Бомба для дядюшки Джо - Филатьев Эдуард Николаевич - Страница 86

Проект текста письма прилагается».

Этот щекотливый вопрос, имевший не столько научный, сколько политический аспект, Берия, конечно же, не мог решить самостоятельно. В тот же день он направил письмо Сталину, повторив аргументы Махнёва и Курчатова, «разоблачавшие» неискренность французского физика. В интерпретации наркома это выглядело так:

«… нами была организована беседа между Жолио и советскими физиками Скобельцыным и Кикоиным (членами-корреспондентами Академии наук).

В беседе с нашими физиками Жолио сообщил лишь часть известных уже нам данных о работах над проблемой урана в Америке и Англии…

Предлагаемая Жолио форма сотрудничества неприемлема, ввиду секретности работ по урану. При этом Жолио в беседе заявил, что, как он предполагает, де Голль будет против его сотрудничества с СССР.

Ввиду сказанного целесообразно, не вступая в официальные переговоры с Жолио, ограничиться следующим запросом к нему от имени Академии наук СССР.

Проект запроса прилагается».

У Сталина «проект запроса» возражений не вызвал, и новому президенту советской Академии наук академику Сергею Ивановичу Вавилову было дано указание написать (по прилагавшемуся образцу) письмо. И (после утверждения его содержания) отослать во Францию — советскому послу А.Е. Богомолову.

Такое письмо было написано. И отправлено. Послу предлагалось:

«… передать профессору Жолио-Кюри (в устной форме) следующий ответ Академии наук».

Затем перечислялись (изложенные в предельно вежливой форме) «предварительные» вопросы французскому учёному, на которые советская сторона хотела бы получить «исчерпывающие ответы»:

«1. В каких конкретных формах и на каких условиях Вы считаете наиболее целесообразным и возможным осуществить сотрудничество. В частности, желательно знать, на какой базе Вы считаете необходимым основать это сотрудничество, т. е. на базе научных органов в СССР или во Франции.

2. Какие вопросы из области использования внутриатомной энергии для промышленных и иных целей и в какие сроки Вы считаете возможным практически решить на основе предлагаемого Вами сотрудничества…».

Вопросы были общие, местами расплывчатые и довольно обтекаемые.

Жолио-Кюри, видимо, сразу понял, что большевики водят его за нос. Однако контакты с советской стороной не прекратил. Вскоре он вошёл в состав Всемирного Совета мира, стал пламенным борцом за мир и лауреатом международной премии мира. Но сотрудничество в атомной отрасли между Францией и СССР так и не состоялось.

А вот судьба «советского немца» Фрица Ланге изменилась довольно круто.

Во время войны доктор Ланге эвакуировался из Харькова и обосновался в Свердловске, где продолжил научные изыскания.

20 октября 1945 года начальник Управления НКГБ по Свердловской области генерал-лейтенант Тимофей Михайлович Борщов направил в Москву совершенно секретную докладную записку:

«Народному комиссару внутренних дел Союза ССР Маршалу Советского Союза товарищу Берия Л.П.

Докладываю:

В 1943 году в г. Свердловск прибыл и работает в Институте физики Уральского филиала Академии наук СССР профессор Ланге Фриц Фрицевич».

Перечислив краткие биографические данные и послужной список профессора, генерал-энкагебешник написал:

«В настоящее время Ланге не занимается экспериментальной физикой, так как все сотрудники лаборатории, в которой он работает, во главе с членом-корреспондентом Академии наук Кикоиным выехали в Москву.

В связи с тем, что Ланге несомненно представляет для нас интерес по роду проводимой им работы и в связи с изобретением атомной бомбы, прошу Ваших указаний».

Ознакомившись с письмом, Берия наложил на него резолюцию: «тов. Махнев! Договоритесь с т. Борщёвым — и профессора Ланге доставить в Москву. Обеспечить всем необходимым».

Фамилию профессора Берия подчеркнул двойной чертой.

30 ноября 1945 года на 9 заседании Специального комитета был рассмотрен вопрос о прибывшем из Свердловска физике:

«XII. Об организации Лаборатории № 4 при Первом главном управлении при СНК СССР.

Рассмотрение вопроса об организации Лаборатории № 4 перенести на следующее заседание Специального комитета с тем, чтобы одновременно заслушать доклад проф. Ланге о проводимых им работах».

Вопрос перенесли, затем рассмотрели. 17 декабря 1945 года вышло постановление СНК СССР № 3110-934сс «Об организации Лаборатория № 4 Первого главного управления при СНК СССР»:

«Совет Народных Комиссаров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ: Обязать Первое главное управление при СНК СССР (т. Ванникова) организовать Лабораторию № 4 под руководством проф. Ланге…

Зам. Председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР Л. Берия». 19 декабря было принято (также подписанное Берией) постановление СНК СССР № 3117-937сс «О 9-м Управлении НКВД СССР»: «Совет Народных Комиссаров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Организовать в составе НКВД СССР Управление специальных институтов (9-е Управление НКВД СССР) со штатом в 65 чел.

Утвердить начальником 9-го Управления НКВД СССР т Завенягина А.П…». Во вновь созданное Управление НКВД и вошла Лаборатория № 4, организованная для «советского немца» Фрица Ланге.

Тем временем темп работ по созданию атомной бомбы нарастал. Впрочем, нередко случались и пробуксовки. Об одной из них рассказал Георгий Флёров:

«Когда начинался атомный проект, помню, на одном из совещаний выступает один теоретик — допустим, Н. — и говорит, что разделять изотопы так, как собираемся делать мы, это безумие. Он может предложить более дешёвый и быстрый способ. Он всё уже сосчитал…

Мы сидим с Львом Андреевичем Арцимовичем и только плечами пожимаем — так это всё наивно. Собрались да. же выступать и спорить.

Но вот поднимается Курчатов и говорит:

— То, что мы сейчас слышали, это именно то, что нужно для решения всей проблемы.

Говорит, что он просто удивлён, почему автор предложения так несмело говорил о развитии предлагаемых работ — нужно за две недели составить проект завода, на котором будут работать те установки, которые изобрёл докладчик, чтобы, скажем, уже через полгода можно было бы получить изотопы, разделённые новым способом.

Мы с Арцимовичем переглянулись: неужели он ничего не понял? Или это какая-то дипломатия? И вот через две недели автор предложения сам написал, что пока ничего начинать не надо, что он должен всё уточнить, досчитать, а для этого потребуется ещё полгода. И через полгода, и через пять лет, и до сегодняшнего дня от него никто ничего не услышал…».

История занятная! Вот только о ком она? Кто он — «теоретик Н.»?

В ту пору из физиков, допускавшихся к сверхсекретнейших обсуждениям, пожалуй, только один Капица мог вот так независимо высказать Курчатову своё мнение. Не в его ли огород бросал камешек Георгий Флёров?

Как бы там ни было, Специальный атомный комитет очень скоро заработал как хорошо отлаженный механизм.

Судя по опубликованным протоколам заседаний Специального комитета, самым активным их участником был Берия. Он задавал тон.

Весьма энергично обсуждали вопросы повестки дня Вознесенский и Маленков. Часто высказывались Ванников, Первухин и Завенягин. Генерал Махнёв, который был в курсе всех обсуждавшихся проблем, тоже говорил, не стесняясь.

Фамилия Курчатова среди выступавших встречается очень редко. Впрочем, он всегда был таким. Даже когда первая бомба будет взорвана, и авторитет начальника Лаборатории № 2 вырастет неимоверно, Игорь Васильевич будет по-прежнему говорить не очень много.

Физик Виктор Борисович Адамский вспоминал:

«Мне помнится, на наших заседаниях при рассмотрении различных технических вопросов Курчатов выступал редко. Он молчал, либо отпускал краткие реплики».