Ненаписанные страницы - Верниковская Мария Викентьевна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/36
• Следующая

Озеров оторопел:

— У нас ни одна печь в Союзе не работает на высоком давлении.

— Сегодня не работают, завтра будут, — выговорил Бартенев, — мастеру надо к этому готовить себя.

Он повернулся к Кравцову, как будто хотел его о чем-то спросить. Тот сидел, опершись руками о колени.

Бартенев медленно отвел от него взгляд и после долгой, напряженной паузы сказал:

— Мастер должен сам овладевать новыми приемами к учить этому других. Когда мастер этого не делает, он выбрасывает себя за борт. Четвертая печь несколько дней шла ровно. Но у нас еще не изжиты методы и приемы работы по старинке. Один из мастеров вчера и сегодня и неделю назад применял старые методы.

Бартенев на минуту замолчал, словно давая каждому вникнуть в его слова.

— Сегодня этот мастер не мог закрыть чугунную летку на полном ходу и чуть не сжег пушку, — по-прежнему не глядя на Кравцова, продолжал Бартенев. — Печь простояла пятнадцать минут. В результате цех недодал десятки тонн чугуна. Как расценивать действия такого мастера? — неожиданно обратился он к присутствующим, обводя всех взглядом.

По мрачному лицу Кравцова скользнула легкая усмешка. Хотя Бартенев его фамилию ни разу не назвал, но он, так же как и другие, знал, что речь шла о нем.

Все молчали, только Орликов, наклонившись к Гуленко, шепнул ему на ухо: «Коротко говорит, да занозисто». В эту минуту Бартенев повернулся к Гуленко:

— Ваше мнение? Сегодня каждый должен выступить. Как вы смотрите?

— Не собрался еще с мыслями… — откровенно начал Гуленко.

— А вы? — задал быстро вопрос Бартенев сидевшему у окна пожилому мастеру пятой печи Рыжикову.

— Ну, что я? Ясно же, что по старинке работать нельзя, — мастер покосился в сторону Кравцова.

Кравцов с шумом отодвинул ногой скамейку и выкрикнул:

— Я двадцать лет мастером работаю на печах!

— А в наши дни вам уже далеко до мастера, — проговорил Бартенев.

Видя, что никто не собирается выступать, он низко склонился над столом, вчитываясь в сводку, которую принес диспетчер. И словно не слышал, как задвигались скамейки, зашаркали по полу ботинки, кто-то чиркнул спичкой, закурил. Люди явно были растеряны, их удивил резкий тон начальника цеха. Ведь речь шла о мастере Кравцове, фамилия которого еще не стерлась с плакатов…

Особенно скверно чувствовал себя Кирилл Озеров. Начальник цеха специально вызвал его на этот рапорт, и Кирилл ждал разноса за аварию, а вышло так, что он как будто ни при чем. Весь разговор повернулся против Кравцова.

Он зашел в лабораторию и в присутствии Костровой рассказал обо всем Маше.

— Так и сказал: «А в наши дни вам далеко до мастера»? — удивилась Маша.

— Так и сказал.

Что-то подняло с места Веру Михайловну. Она почти побежала в диспетчерскую, где только что закончился рапорт. Бартенев сидел за столом, просматривая бумаги, и не поднял головы на стук двери.

— Здравствуйте, — громко сказала Вера Михайловна, шагнув к нему.

Он встал, поздоровался и пододвинул ей стул. Стараясь побороть в себе волнение, Кострова спросила:

— У вас всегда такой стиль рапортов?

— Вы были на этом рапорте и успели уловить стиль? — силясь улыбнуться, спросил в свою очередь Бартенев.

— Нет, я уловила его из рассказов других. Как на строгих экзаменах. — Она смотрела ему прямо в глаза и вдруг заметила в них непривычное выражение грусти. Но отступать уже не имело смысла, и она решительно сказала:

— Почему вы Кравцова в присутствии всех единолично аттестовали?

— Конечно, ваш долг указывать мне на недостатки… — еще раз силясь улыбнуться, проговорил Бартенев, и она поняла, что этой невеселой фразой он уклонялся от откровенного разговора.

— Вы ставите себя под удар.

Бартенев отозвался не сразу. Он встал и принялся шатать взад-вперед по комнате. Вера Михайловна следила за ним и ждала.

— Бывают обстоятельства, когда надо принимать на себя удар.

В сдержанном голосе Бартенева ей почудились резкие нотки. Она пожала плечами:

— Все, что здесь произошло, можно было подготовить, чтоб не было так ошеломляюще для людей.

— Вас это тоже ошеломило?

— Да, — созналась она.

— К сожалению, иначе поступить не мог, — проговорил Бартенев, не отрывая от нее внимательного взгляда. — Кравцов сам себя аттестовал.

Когда люди всегда вместе, они знают друг о друге все, даже то, о чем никогда не говорят вслух. Знают не только работу, но и ту сторону жизни, которая скрыта за дверями квартиры. Человек приносит в цех завтрак, завернутый в салфетку, и от того, каков цвет салфетки и какой слой сала на куске хлеба, окружающие безошибочно определяют семейный уклад человека, характер его жены и то, как дорог ей муж. Иногда семейные порядки доменщиков открывались в душевой. Никто специально не подглядывал, не следил друг за другом, но если рядом с твоей ногой оказывалась торчащая из носка пятка, невольно отводил глаза в сторону, испытывая сочувствие к человеку.

Кравцов не приносил в цех завтраки, в душевой не надевал рваных носков, но когда он злобно ругался в диспетчерской, его сторонились, догадываясь, что он опять пришел на работу с тяжелой головой.

Каждый про себя его осуждал, а вот теперь, когда с ним случилось такое, трудно было без боли и сомнений вычеркнуть его из цехового списка.

Тягостная тревога томила Кострову. Она знала, насколько может оказаться роковой для Бартенева история с Кравцовым. Ходили слухи, что Лотников подал жалобу в горком партии.

Бартенев делал вид или действительно не замечал сгущающихся над ним туч. По-прежнему ровно в восемь утра он появлялся в цехе, спрашивал о ночной вахте Женю Курочкина, затем шел на печи, проводил рапорты, собирал технологическую группу. Дважды за это время заходил в лабораторию и очень подробно интересовался у Костровой проведением опытов. Глядя на него, она поражалась, как у этого человека хватает воли при любом настроении, при любых обстоятельствах сохранять размеренный рабочий ритм. При встречах ни она, ни он ничем не напомнили друг другу того разговора, который произошел между ними после случая с Кравцовым. Но именно тот короткий, пожалуй, несколько странный разговор сблизил их, протянул между ними незаметную для других ниточку, которую чувствовали только они. Она все чаще ловила на себе его пристальный, испытующий взгляд.

Однажды он пришел в лабораторию не один, а с директором.

— Инженер Кострова занята опытами по определению горючести кокса, — сказал он Лобову, сдержанно улыбаясь ей.

Директор протянул ей большую, широкую ладонь и попросил объяснить принцип устройства аппарата.

— Принцип установки очень прост, — начала она, преодолевая стеснительное чувство, — если не считать этой соединительной системы…

— И ваших бессонных вот ночей, — Лобов поднял на нее глаза, не строгие, очень доброжелательные и даже чуть застенчивые.

— Я не могу принять все на себя, — возразила Вера Михайловна, смелея от директорского взгляда. — Это коллективное творчество. — Она взглянула на Бартенева, по выражению его лица поняла, что и он помнит тот день, когда они втроем — Бартенев, она и Верховцев — монтировали установку.

— Ну, и каковы первые результаты? — поинтересовался Лобов.

Она достала из ящика стола тетрадь, наполовину исписанную мелкими цифрами, и стала объяснять ему то, что ей удалось обнаружить.

— Скажите, — вдруг прервал ее Лобов, — начальник цеха не ущемляет вот ваших порывов к исследованиям?

Хотя вопрос прозвучал в полушутливом тоне, Вера Михайловна подумала, что Лобова не только служебные обязанности привели в лабораторию. Она открыто посмотрела ему в глаза и покачала головой:

— Наоборот.

— Хорошо, хорошо, — поспешно проговорил Лобов каким-то другим отчужденным тоном, как будто его слова предназначались теперь не ей и не Бартеневу, а кому-то другому. На минуту он снова стал строгим директором, но тут же встряхнулся и, протягивая Вере Михайловне руку, с улыбкой сказал:

• Предыдущая
• 18/36
• Следующая