Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера - Рыбаков Артем Олегович - Страница 39

— Старый? Да ты что! Какой же он старый?! Мне Слава сказал — они ровесники, и в звании одном!

— Тебее хорошоо, — снова всхлип, — у тебя все яснооо!

Я смутился. Сам не ожидая того, стал свидетелем любовных терзаний «бойцыц» нашего отряда. «Видно, Лидочка на кого-то „запала“ из наших, а теперь переживает… Не, пойду я, пожалуй…» — и я тихонечко двинул прочь от палисадника.

«Интересно, а кому это девки кости моют?» — пытался сообразить я, копаясь в своих вещах.

Наконец бутылка была найдена. Я вытряхнул ее из картонного тубуса и засунул в карман штанов.

«Так, одного возраста со Славой, то есть Трошиным… Я, Док, Тотен… И, как там? „В одном звании“? Так майором у нас только командир числится… Хотя… Еперный театр! — я чуть не подпрыгнул. — Это что же, комсомолочка обо мне убивается, что ли? Хорошо, что букет не подарил, а то бы совсем девчонку прибило!»

В легком обалдении я пошел назад. «Вот это я влип! — вертелось в голове. — Хотя, если оценить спокойно — ничего страшного не случилось, так? Ну понравился молоденькой дурехе герой-спаситель… Так ведь ничего у нас и не было! Чего нервы на кулак мотать?»

И, успокоившись, я открыл дверь в дом.

…Мы уже наполовину уговорили бутылку «благородного самогона», как в дверь вежливо постучали.

— Заходи, открыто! — рявкнул Фермер.

— Гостей примете? — улыбаясь, спросил Трошин.

— А то!

— Заходи!

— Добро пожаловать! — по очереди сказали все сидевшие за столом.

Гостей к нам пришло немало! Первыми, с чугунками в руках, вошли барышни. Затем Емельян внес противень с кусками шкворчащей свинины. Потом вошли батальонный комиссар и сержант-пограничник.

— Это что такое? — грозно сдвинув брови, спросил командир. — Не на Пасху гуляем!

Я заметил, что Белобородько открыл было рот, но тут же получил локтем под ребра от Трошина и замолчал. «Ну да, на чужой свадьбе невесту не лапай!» — усмехнулся я про себя.

Потом был пир горой и пляски до упаду. Про пляски я, конечно, приврал, но гитару мне Алик все-таки всучил. Пришлось играть.

Для создания «фестивального» настроения я сбацал «Цыганочку». Народ отреагировал примерно так же, как фанаты «Рамштайна» на «Du hast».

— А песню споете? — внезапно спросил Белобородько.

«А он-то откуда знает? Хотя… Скорее всего кто-то рассказал — Несвидов или девчонки, а может, и Слава».

— А вам какую, Василий Иванович, веселую, грустную или умную?

Комиссар задумался.

— А давайте веселую! Праздник.

— Хорошо, только сами решайте — какая она…

Мелодия осталась той же — дробный перебор, зовущий в пляс… Я глубоко вздохнул:

Вокалом, я, конечно, до Владимира Семеновича не дотягивал, но, за неимением горничной, как известно, и кухарка сойдет.

Я заметил, что комиссар, внимательно вслушиваясь в слова, прикрыл лицо рукой. «Занятно», — отметил я и, доиграв вариацию, продолжил:

После того как прозвучал последний аккорд, стало тихо. Так, что было слышно, как поскрипывает калитка во дворе. Батальонный помял переносицу, и, резким движением поправив очки, спросил:

— Это вы сами написали, товарищ старший лейтенант?

Чужой славы мне было не нужно, и я скромно ответил:

— Нет, не я. А что, не понравилась?

— Понравилось… Только… Только необычно весьма… — протянул комиссар.

— Ну, тогда… На злобу дня, так сказать. — И я запел песню, написанную моим другом в середине «бешеных девяностых»:

Резкие ритмичные аккорды рок-н-ролла подчеркивали хулиганские, разухабистые слова песни: