Шибуми - "Треваньян" - Страница 15

• Предыдущая
• 15/124
• Следующая

Первый из этих принципов заключался в том, что только те люди, которые представляли реальную или потенциальную угрозу для Компании или правительств, ею контролируемых, обозначались цветными картами, все остальные получали одинаковые белью карты. Второй принцип состоял в том, что изначально устанавливалась символическая взаимосвязь между цветом карты и природой деятельности субъекта, то есть принадлежностью его к какой-либо партии. Этот принцип отлично срабатывал в своих простейших формах: крайне левые агитаторы и террористы были помечены красным цветом; крайне правые политиканы и активисты – синим; симпатизирующие левым награждались розовыми картами; разделяющие ультраконсервативные взгляды удостаивались карт, выкрашенных в нежно-голубой цвет. (На короткое время для обозначения преданных либералов были введены желтые карты, по аналогии с британскими политическими символами, однако когда “Толстяк” вычислил потенциальный коэффициент эффективной деятельности либералов, их карты заменили на белые, что обозначило полную политическую беспомощность этих людей.)

Система цветового кодирования дала первые сбои, когда ее стали применять в более сложных и неоднозначных ситуациях. К примеру, активные сторонники Временной Ирландской республиканской армии и боевики организации по обороне Ольстера совершенно произвольно стали получать то зеленые, то оранжевые карты, поскольку для “Толстяка” тактика, философские воззрения и результативность деятельности этих двух групп делали их неотличимыми Друг от Друга.

Другой немаловажной проблемой стало навязчивое стремление “Толстяка” непременно добиться логики в присуждении цветов. Для того чтобы отличить китайских коммунистических агентов от европейских, он пометил первых из них желтой картой; в то же время для европейцев, которых финансировали китайские коммунисты, предназначалась смесь красного с желтым, что в результате давало оранжевую карту, точно такую же, как у северных ирландцев. Вся эта цветочная вакханалия создавала путаницу и приводила к серьезным ошибкам, среди которых не на последнем месте стояло давнишнее убеждение “Толстяка” о том, что Ян Пэйсли – албанец.

Самая скандальная из этих ошибок коснулась африканских националистов и американских активистов из партии “Власть Черных”. Следуя четкой расовой логике, компьютер выдал деятелям этих групп всем черные карты. В результате в течение нескольких месяцев они действовали без какого-либо наблюдения или вмешательства со стороны Компании и ее филиалов по той простой причине, что с черных карт трудно счесть текст, отпечатанный черной краской.

Наконец, с немалыми сожалениями решено было покончить с методом цветового кодирования, несмотря на миллионы долларов американских налогоплательщиков, ухлопанных на этот проект.

Оказалось, однако, что ввести эту систему в “Толстяка” было легче, чем вывести ее оттуда, поскольку память компьютера была вечной, а его прямолинейная логика – упрямой и неумолимой. В результате система цветовой шифровки продолжила свое существование в своей остаточной форме. Агентов левых все так же помечали красным и розовым; скрытых фашистов, таких как члены ККК<ККК – Ку-Клукс-Клан>, обозначали синими картами, а “Американских Легионеров”<“Американский Легион” – организация ветеранов войны в США> сделали бледно-голубыми. Вполне логичным было бы поэтому карты тех, кто с равным успехом работал и на ту и на другую сторону, окрасить в фиолетовый цвет, однако “Толстяк”, памятуя о своей неудаче с активистами из “Власти Черных”, высветлил фиолетовый до розовато-лилового оттенка.

Впоследствии компьютер стал использовать сиреневую карту только для тех, кто занимался исключительно политическими убийствами.

Помощник оторвался от экрана; на лице его было написано недоумение.

– Э-э… Что-то тут не сходится, сэр, не могу понять, в чем дело. “Толстяк” без конца выдает информацию и тут же ее исправляет, выдает и исправляет. Выданные им сведения расходятся по самым основным пунктам. Вот, пожалуйста, – возраст этого Николая А. Хела колеблется от сорока семи до пятидесяти двух лет. А это еще что – нет, вы только посмотрите! В графе “национальность” выбор еще богаче: русский, немец, китаец, японец, француз и, наконец, костариканец! Костариканец, сэр! А? Как вам это понравится?

Эта информация основывается на его паспортных данных: у него два паспорта – гражданина Франции и Коста-Рики. Сейчас он живет во Франции, по крайней мере, до недавнего времени жил. Вся остальная катавасия связана с его происхождением, с местом, где он родился, с культурой, которую впитал в себя. Так какова же его истинная национальность?

Мистер Даймонд все так же смотрел в окно невидящим взглядом.

– У него нет национальности.

– Похоже, вы что-то знаете об этом человеке, сэр? – Тон Помощника был вопросительным, однако не очень уверенным; он словно прощупывал почву. Ему хотелось бы, конечно, узнать, где зарыта собака, но он предпочитал не проявлять излишнего любопытства.

Некоторое время Даймонд ничего не отвечал, затем сказал:

– Да. Я кое-что знаю о нем.

Отойдя от окна, он тяжело опустился на свой стул.

– Продолжайте искать. Потрясите “Толстяка” как следует и вытяните из него все, что только возможно, Не смущайтесь тем, что данные, которые вы получите, в большинстве своем будут противоречить друг другу, не ждите от них ясности и точности, но мы должны знать все, что только удастся откопать.

– Так вы считаете, что Николай Хел замешан в этом деле?

– С нашим-то везеньем? Вероятнее всего.

– Каким образом, сэр?

– Не знаю! Продолжайте искать, вот и все!

– Слушаюсь, сэр. – Помощник взялся просматривать очередную порцию информации о Николае Хеле.

– Э-э… сэр! Тут указаны три возможных места его рождения.

– Шанхай.

– Вы уверены в этом, сэр?

– Да! – Затем, после секундной паузы: – Более или менее уверен.

Как и всегда в это время года, с моря к теплой материковой массе Китая стремился прохладный вечерний бриз; он проносился над городом, и на широких окнах веранды просторного дома французской концессии на авеню Жоффрэ вздымались занавески.

Генерал Кисикава Такаси вынул из лакированного ларца, в котором хранятся камни для игры го, один из камней и теперь держал его, легонько зажав между подушечкой среднего и ногтем указательного пальцев. Несколько минут прошло в молчании, но думал он не об игре, которая дошла уже до сто семьдесят шестого хода и исход которой был предрешен. Взгляд генерала был устремлен на партнера, сидящего напротив и, в отличие от него, всецело поглощенного мозаикой черных и белых камней на бледно-желтой доске игрового поля. Кисикава-сан принял решение: юношу следует отослать в Японию, и сегодня вечером он скажет ему об этом. Но не сейчас. Это испортило бы все удовольствие от игры и оказалось бы несправедливым по отношению к молодому человеку – ведь тот впервые выигрывает.

Солнце село, опустившись за стены Французской концессии; над Китаем, над всей громадной частью материка, стали сгущаться сумерки. В старой части города, обнесенной каменными стенами, зажглись фонари, и запахи пищи, готовящейся в тысячах маленьких домиков, заполнили узкие, извилистые улочки. Вдоль по Вангпу и вверх по течению притока Сучжоу ожил, засветившись тусклыми огоньками, плавучий город, построенный на лодках-сампанах; старые женщины в подвязанных у лодыжек шароварах прилаживали камни под своими жаровнями, на которых готовилась пища, стараясь выровнять их на наклонных палубах; прилив был низкий, и лодки накренились, ткнувшись своими деревянными ребрами в желтую грязь. Прохожие, запоздавшие к ужину, спешили через мост Украденной Курицы. Писец – профессиональный составитель писем – выводил своей кисточкой небрежные завитушки, мечтая поскорее покончить с дневной работой; он был уверен, что неграмотная молодая девушка, для которой он, по образцу одной из “Шестнадцати Непогрешимых Формул, Всегда Приносящих Успех”, сочинял это любовное письмо, не заметит несовершенства его каллиграфии. Набережная – скопление громадных, подавляющих своей пышностью торговых залов и гостиниц – самоуверенное, кричаще-безвкусное утверждение мощи Великой Империи, – погрузилась в тишину и мрак; улетели британские тай-пэни; газета “Новости Северного Китая” не печатает больше своих сплетен, благочестивых замечаний и дипломатичных заметок о положении в мире. Даже дворец Сассон – самое великолепное и изысканное здание на Набережной – низвели до уровня обычного муниципального учреждения; в нем разместился Главный штаб Оккупационных сил. Алчные французы, чванливые англичане, напыщенные немцы, развязные американцы – все они ушли. Теперь в Шанхае заправляют японцы.

• Предыдущая
• 15/124
• Следующая