Экстремальная зона - Зверев Сергей Иванович - Страница 30
- Предыдущая
- 30/50
- Следующая
— И что — поняли? — пошевелился Лавров.
Нечто подобное в его жизни уже происходило. Но это было давно и не на просторах Сибири…
— Поняли! И в тот момент, когда борттехник, поняв меня, включил лебедку на опускание, от меня стремительно стала уходить земля. Вертолет набирал высоту, а рывки по тросу продолжались. С каждым таким рывком я понимал, что с лебедкой происходит что-то ненормальное. А тем временем высота увеличивалась, а вместе с ней и угол раскачки. На опущенном на полную длину тросе меня выносило под переднюю сферу кабины пилотов так, что я видел их лица, а затем проносило мимо открытой двери фюзеляжа, где были видны испуганные лица борттехника и бортмеханика. Понимая, что мой возврат к земле с помощью лебедки уже невозможен, они включили ее на подъем. Чем выше меня поднимали к вертолету, тем меньше становился угол раскачки, а количество мелких рывков увеличивалось, — провел ладонью по подбородку рассказчик, — а вместе с рывками и тревога нарастала. И вот уже совсем рядом лица экипажа. Они руками стараются удержать трос от раскачки. Разворотом кронштейна лебедки меня поворачивают спиной и усаживают на обрез вертолетной двери. И в этот момент, — пилот сделал почти театральную паузу, глядя на выражения лиц слушателей, — последняя нитка закушенного троса обрывается, и он, распушаясь, как колючая проволока, обрывком повисает на лебедке!
— Вот это да! — не удержался от возгласа сержант.
— Везучий ты, еще мгновение — и кранты, — говорит тут мне кто-то. Я сижу в кресле и пока с трудом перевариваю происшедшее. Представьте только — с высоты трехсот метров я упал бы на частокол из вершин деревьев.
— Однако, — протянул Ломакин, — такой смерти не позавидуешь.
— Вот и я о том же. Только тут я все и осознал! Только тут страх и накатил. Так что пришлось стресс снимать с помощью фляжки спирта.
— Спирта? — поморщился сержант-трезвенник.
— Так я же водой запивал! — пояснил пилот.
Все расхохотались. Машина шла вперед еще некоторое время.
— Подлетаем, — сообщил пилот, — те, кто уснул, могут просыпаться.
Все взглянули вниз. Посреди огромного болота виднелся небольшой остров, над которым они теперь снижались.
— Да там уже работа кипит, — произнес Любинский, указывая на эмчээсовский вертолет, стоявший на поляне посреди острова, — садимся рядом.
— Где же тут сядешь? — отрицательно покачал головой пилот. — Там сейчас для нас места нет.
И правда — островок сам по себе не мог похвалиться приличными масштабами. Посередине имелась поляна, да и та уже была занята. Половину ее занимал аппарат, потерпевший крушение, а половину эмчээсовцы.
— Что делать будем? — вопросительно глянул на майора секретарь.
— Придется мне спускаться на подвеске, — озвучил единственно возможный вариант Батяня.
Вертолет снизился, и майор, проделав весьма привычный для него трюк, оказался на земле, если, конечно, можно было так назвать насквозь пропитанную водой почву.
На островке сейчас негде было яблоку упасть.
— Майор Лавров, — козырнув, отрекомендовался Батяня руководителю группы.
— Нам уже говорили, — кивнул седоватый мужчина лет пятидесяти, крепкий, как медведь, с живыми, буравящими насквозь глазами.
Батяня, не теряя драгоценного времени, задавал вопросы, выясняя положение. Спасатели оказались откровенны, ведь Батяня для них был «человеком Пересветова».
— Как думаете, что послужило причиной катастрофы?
— По предварительной версии, виновато некачественное топливо, — сообщил собеседник. — Пока, конечно, с уверенностью сказать невозможно, однако…
Трупы экипажа, накрытые простынями, уже находились в вертолете эмчээсовцев. Батяня мельком взглянул на них.
— Отлетались, — произнес тот, кто находился рядом.
Батяня вернулся на «исходную».
— «Черный ящик»? — разговор шел на повышенных тонах из-за шума нависающего над головой губернаторского вертолета.
— Его-то нашли, но пока что, естественно, говорить не о чем, — закашлялся руководитель группы.
— Возможно, это даже диверсия, — сказал еще один подошедший офицер.
— Диверсия? — поднял брови Лавров.
— А что вы думаете? — вопросом на вопрос ответил собеседник. — Вполне может быть.
— Кому это нужно?
— Ну, вы меня удивляете! — развел руками тот. — Сегодня это сплошь и рядом, и заинтересованных в дестабилизации — пруд пруди.
Рассуждать сейчас о причинах катастрофы более подробно времени уже не оставалось, и Батяня торопился.
— А что насчет англичанина, Дингли?
— Среди погибших его нет, следы ведут в болото. Большая вероятность того, что он утонул. Хотя, естественно, никакой гарантии дать нельзя.
— Понятно, — кивнул Лавров.
Несмотря на то, что время поджимало, он быстро прошелся по этому клочку суши, затерянному среди болота. Возможно, если бы он оказался здесь в самом начале, то можно было бы найти больше информации, но сейчас на земле имелось такое количество следов, что ничего сказать уже было нельзя. Пришла пора возвращаться.
— Давай! — махнул Батяня, глядя вверх, и трос начал поднимать его, приближая к губернаторскому вертолету.
Глава 19
Деревня Соболий Стан возникла здесь, на высоком берегу реки, еще в незапамятные времена. Как говорили старожилы, основали ее рязанские поселенцы, бежавшие в начале восемнадцатого века от реформ царя Петра. Старообрядцы тогда уходили куда поглубже, и Сибирь стала для них землей обетованной. Жили здесь и сегодня во многом, как встарь: крепко, дружно, истово. Чужаков не привечали, да те сюда особо и не захаживали.
Надречная часть деревни вытянулась вдоль однорядной улицы. Фасад каждого дома глядел на юг, потому дома с утра до вечера освещало солнце, и было в них светло, тепло и уютно. Перед домами — дорога, а за дорогой, напротив усадьбы — огороды, сады, стремились в небо колодцы-журавли.
У резных ворот стояли два соседа. Один — высокий, несмотря на нестарые еще годы, седой как лунь. Второй — коренастый, чернявый.
— … так что, сосед, не знаю, как и быть, — делился чернявый своими проблемами. — Лес-то я еще тогда на баньку заготовил. И лес-то какой, скажу я тебе — бревнышко к бревнышку. Все как на подбор, аж звенят. А вот возьми река и подмой берег. Все — уплыли мои бревнышки.
— Ну что же, дело такое… — развел руками собеседник. — Придется по новой.
— Так я к чему говорю-то? Уж не пособишь ли?
— Да как не пособить, помогу, конечно, — успокоил сосед.
— Ну, спаси тебя Христос! — обрадовался седой. — Тогда в понедельник и поедем.
— Добро…
Сельчане, как обычно, занимались повседневными заботами. Кто копался на огороде, кто возвращался с косьбы — занятие было у каждого. Раздался стрекот приближавшегося вертолета. Привлеченные им сельчане вышли на улицу. Деревня с удивлением наблюдала, как личный вертолет губернатора идет на посадку в самом центре площади.
Сказать, чтобы Дмитрия Степановича здесь любили, нельзя было даже при всем желании. Пересветов пользовался здесь дурной славой. На это имелись свои, вполне конкретные причины. Все прекрасно помнили, как в свою бытность секретарем здешнего обкома партии он боролся с религией.
Разрушение нескольких закрытых церквей по причине «аварийного состояния», проработка детей, замеченных в храме или праздновании христианских дат, его гневные выступления, клеймящие отсталых людей, — все это характеризовало тогдашнего обкомовца.
Время изменило многое. Страна стала иной, и многие также изменились. В этом смысле Пересветов оказался просто-таки хрестоматийным персонажем. Став губернатором, он коренным образом «перестроился» и в этом смысле.
Теперь Дмитрий Степанович был образцом христианина. Теперь он строил храмы, много и часто рассуждал о положительной роли церкви в жизни державы, вызывая от этого еще большую брезгливость у тех, кто знал цену его словам.
Исходя из всего этого, деревня, словно по мановению волшебной палочки, стала мгновенно пустеть. Люди исчезали с улиц, скотина загонялась в хлев, дети, подобранные заботливыми мамашами, прекращали игры. Старообрядцы, как люди последовательные и принципиальные, закрывались в домах.
- Предыдущая
- 30/50
- Следующая