Князь Трубецкой - Золотько Александр Карлович - Страница 52

• Предыдущая
• 52/53
• Следующая

Он хотел только переставить кирпичик, но вместо этого выбил из стены здания истории целый кусок. И теперь…

Ты смотришь на все как зритель, сказал ему сегодня утром добрейший Алексей Платонович. Будто сидишь в первом ряду… Даже горящая Москва тебя не впечатлила…

Не впечатлила! Нет, не впечатлила! И гибель сотен людей от его руки — тоже не впечатлила. И смерть тысяч на его глазах — тоже, потому что все эти люди и так погибли. Все равно погибли — хочет этого Трубецкой или нет. Они погибли больше чем за полторы сотни лет до его рождения, они обречены были погибнуть… Независимо от действий и желаний Трубецкого.

Он был в стороне, смотрел на реку… ручей времени… и прикидывал, где именно можно сделать запруду… перегородить русло, чтобы сместить поток в сторону… Он даже не задумывался — зачем собирается все это делать, ему сказали, что это нужно, ему сообщили, что это его долг и он просто обязан… а иначе… ему не оставили выбора.

Хотя… Собственно, выбор ему как раз оставили. Он мог… Мог ведь, и никто не помешал бы ему просто выкроить себе уголок в этом мире… Без пенициллина, без туалетной бумаги, без много еще каких удобств… Поселиться в спокойном месте, он ведь знает… помнит историю и может выбрать себе и своей будущей семье спокойное место… ну или относительно спокойное, ведь абсолютно застрахованным от болезни, или стихийного бедствия, или просто разбоя быть невозможно…

У него есть титул. Он принадлежит к одной из самых богатых семей России. Деньги… У него есть деньги, если он будет просто жить, и есть возможность добыть денег, если он все-таки надумает чудить…

Ему говорили, что он может и должен менять историю во славу Отечества… Но разве те, кто ему это говорил, сами были уверены в возможности этого? Да, они почти гарантировали ему перенос в это тело и в это время. Но потом… потом они рассказывали о декабристах, о будущем диктаторе, о том, как история послушно повернется… Но ведь никто не знал и не мог знать, как именно отзовется эта самая история, какие водовороты и завихрения появятся в этой реке…

И на самом деле выходило, что никто не мог предвидеть, что именно у него получится. Догадывались, что именно хотят разрушить, чего именно не допустить, а вот что из этого должно возникнуть… Великая Россия? Это с каких таких перцев она должна вдруг возникнуть и стать непобедимой? Потому что старцы этого хотели? Потому что вселили нужного человека в тело русского дворянина? Потому что… Потому что — что?

Какая чушь… Какая безысходная, беспросветная чушь…

Он всего лишь попытался передвинуть фигуру на доске. С одной клетки на другую, а оказалось, что…

И будущего уже нет?

Вот прямо сейчас мир… вся Вселенная заново проживает тысяча восемьсот двенадцатый год, и нет никакого двадцать первого века… пока еще нет. И никто не знает, что именно будет происходить через десять лет… через двадцать… сохранится хоть что-нибудь из того, что знал, что заучивал Трубецкой, готовясь проникнуть в прошлое и захватить…

Стоп! Забудь это «захватить». Просто выкинь из головы, потому что это твое тело, только твое… Тебя нет в будущем. Возможно, конечно, что ты все-таки каким-то чудом родишься и вырастешь, но велика возможность… нет предопределения. Есть ты — и громада истории.

— И все-таки я вам благодарен, — сказал Винцингероде на привале, когда сидели они возле костра, похоронив ротмистра Нарышкина на берегу реки. — Александр Христофорович рассказывал о вас… как об очень необычном человеке рассказывал… О человеке с принципами и целью в жизни… Признаться, я не слишком в это поверил. Я солдат, и рассуждения на тему воспитания общества мне чужды и странны. Но вы… Такие люди, как вы, наверное, могут преобразить этот мир. Может быть, даже так, что мы, солдаты, не понадобимся… Я ваш должник, Сергей Петрович.

— Должник? — переспросил Трубецкой. — Я могу вас просить позаботиться о дальнейшей судьбе корнета Филимонова? Василий, подойди сюда.

— Корнета Филимонова? — Генерал осмотрел тощую фигурку корнета и улыбнулся. — Конечно. Он ведь тоже принял участие в моем освобождении… Поедет вместе со мной…

— Господин генерал! Ваше превосходительство!.. — тонким голосом выкрикнул корнет Филимонов, пытаясь стать навытяжку. — Я прошу вас: оставьте меня в отряде. Я не могу уехать… бросить Сергея Петровича, Кашку, Антипа… Я должен… Я ведь…

— Корнет Филимонов! — серьезным голосом произнес Винцингероде. — Я приказываю вам сопровождать меня в расположение русских войск.

— Но… Слушаюсь… — прошептал Васька. — Слушаюсь.

— И еще — ротмистр Чуев… — сказал тихо, так, чтобы сам Алексей Платонович, сидевший поодаль, не услышал. — Хватит ему партизанить со мной. Не его это война… Вы же знаете, наверное, как я предпочитаю воевать…

— Слышал.

— Для него это сплошное мучение. А я… скоро, наверное, тоже присоединюсь к армии, если вы меня примете в свой отряд. Или уйду в отставку по болезни. В общем — у меня осталась пара дел, исполнив которые я смогу уже свободно распоряжаться собой.

— Примете капитуляцию от Бонапарта? — улыбнулся Винцингероде.

— Нет. Не желаю марать об него руки, — серьезно ответил Трубецкой. — Ему и так осталось не так много времени… Европа справится и без меня. Когда он покинет пределы России — я не буду иметь к нему претензий.

— Значит, забрать и Чуева…

— Да. Негоже генералу без конвоя по французским тылам путешествовать. В Москве вы уже один раз попробовали. А один корнет Филимонов не справится, если что… Кстати, слышали, что Бенкендорф Александр Христофорович в тот же вечер объявил французам через трубача, что все французские генералы в русском плену ответят, если к вам будут относиться плохо. А наш государь так даже назначил французского генерала Ферриера ответственным за вашу жизнь. И если бы, упаси бог, вас расстреляли, то и Ферриера ожидала бы та же участь, прямо перед французскими аванпостами.

— Выходит, вы сегодня спасли две жизни. При встрече — передам Ферриеру.

Приказ сопровождать Винцингероде в русский лагерь Чуев воспринял спокойно. Не стал спорить или что-то доказывать, он уже успел выучить, что если Трубецкой что-то решил, то так это и будет. И переубеждать его совершенно бесполезно.

— Бог даст — свидимся, — сказал Чуев, протягивая руку.

— Тридцать первого декабря в Вильно, — сказал Трубецкой, отвечая на рукопожатие. — Если бог даст.

Трубецкой задумался.

— Пожалуй, что вы можете мне понадобиться и раньше. Не хочу портить вам карьеру на новом месте…

Чуев отмахнулся.

— Тогда так… — Трубецкой наклонился к самому уху ротмистра и прошептал, будто прощаясь, инструкции.

Чуев удивленно глянул на князя, потом усмехнулся и кивнул.

Они обнялись, потом князь обнял Васю Филимонова, обошел короткий строй гусар и солдат, каждому пожал руку и обнял.

— Спасибо, братцы, — сказал Трубецкой. — Берегите себя, после войны всех вас найду и постараюсь из армии вызволить… Держитесь ротмистра Чуева, с ним не пропадете.

— Я горд знакомством с вами, — сказал на прощание Винцингероде.

— Передайте мой поклон Александру Христофоровичу, — ответил Трубецкой. — Мы еще увидимся.

Он долго стоял на вершине холма, глядя, как удаляется отряд.

— Такие дела, — сказал Трубецкой вслух, не боясь, что услышат его интернационалисты. Никто из них не знал русского. И воевали они не за Россию. Поначалу они дрались против Наполеона, а потом… потом, похоже, за Трубецкого.

Так себе лозунг, подумал Трубецкой, но другого пока нет.

Значит, будущего пока нет. Значит, вот со вчерашнего дня он начал вместе со всеми это будущее строить. Как-то обыденно все получилось.

Хотя…

Черт! Трубецкой оглянулся назад, хотя отряд Чуева уже давно скрылся за деревьями. Не вчера. И не смертью Нарышкина закончилась история. Нет. Как же он забыл?

Ротмистра Чуева везли на верную смерть тогда, в телеге, миллион лет назад, возле Вильно. Его допросил бы капитан Люмьер, а потом… потом отдал бы полякам, братьям Комарницким. И шансов выжить у гусара не было никаких. И только появление Трубецкого, только это спасло жизнь Алексею Платоновичу.

• Предыдущая
• 52/53
• Следующая