды, то одеял… Стариков тянуло в родные места, от тоски они заболевали и очень быстро умирали. Дети постоянно голодали. Женщины горевали, мужчины озлоблялись. Через несколько месяцев воины стали покидать резервацию. Один за другим они втайне уходили вместе со своими женщинами и детьми.

— Мой народ никогда не вернется обратно в резервацию по доброй воле, — сказал Тасунке Хинзи убе денно. — Мы будем жить и умирать здесь, но больше не станем подчиняться белым.

Тасунке Хинзи взглянул на Джесси. Она уже давно сменила свою городскую одежду на мягкое индейское платье из тонкой оленьей кожи и мокасины. Ее единственным украшением был бисерный чокер. Тасунке хорошо его помнил. И теперь, глядя на него, он вспоминал, как гордился Пеханска, когда его бабушка Окока сделала этот чокер для него. «Это было уже так давно, — подумал он с горечью. — Так давно». Неожиданно Тасунке поднялся.

— Аке вансиньянкин ктело, кола, — сказал он, кивая Криду, а потом и Джесси.

— Таньян яхи цело, — ответил Крид. — И я рад был тебя повидать.

Джесси взглядом проводила нырнувшего под полог вигвама гостя. Он, в общем-то, относился к ней с уважением, но она не могла отделаться от ощущения, что где-то в глубине души он сохранял к ней тайную неприязнь. Может быть, потому, что она была белой, а может, из-за того, что ее соотечественники отобрали у них родную землю и убили многих индейцев.

К концу дня проведать Крида и осмотреть его раны пришел Мато Вакува. Мато Вакува не очень хорошо говорил по-английски, но для Джесси у него всегда находилась теплая улыбка. С каждым днем она все больше привязывалась к старику.

Иногда, когда Крид спал, она выходила посидеть на солнце. Она часто видела Мато Вакува сидящим у своего вигвама в окружении детей и даже взрослых.

Тот день не был исключением. Джесси сидела, прислонившись спиной к своему жилищу, и наблюдала за лицами детей, улыбаясь внезапным переменам в выражении их лиц — от благоговейного страха до искрящегося веселья.

Она взглянула на подходившего к вигваму Тасуше Хинзи.

— Хау, — произнес он, опускаясь рядом с ней.

— Привет.

— Как чувствует себя Пеханска?

— Гораздо лучше, спасибо. Он только что уснул.

Тасунке Хинзи кивнул:

— Да, отдых полезен.

— А что Мато Вакува рассказывает детям?

Тасунке Хинзи прислушался и улыбнулся.

— Он рассказывает им притчу о том, откуда у людей взялось по пять пальцев.

— И откуда же?

— Он рассказывает, что, когда мир еще только начинался, в нем жили одни животные. Но однажды — я никто не знает почему — животные собрались на совет и решили сделать людей. Всё шло хорошо до тех пор, пока дело не коснулось сотворения рук.

Ящерица и Койот заспорили. Ящерица сказала, что руки у людей должны быть такими же, как и ее лапы, ибо она может хватать и крепко держать разные вещи.

Койот не согласился и сказал, что руки у людей должны напоминать его лапы, ибо он может рыть ими землю и очень быстро бегать.

Тогда не согласилась Ящерица и сказала, что она более совершенна. От этого Койот разозлился и погнался за Ящерицей, которая, спасаясь от него, забралась в скалы. Чтобы выкурить ее оттуда. Койот разжег большой костер. Но Ящерица поднялась на скалы еще выше, где огонь не мог ее достать, и помахала всем, кто был внизу, лапой:

— Я здесь, спасите меня.

Другие животные увидели Ящерицу, махавшую лапой, и решили, что Ящерица выиграла спор. И вот поэтому у всех людей по пять пальцев на каждой руке.

Джесси захлопала в ладоши, услышав такую милую сказку. Ей и в голову не приходило, что индейцы тоже рассказывают своим детям сказки.

— Наверное, он знает много таких сказок? — cnpoсила она.

— Конечно. В нашем народе почитают рассказчиков и сказителей.

Наша история и легенды о героях передаются из поколения в поколение, от старших к младшим. Разве У васичу, у белых, это не так?

— Да, но мы еще и записываем наши истории в книгах.

— В книгах?

— Ну да, на бумаге. — Наклонившись вперед, она пальцем написала свое имя на земле. — Это письмо. Люди моего народа могут передавать свои сообщения таким способом. Мы записываем свои слова в книгах…— Джесси задумчиво наморщила лоб. — Вы же знаете, как ваши люди ведут счет зимам на шкурах. Ну, а книги очень похожи на шкуры, только они сделаны из бумаги.

Тасунке Хинзи кивнул:

— Похоже, что письмо — хорошее дело.

—Да.

Он посидел рядом с нею еще немного, потом легко поднялся и сказал:

— Передай моему кола, что я скоро приду.

— Обязательно.

Джесси посмотрела ему вслед. Индейцы, оказывается, совсем не такие, как ей рассказывали. Ее страшно напугали люди из племени кроу, но к ней они отнеслись совсем неплохо. Лакота тоже оказались справедливыми людьми. Конечно, они верили в других богов, их язык и образ жизни совсем не такие, к каким привыкла она. Но люди остаются людьми, где бы они ни жили. Они любят и смеются, воюют и плачут, волнуются за своих детей и заботятся о своих стариках. Некоторых легко полюбить, других легко возненавидеть. Но все равно люди остаются людьми, они стараются извлекать и получать большее из того, что у них есть.

Поняв это, она больше не чувствовала себя среди них чужой.

Прошли две недели. К концу второй Крид уже мог сидеть, а к концу третьей — выходить из вигвама. Прошла еще неделя, и его замучила мысль о надоевшей слабости. Ведь каждое усилие давалось ему трудом и утомляло его до изнеможения, вынужденное пребывание в постели изводило. Боль в груди постепенно ослабевала и была вполне терпимой, но постоянной. Однако больше всего его угнетало то, что он не мог заниматься с Джесси любовью.

• Предыдущая
• 49/68
• Следующая