Ненаписанные страницы - Верниковская Мария Викентьевна - Страница 19

• Предыдущая
• 19/36
• Следующая

— Раз не мешает, исследуйте. Иногда практика двигает науку быстрее, чем академия. — Он басовито рассмеялся и направился к выходу.

Лобов действительно на этот раз приезжал в цех неспроста. Намечалось заседание бюро, где ставился вопрос о Бартеневе. Секретарь горкома Глазков говорил, что поступило из цеха заявление на Бартенева, якобы притесняющего новаторов. Лобов решительно запротестовал и поехал в цех, а затем явился в горком. Прочитав заявление, подписанное Лотниковым, Барковским и Дроботовым, он резко сказал:

— Чепуха! Бартенев не сумасшедший, но чтоб с ним вровень встать, другим надо тянуться. Я знаю, что в цехе ставятся интересные опыты.

— Единоличная революция в технике? — с усмешкой заметил Глазков.

— Это вот Лотникову так кажется. Опыты Бартенев проводит на действующих агрегатах. На печах люди работают.

— Но от этого агрегаты не стали давать больше металла?

— Не сразу вот Москва строилась, — горячась, проговорил Лобов. — Производство чугуна медленно, но повышается.

— А этот случай с Кравцовым, — проговорил Глазков. — О нем сигнализирует секретарь парторганизации.

На крупном лице Лобова нависшие брови сошлись над переносьем. Сдерживая себя, он торопливо потянулся к лежавшей на столе пачке папирос и закурил:

— Плохо вот, когда начальник цеха и секретарь парторганизации тянут не в одной оглобле.

— Рядом с таким не каждый в оглобли впряжется, — заметил Глазков.

— Да, у Бартенева свой широкий шаг, своя походка, — проговорил Лобов, с силой раздавливая папиросу в пепельнице. — А мне вот такие-то, не по ГОСТу, очень по душе, — проговорил он потеплевшим тоном. — А вот уже сигнализаторов в вышестоящие органы, признаюсь, не терплю, — резко закончил он.

В цехе он говорил с Бартеневым о Кравцове, строго отчитал его, как он выразился, «за дерзкое мальчишество», избегая прибегать к более четким и острым формулировкам. Но сейчас Лобов был проникнут непоколебимой решимостью отстоять Бартенева, не допустить дела до бюро.

Порыв ветра распахнул окно и легко поднял со стола бумаги. Глазков быстро встал и, затворяя створки окна, сказал:

— Насчет секретаря решат сами коммунисты, а нам с тобой надо решать судьбу Кравцова.

Лобов признательно посмотрел на секретаря. Глазков не говорил уже о Бартеневе, значит, понял. В кабинет зашел председатель горисполкома Боков, поздоровался с директором и, наклоняясь к Глазкову, стал ему что-то тихо говорить.

— Знаю, знаю, — сказал Глазков и обратился к Лобову.

— Слушай, в мастерские ширпотреба металл до зарезу нужен. Сможешь дать? Там кровати для городской больницы делают.

Лобов покрутил головой и пожал плечами. Дефицит металла распределяла Москва, и все-таки считалось, что нужды города завод всегда может обеспечить. Но когда речь шла о нуждах города, Лобов не умел отказывать, потому что это были нужды рабочих завода.

— Хорошо, выделим что-нибудь, — пообещал он.

Пользуясь подходящим случаем, Боков стал просить Лобова дать бригаду специалистов для ремонта городского водопровода. Это было легче сделать, и Лобов охотно согласился.

После общегородских проблем вопрос о Бартеневе совсем отодвинулся. Вставая из-за стола, Глазков сказал:

— Кравцова надо как-то реабилитировать. Двадцать лет мастером числится. Уж очень круто обошелся с ним начальник цеха.

Лобов не стал возражать секретарю. Нельзя отказать ему в гуманности и нельзя не понять ее. Он пообещал Глазкову разобраться во всем, радуясь, что вопрос о Бартеневе больше не поднимается.

Через несколько дней после этой истории Веру Михайловну Кострову неожиданно пригласили в партком завода. Ей почти никогда не приходилось покидать лабораторию в середине дня. Заводской двор, знакомый по утрам до самых будничных деталей, днем показался ей совсем не похожим на себя. Она подумала, что цеховые корпуса, как и люди, меняют одежду в разное время суток. В ранние и поздние часы она привыкла видеть завод затянутым в дымчатое покрывало с бледно-желтой отделкой огней. Теперь, днем, он представился ей в серой рабочей спецовке, обсыпанной пылью. Завод громко раздувал меха, тяжело отдувался паром и выбрасывал из поднятых кверху труб, как из рукавов, длинные языки пламени.

Редкие деревья поникло жались к серым пепельным стенам, но и здесь они не могли укрыться ни от жаркого солнца, ни от жирных осадков заводской копоти. Сухие листья отливали металлическим блеском ржавой окалины.

Перед проходной Вера Михайловна сняла рабочий халат, перекинула его на руку и чуть сбавила шаг. Зачем все-таки она понадобилась парторгу? И так срочно? Она положительно терялась в догадках.

Гущин, несмотря на жару, был в суконной гимнастерке, с глухо застегнутым воротом. Он начал издалека. Поинтересовался семьей, матерью и Аленкой. Очень деликатно обошел личную жизнь Костровой и вдруг спросил, какое впечатление производит на нее Бартенев.

— Что это, в порядке партийной дисциплины надо высказать свои впечатления? — спросила она.

— Нет, конечно, но так много говорят о Бартеневе разноречивого…

— Что вы не можете составить о нем собственного мнения?

— Собственное мнение не всегда выражает мнение коллектива, — заметил Гущин и, откашлявшись, сказал: — Речь не о нем. Партком принял решение о перевыборах партбюро в вашем цехе. Мы намерены рекомендовать секретарем вас.

Вера Михайловна чуть отшатнулась от стола. Для нее сообщение Гущина было так неожиданно, что она в первую минуту даже не знала, как к этому отнестись. Она бы еще больше удивилась, если б узнала, что это Лобов предложил ее кандидатуру.

— Не смогу я! — взмолилась, наконец, Вера Михайловна. — Партийный стаж у меня всего три года и вообще какой я секретарь? А опыты? — вдруг вспомнила она. — Только на днях мы с Верховцевым провели предварительные расчеты. Работа в стадии завершения.

Кострова начала подробно излагать ему суть проводимых в лаборатории исследований. Гущин, не дослушав, махнул рукой:

— Кроме вас, в цехе есть инженеры. Доведут.

Прощаясь, он долго и энергично тряс ее руку, как бы желая вселить в нее уверенность.

Вера Михайловна шла в цех и думала, как Бартенев на это посмотрит. Она, инженер, прерывает исследования, важные для производства! Может быть, сейчас зайти к нему, попросить вмешаться? Отстоять?

Продолжая идти той же дорогой, мимо тех же деревьев, но уже не замечая их, она попыталась мысленно начать разговор с Бартеневым и вдруг поняла, что не состоится этот разговор, что в их отношениях не хватает какой-то главной нити, но какой?

В цех Вера Михайловна вернулась рассеянная. На нее вопросительно смотрела Маша. Вечером, как всегда, пришел Верховцев. Обычно в эти часы для него и для нее начинался второй рабочий день — теперь у опытной установки. Глядя, как он сосредоточенно и деловито рассматривает только что вынутую из печи пробу, она попыталась встряхнуться. Но это удалось не сразу. Лишь час спустя, помогая Верховцеву то в одном, то в другом, она постепенно вернула себе рабочее настроение, успокаивая себя, что все еще может обойтись.

Однако Верховцев заметил ее состояние и участливо спросил:

— Вы чем-то расстроены?

— Что-то голова болит, — ответила она, уклоняясь от дальнейших расспросов.

Он сидел без пиджака, с закатанными рукавами и набрасывал на листок бумаги сложные вычисления химических реакций. Глядя со стороны, можно было подумать, что его занимают только эти формулы, математические выкладки, чертежи. Она и сама о нем так раньше думала. Но вот за последнее время она все чаще ловила на себе его застенчиво-робкий взгляд.

В этот вечер, возвращаясь вместе домой, Верховцев предложил зайти к нему, пообещав ей книгу Александра Бека «Доменщики». Она согласилась.

В двенадцатиметровой комнате царил холостяцкий беспорядок. На окне лежали книги, оберточная бумага и остатки продуктов: надрезанная луковица, рассыпанная ячневая крупа. Правая стена представляла сплошной книжный стеллаж из необтесанных досок. Вера Михайловна с любопытством разглядывала редкие экземпляры технической литературы. Среди работ выдающихся металлургов Павлова, Грум-Гружимайло, Бардина встречались обложки книг Шиллера, Толстого, Ромена Роллана, Горького.

• Предыдущая
• 19/36
• Следующая