Закон десанта – смерть врагам! - Зверев Сергей Иванович - Страница 42
- Предыдущая
- 42/66
- Следующая
— Обязательно, обязательно… — бормотала хозяюшка, вынимая из старинного буфета тусклые стаканы. — И не спорьте, деточки. Понемножку — всем. Успокоиться, расслабиться… Уж поверьте старой тетке Глаше — никому она не пожелает зла… А тебе, внучечка, нельзя, но это мы чайком живенько поправим…
Поплыли сразу после первой — умотанные, расслабленные.
— Лепота… — счастливо заулыбался Борька, вежливо демонстрируя, что слаще самогонки ничего в жизни не пил.
— Из города мы, тетя Глаша, коммерсанты на отдыхе, — сочинял Вадим, погружая половник в насыщенный свеклой борщ. Тарелки страдальцев пришли в движение. — В безалкогольный поход ходили. А конкуренты киллеров послали… Это убивцы такие, что не за идею, а за деньги народ кладут. Машину сожгли, трех друзей погубили; лодку резиновую — и ту проткнули. Сами еле убежали, а теперь вот второй день по лесу мотаемся, выхода не видим…
На этом месте отлученная от самогонки Валюша пролила горькую слезу, а Катя с Жанной сделались скорбящими мадоннами. Что не мешало им с аппетитом давиться борщом.
— Образуется, деточки, ничего, — жалела гостей сердобольная хозяйка, — будут у вас и друзья, и машины новые, и счастье каждому свое…
«И лодка резиновая», — подумал Вадим.
После чего хозяюшка повторно приложилась к напитку и поведала историю своих родственников, да такую, что слушателям осталось только усовеститься и позабыть про свои невзгоды. Пару месяцев назад утонул племянник тети Глаши, доставшийся ей в наследство от безвременно почившей сестры. Муж сестры почил еще раньше, поэтому тетя Глаша осталась единственной родственницей, пригодной для воспитания дитя. Да вот не углядела. Не в себе племяш был — с головой конкретно не дружил. Намучилась с ним старушка. Можно было, конечно, сразу утопить придурка в болоте, но как порядочная женщина тетя Глаша чувствовала себя ответственной за судьбу поколений. В девятнадцать лет тот ходил в пятый класс, причем частенько не доходил. Иногда его находили спящим в лесу, иногда в соседней деревне у какой-нибудь пожилой вдовушки, охочей до срама. А в тот трагический день на речку зачем-то отправился. Словом, любят таких на небесах. Собственный же муж тети Глаши пал геройской смертью под колесами комбайна, не успев швырнуть бутылку с зажигательной смесью (с ней в обнимку и нашли). Хата сгорела — вместе с собакой и взрослой дочерью; пришлось переселиться за околицу, в дом лесника, который угорел в баньке. Зять скончался от заворота кишок, кумовья — от птицы, попавшей в мотор Ан-24, сват — от браконьерства (с лосем спутали), сватья — от пули участкового, летящей почему-то по свободной траектории, хотя и предназначалась Фоме Захарову, пострелявшему родню и фестивалящему с берданкой по селу. Младший брат тети Глаши тоже умер: через месяц после смерти жены. Сердце не выдержало. А жена покончила с собой: после того, как двух детишек в грозовой вечер убило одной молнией. Недолго прожил и первый муж тети Глаши, служивший тюремщиком на зоне в Наздратьево: не из той бутылки отхлебнул. Сперва ослеп, потом умер. Вроде бы зэки отомстили — за жестокое обращение. Был один вдовец в Загорянках — собралась за него старушка, заневестилась уже, да не успела, скончался вдовец за неделю до «расписки» — аппендицит прорвало.
— Послушайте, — сглотнула Жанна, — а живые-то в ваших краях есть?
— Чуток есть, — скромно потупилась тетя Глаша. — Но это в центральной усадьбе. А у нас, с краю, почитай, только я да Сима Демченко, вон там, через лесок, последний годик доживает — ей, поди, девяносто сполнилось… Зойка-почтальонша Симе пенсию приносит, а та уже и не помнит, зачем… Э-э, ребятки, да вы совсем поизносились по походам своим, уж носами по столу возите. Ложитесь в горенке, извиняйте, но все разом, немного у меня помещениев. А я на чердак пойду, так и быть. Захочете покушать — вон подполье, только коврик снимите — там грибочки соленые прошлогодние, капустка. Я одна их не больно-то ем.
— Тетя Глаша, а насчет баньки слабо? — поинтересовался Макс. — Ты только прикажи — мы раскочегарим.
— Точно, — встрепенулся Вадим, чувствуя, что покрывается краской. Он давно об этом думал, причем непосредственно процесс мытья занимал его мысли не в первую очередь.
— Не смогу… — прошептала Катя — для него одного (он полагал, остальные не слышат). — Устала, как батрачка, Вадим. Утром помоюсь. Ты иди, если хочешь…
— А что, — сказала тетя Глаша, — мне дров не жалко. Затопляйте, сынки. Я на ваши денежки еще две подводы куплю.
— Мы первые, — сказал Журбинцев, подразумевая, видимо, себя и Жанну.
— Мы вторые, — хихикнул Борька, юмористически подмигивая Коле. Очкарик постучал себя по лбу.
— Дурак вы, батенька.
— Тетя Глаша, — попросил Вадим, — покажи, где спать. Мы, пожалуй, ляжем тут с одной дамочкой, а с утреца до баньки добежим, на свежую голову…
Тикали часы с пучеглазой кукушкой во чреве, каждые пятнадцать минут ударял колокольчик — хоть и негромко, но Вадим вздрагивал. Прижимал к себе автомат и вслушивался в ночные звуки. Им досталась единственная тахта в горенке — продавленная почти до пола, но способная удержать двоих. Он проявил благородство — уложил рядом с Катей Валюшу, а сам пристроился на полу, на козьем зипуне, как верный пес. О чем и пожалел очень быстро: в одиночестве спать скучновато, а девчонка все равно не оценила его самопожертвование — поворчала, поерничала, пожелала ему не сделать Катюше ребеночка и уснула, оттеснив Катю к краю.
Народ давно угомонился. Спали на полу, укрывшись старым тряпьем, любезно предоставленным тетей Глашей. Никто не посчитал, что это унизит его достоинство. Журбинцев с пассией в баньке не задержались. Плюхнулись без задних ног, и Макс успел проворчать, что нельзя ставить с ног на голову гениальные русские традиции: первым делом нужно принимать баньку с «этим самым», а уж потом еду с возлиянием, а не наоборот. Причем блуждание по тайге и риск получить пулю в затылок здесь вообще неприемлемы и должны быть исключены как вздорные. Уралов остался доволен — и банькой, и поведением Коли, который «не сильно к нему приставал», одного он только не понял — почему на чистое тело он должен надевать грязную одежду, или, иначе говоря, почему жена забыла положить в сумку дополнительный комплект свежего белья? Коля Сырко пытался рассказать засыпающим документальную правду о Мао Цзэдуне, который вообще никогда не мылся (лакеи протирали его влажными тряпочками), что не мешало великому правителю рулить великой страной, но уснул на полуслове…
И Вадим остался один посреди вселенского храпа и сопения. В колеблющемся полумраке проступали контуры окна с напоминающей мини-юбку занавеской, кукушко-часы, проем на кухонную половину, издающую кисло-капустные запахи. Он боялся уснуть, хотя и чувствовал, что придется. Несколько минут — и он безвольно поплывет по волнам сна. Одно успокаивало — дрыхли все. Притворяться невозможно. Человек Ведерникова не снабжен пилюлями бодрости — он шел со всеми и вымотан не меньше прочих. Сегодня он отдыхает — заслужил. «Надо сумки их проверить, — вяло подумал Вадим, — на предмет ствола. В тайге ему проку с этого ствола никакого, под конвоем толпу не поведешь; а вот в деревенском доме, в суженном пространстве, да не в одном… Возможен творческий подход».
Он, в принципе, не верил, что у чужака есть огнестрельное оружие — слишком велик риск засветиться. Тот не мог исключать возможность шмона под дулом автомата. И как тогда оправдаться? Кольцов прокручивал перед мысленным взором их образы — реальные и фантастические. Один рисуется не тем, кем есть. Удачно рисуется. Коля Сырко — вдумчивый, не очень смелый интеллигентик с неплохими, как выясняется, физическими данными? Ворчунья Жанна, прилежно убегающая от всех опасностей? Терпеливый Макс, привыкший к экстриму и лучше всех переносящий затянувшийся ужас? Борька Уралов, шизеющий от всего происходящего и спасающийся лишь избытком юмора? Остальные?.. Ну, это полный бред. С равным успехом он может подозревать самого себя — не очень любимого, но втайне глубоко уважаемого. Допустить, конечно, можно, но вот чисто физически… Вошедший в ротонду человек не был ребенком — он худо-бедно различал силуэт в густом мраке. О чем он вообще думает?! Валюша с Катей были в спальне, когда он ее покинул, и занимались тем, что крепко спали. Вошел другой. Не Рухляда, не Мостовой, не Гароцкий. И не только потому, что о покойниках нельзя плохо. Первая слаба духом, еще слабее телом, а забытое владение ясновидением не делает ее сильнее. Мостовой не просидел бы сутки на дереве, а Гароцкий не попер бы грудью на автомат. Ищите гада в коллективе, если он вам крайне необходим…
- Предыдущая
- 42/66
- Следующая
