Демократия (сборник) - Видал Гор - Страница 46

Маделина смотрела на сестру с недоверием. Надолго ли ее хватит? Понимала ли она, насколько глубока ее рана? Но что может сейчас сделать миссис Ли? Даже если Сибилла себя обманывает. Возможно, когда страсти улягутся, образ Каррингтона будет возникать в ее душе несколько чаще, чем нужно для ее успокоения. Будущее покажет. Миссис Ли притянула сестру к себе и сказала:

— Я совершила ужаснейшую ошибку, Сибилла, но ты должна меня простить.

Миссис Ли спустилась из своей комнаты изрядно за полдень. Она промолчала о том, сколько она спала, но вид ее не свидетельствовал, что сон был долгим или сладким; и хотя она спала мало, недостаток сна она возместила тем, что много думала; эти размышления успокоили бурю в ее груди, наступило затишье. И если в ее душе еще не сияло солнце, по крайней мере там уже не дули ветры. Час проходил за часом, но она лежала без сна, и ее сжигало чувство горького стыда, как легко поддалась она тщеславию, вообразив, будто в ее силах принести миру существенную пользу. Она даже тихонько сама с собою посмеялась над представившейся ей картиной, как она «переделывает» Рэтклифа, Кребса и Скайлера Клинтона. Теперь, когда она увидела, как легко один только Рэтклиф обвел ее вокруг пальца, она готова была провалиться сквозь землю, а мысль о том, что он сделал бы с нею, к каким нравственным ухищрениям ей пришлось бы прибегать, выйди она за него замуж, наводила на нее смертельный ужас. Она едва не попала под колеса чудовищной машины, что привело бы ее к преждевременной гибели. Думая об этом, она испытывала страстное, безумное желание отомстить всей расе политиканов во главе с Рэтклифом и несколько часов потратила на составление гневной речи, которую собиралась швырнуть ему в лицо. Но по мере того как она успокаивалась, преступления Рэтклифа теряли свой зловещий оттенок, да и жизнь ее в целом не была его стараниями загублена до конца; в этом приобретенном ею опыте, каким бы горьким он ни был, имелись свои положительные стороны. Разве не приехала она в Вашингтон в поисках людей, обладающих густой тенью, и разве тень, тянущаяся за Рэтклифом, не была достаточно плотной, чтобы удовлетворить ее любопытство? Разве она не проникла в святая святых политики, обнаружив, с какой легкостью простое обладание властью превращает сумбурные идеи, роящиеся в голове простоватого деревенского жителя, в трагический кошмар или лишает сна целые народы? Игры президентов и сенаторов были весьма забавными — настолько забавными, что Маделина почти уговорила себя принять в них участие. Она вовремя спаслась. Да, она добралась до самого донышка такого рода дел в демократическом правительстве и поняла, что это правительство ничем не отличается от любого другого. Она была достаточно здравомыслящей женщиной, чтобы сознавать это и раньше, но теперь убедилась в этом на собственном опыте и была рада, что покидает сей маскарад; покидает, чтобы вернуться к тому, что является подлинными демократическими ценностями: к своим нищим и тюрьмам, к своим школам и больницам. Что же до мистера Рэтклифа, ей не сложно будет покончить с этой историей навсегда. Пусть мистер Рэтклиф и его собратья-колоссы блуждают по своим политическим прериям, охотятся за должностями или занимаются другими выгодными для себя играми, пусть делают все, что им угодно. Их цели не совпадают с ее целями, и ее вовсе не тянет присоединяться к их компании. Теперь она уже меньше негодовала на мистера Рэтклифа. У нее пропало желание отхлестать его или с ним поссориться. Все, что он делает как политик, он делает в соответствии с собственной моралью, и не ей судить его; единственное, что она требует, — это право защищаться. Она решила, что ей без труда удастся отодвинуть его на почтительное расстояние, и, хотя, если письмо Каррингтона содержит правду, им не удастся остаться близкими друзьями, они всегда могут быть добрыми знакомыми. Ну, а если после этого их отношения перейдут в разряд формальных, у нее по крайней мере будет доказательство, что кое-чему она у мистера Рэтклифа научилась; возможно, это также послужит доказательством, что ей не грех проучить и самого мистера Рэтклифа.

Когда миссис Ли показалась из своей комнаты, часы пробили два; Сибилла еще не появлялась. Маделина позвонила горничной и отдала распоряжение, чтобы к ней никого не пускали, она дома только для мистера Рэтклифа. Затем принялась писать письма и готовиться к отъезду в Нью-Йорк; ей приходилось торопиться, чтобы избежать лавины сплетен и осуждений, которые, она чувствовала, вот-вот на нее обрушатся. Когда много времени спустя появилась Сибилла, которая выглядела гораздо свежее своей сестры, они целый час вместе улаживали всевозможные мелкие дела, и настроение у обеих сестер заметно улучшилось, а Сибилла просто засияла.

Множество посетителей побывало в тот день у их подъезда; одни хотели их видеть из дружеского расположения, другие — из откровенного любопытства, потому что внезапное исчезновение миссис Ли с бала вызвало тьму пересудов. Но ее двери были крепко заперты для всех. После трех она отослала Сибиллу, чтобы иметь поле боя полностью в своем распоряжении. Сибилла, освободившись от всех своих тревог, сделала вылазку к Виктории, прервав своим появлением беседу Данбега с будущей графиней, и получила немалое удовольствие, наблюдая за Викторией в новой «фазе» ее жизненного пути.

Часа в четыре могучая фигура мистера Рэтклифа возникла в дверях западного крыла министерства финансов и спустилась по широким ступеням. Министр неторопливо свернул к Лафайет-парку, пересек Пенсильвания-авеню, остановился у порога миссис Ли и позвонил. Его немедленно приняли. Миссис Ли была в гостиной одна и при виде Рэтклифа поднялась со своего места с очень серьезным выражением лица, хотя приветствовала его, как обычно, весьма сердечно. Она хотела сразу положить конец его надеждам, и сделать это очень решительно, но так, чтобы не обидеть его чувств.

— Мистер Рэтклиф, — начала она, когда он сел, — я уверена, вы предпочтете, чтобы я объяснилась с вами немедленно и открыто. Прошлой ночью я не могла дать вам ответа. Я сделаю это сейчас и без промедления. То, что вы желаете, исполнить невозможно. Я даже не хочу ничего обсуждать. Оставим эту тему и вернемся к нашим прежним отношениям.

Ей так и не удалось заставить себя вложить в свой тон хоть толику благодарности в ответ на его чувство или выразить сожаление по поводу того, что ей нечего дать ему взамен. По ее мнению, достаточно было отнестись к нему с терпением и деликатностью. Рэтклиф сразу почувствовал перемену в ее тоне. Он приготовился к борьбе, но не к такому глухому отпору в самом начале. Он тотчас принял очень серьезный вид, с минуту поколебался, прежде чем заговорить, но когда он наконец заговорил, тон его был не менее твердым и решительным, чем у миссис Ли.

— Я не могу принять такой ответ. Я не буду говорить, что имею право на объяснение — у меня нет прав, к которым вы отнеслись бы с должным уважением, — но из ваших слов я понял, что могу по крайней мере просить о милости, в которой вы не откажете мне. Надеюсь, вы соизволите объяснить мне причины столь внезапного и резкого решения?

— Я не собираюсь оспаривать ваше право получить объяснение, мистер Рэтклиф. У вас есть такое право, и, если вы желаете им воспользоваться, я постараюсь объяснить вам все, насколько это в моих силах; но я надеюсь, вы не будете на этом настаивать. Если мои слова показались вам неожиданными и резкими, то они таковы единственно, чтобы уберечь вас от больших досадных разочарований. Поскольку я вынуждена причинить вам боль, разве не правильнее и уважительнее по отношению к вам сказать все сразу? Мы ведь были друзьями. Очень скоро я уеду из Вашингтона. Я искренне хочу избежать любых действий или высказываний, которые привели бы к изменению отношений между нами.

Рэтклиф, однако, не придал этим словам никакого значения и на них не ответил. Он был слишком опытным полемистом, чтобы попасться на такие штучки, в особенности когда ему необходимо было употребить все свои возможности, чтобы припереть противника к стене.