За Дунаем - Цаголов Василий Македонович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/91
• Следующая

впечатления. Не все ли равно, кто это? Не поднимаясь, он повернулся задом к полю и на четвереньках вполз в шалаш. Всадник подлетел и на всем скаку осадил разгоряченного коня.

—      Эй вы, неблагодарные!

От этих слов Знаур даже присел, потом медленно, не спуская с Сафара глаз, приподнялся, наклонившись, шагнул вперед, будто собирался прыгнуть на него. Перед глазами зарябило.

—      Ты что-то сказал? — высунулся из шалаша Бек-мурза.— Ты извини, от солнца я спрятался в тень. Хоть и осень, а жарко... Печет, окаянное! Куда это ты скачешь, Сафар?

—      В город ходил? Жаловаться вздумал? Нам неблагодарные работники не нужны... Можешь идти домой, Знаур. И ты, Бекмурза, убирайся. С голоду умирали, умоляли...

—      К кому ты обращаешься? — прохрипело в горле Знаура.

—      Разве ты не Знаур? Я сказал: убирайтесь отсюда и не проситесь больше к нам,— Сафар развернул коня и опустил плеть на его гладкий бок.

Знаур стоял, уперев в бока руки, и не мог сообразить, что же случилось.

Вернулись Знаур и Бекмурза домой. Что же им еще оставалось?

У калитки разошлись, кивнув друг другу. Ханифа ждала мужа. Она стояла под навесом и делала ему знаки рукой. Оглянулся Знаур, нет ли поблизости матери, и поспешил к жене.

—      Что случилось?

—      Царай у нас,— прошептала Ханифа.

—      Где же он?

—      Спит, в огороде под яблоней устроился... Всю ночь шел пешком.

Оставив Ханифу, Знаур легко перепрыгнул через плетень и увидел гостя. Он лежал на спине под тенью молодой яблони и спал. Усевшись рядом, Знаур снял шляпу и стал рассматривать Царая. На впалых щеках резко обозначились скулы, квадратный подбородок чисто выбрит, над левым глазом шрам полумесяцем рассек лоб. К приоткрытым губам прилипла травинка.

В воздухе парило. Небо заволокло облаками. Над головой назойливо жужжала пчела. Царай беспокойно заерзал, облизал губы, перевел дыхание и открыл глаза. Улыбнулся, кулаком потёр щёки:

—      Почему ты не разбудил меня?

—      Если бы я мог так крепко спать! А то лежу всю ночь и о чем только не передумаю...

Царай присел, пожал протянутую ему руку.

—      Вставай, пойдем в дом. Где это было, чтобы гостя держать на огороде? — Знаур попытался встать, но Царай удержал его.

—      Я не гость... Сиди, здесь хорошо. Люблю я под открытым небом. Какие новости у тебя?

—      Сердце не знает покоя... О Бабу ничего не слышно. Может, он уже погиб...— Знаур резко встал, схватившись за голову.— Ему надо было уйти за перевал. Он же хотел туда. Сам пошел на верную смерть...

Встал и Царай. Не зная, как успокоить Знаура, он беспомощно развел руками:

—      А ты думаешь, за перевалом ему приготовили мед?

Вдруг Знаур нахмурил лоб, положил руки на кинжал:

—      Убью помощника старшины! Пристава тоже, и стражника...

—      А потом подожги свой дом, возьми хордзен и попроси бога укрыть тебя от мести. А куда вернется Бабу? Если он захочет однажды ночью украдкой прийти в дом и повидаться с тобой, с матерью? Что он найдет здесь? Наступивши в навоз, не бросаются на него с кинжалом... Ты подумай, как помочь брату! Прости, Знаур, я громко говорю, но ты же знаешь, что мы с Бабу названые братья. А потом я немного старше тебя.

Отвернулся Знаур, опустились плечи, вдруг упал грудью на яблоню, обхватил ствол руками...

32

Чета гайдуков, к которой примкнул Христо, ушла звериными тропами далеко в горы. В который раз оставили теплый очаг болгары! В который раз в горах хозяйничали гайдуки! Правда, сразу пришлось им нелегко: время стояло осеннее, беспрестанно дули холодные ветры, оголились леса, шли дожди. Но никто из

повстанцев не помышлял вернуться домой. У всех было одно настроение — мстить. У всех, кто пришел в лес, на сердце осталась глубокая зарубка, она кровоточила, болела. И не было на свете другого лекарства, как борьба с турками. Эта решимость пришла к болгарам после Апрельского восстания. Другими глазами они смотрели на мир. Раньше они мстили за обиды, теперь люди поднялись за свою Болгарию. На ее судьбу они взглянули в 1876 году с высоты апрельской схватки. Турки потопили болгар в крови, но те, кто участвовал в восстании, видели, что свобода близка.

Люди многими тропами шли в горы.

Гайдуками на северо-западе Балкан руководил Панайот. Его хорошо знали турки, много бы они отдали за голову воеводы. Панайот жил в горах, но никто, кроме близких сподвижников, не знал местонахождения сорокалетнего воеводы, прославившегося своей ненавистью к поработителям, мужеством и преданностью делу освобождения Болгарии от многовекового ига.

Отрядом, в котором состоял Христо, командовал участник Апрельского восстания. В одном из боев он был тяжело ранен, и во главе четы встал Христо. Таково было желание гайдуков и воеводы Панайота, с которым они познакомились еще накануне Апрельских дней в Румынии. После поражения восстания Христо подался в Сербию, а Панайот с верными друзьями укрылся в горах и оттуда совершал нападения, мстя наиболее ненавистным болгарам-предателям и туркам. Его малочисленный отряд был неуловим и подвижен. Когда же утихла резня, устроенная турками, Панайот начал сзывать к себе болгар, не смирившихся, готовых на смерть, только бы победить. Их оказалось много, и тогда воевода приступил к формированию отрядов.

Товарищами Христо были такие же молодые, как и он сам, болгары. Правда, Христо уже прошел закалку, а они впервые взяли в руки мушкеты. Но каждый из них мог и без мушкета пойти на турок.

Главная забота Христо на первых порах была о продуктах. Он не мог забыть, как трудно пришлось с провиантом повстанцам в Сербии, и посылал своих людей в окрестные села налаживать связь с населением.

Гайдуки Старались экономить: ели два раза в сутки, ровно столько, чтобы обмануть желудок. И никто, даже в шутку, не говорил о пище. Это было первое серьезное испытание, и гайдуки выдержали его.

Христо все время присматривался к людям, отмечал про себя тех, кого он возьмет на первое задание. Гайдуки уважали своего командира за боевое прошлое. Он часто и подолгу рассказывал им о болгарских дружинах, о том, как надо вести себя в бою. Горячие головы просились побыстрей в дело, но Христо выжидал, когда к серьезным испытаниям будут готовы все.

И вот такой день настал. Воевода шел, петляя между вековыми деревьями, а за ним бесшумно следовал отряд. В сумерках гайдуки спустились к подножию горы и укрылись на опушке леса в ожидании темноты. Каждый гайдук знал, что ему делать.

Деревня растворилась в сумерках. Днем до нее саженей восемьсот, а в темноте идти — дальше. В ней зверствуют трое жандармов и их командир. Им помогает предатель-болгарин. Нет жизни от извергов, особенно досаждает болгарин, видно, желает выслужиться перед турками. Уже два раза приходили в отряд болгары и просили Христо помочь им. Гайдуки судили жандармов заочно и приговорили к смерти. Но прежде решили покончить с предателем.

Когда на небе проступила Большая Медведица, настала пора идти, и Христо ткнул в бок соседа. По цепочке передали команду вставать. Все поднялись, заняли свои места, а в деревню с Христо пошли только двое. Остальные ждали, на случай, если нужно будет прийти на помощь Христо. Шли гуськом, часто останавливались, прислушивались. Но ничто не нарушало тишины.

Дом предателя стоял по правую сторону от управы, на границе двух кварталов. Он укрылся за высоким каменным забором. Широкие двукрылые деревянные ворота закрыты накрепко. Христо нащупал в темноте молоток и постучал. За забором залаяла собака. Хлопнула дверь, и вскоре кто-то спросил недовольным голосом:

—      Кто там?

—      Юрдан Денкоглу, купец. Есть у вас зерно?

—       Мой чорбаджия торгует только с хаджи Костей, что живет в городе.

—      Ты открой, потом разберемся,— потребовал Христо.

—      Чорбаджия в дюгене.

—      А чауш с ним? Нам нужен вооруженный сопровождающий, потому что нам надо идти к...

—      Все полицейские на мохабете с одним из стражников. Они уже, наверное, пьяные...

• Предыдущая
• 45/91
• Следующая