Крещенский апельсин - Басманова Елена - Страница 13

• Предыдущая
• 13/55
• Следующая

Он вывернул карманы и начал расстегивать брюки.

– Уймитесь, господин Лиркин, уймитесь, все-таки здесь дамы, – пробубнил хмуро Платонов и повернулся к дознавателю. – Я переводчик, работаю во «Флирте» не один год. Всех знаю как свои пять пальцев. Никто из присутствующих на такую гнусность не способен. Клянусь всем святым.

– А я в этом не уверен, – Лиркин чуть сбавил обороты, – как что, так сразу на евреев всех собак вешают. Все вы здесь антисемиты паршивые.

– Леонид, Леонид, – высунулась из-за плеча подруги Ася, – как вы можете такое говорить?

– Прекратите свару! – пророкотал Фалалей. – Коллеги чуток перебрали, Павел Мироныч, не обращайте внимания.

– Здесь есть те, кто давно желал отомстить поганому Эдмунду, – не унимался рыжий. Тернов поморщился.

– На кого вы намекаете, господин Лиркин?

– А вон на него и намекаю, – музыкальный обозреватель ткнул пальцем на съежившегося стажера. – Он самый первый кандидат на каторгу.

Тернов с минуту разглядывал рослого юного красавца.

– Как ваше имя?

– Самсон Васильевич Шалопаев. Вольнослушатель университета. Вчера прибыл в столицу.

Тернов смолк. Из полицейских сводок он знал о гибели извозчика Якова Чиндяйкина возле Николаевского вокзала. Среди свидетелей проходили супруги Горбатовы, их воспитанница Ксения и некто Шалопаев, кажется, дорожный попутчик супруги статского советника. Дама предполагала, что в пути молодого человека подчистую обыграл шулер.

– Так это вы ехали вчера в одном купе с госпожой Горбатовой?

Тернов многозначительно понизил голос и нахмурился. Было бы странно, если бы дама, еще весьма привлекательная, не запомнила такого попутчика: высок, строен, ладен, красив… Да и одет по последней моде.

Самсон молча кивнул.

– У нас есть сведения, что вас обыграл в дороге шулер, – мягко и недоверчиво сказал Тернов, – но теперь вижу, что это неправда.

– Именно так оно и было! – вновь вылез неугомонный Лиркин. – Я сам слышал, этот подозрительный юнец рассказывал нашему Фалалею, что проигрался в вагоне. И надул его гнусный Эдмунд. Вот так-то! Чуете, откуда ветер дует?

– Не чую пока что, – осадил его Тернов.

– Он-то вместе с Фалалеем и забавлялся апельсинчиком, умышленно закатил за бутылку. Поверьте, этот щенок и засунул незаметно иголку в апельсин.

– Побойтесь Бога, – возмутился Фалалей Черепанов, – Самсон и в руки не брал этот фрукт.

– Тогда по его наущению иголку засунули вы! – выкрикнул Лиркин. – А потом быстро ушли в бильярдную. Беседовали якобы, а сами притворялись, ловили подходящий момент.

– Господин Шалопаев, – Тернов, уставший от бессмысленных доводов и предположений, перебил музыкального рецензента, – вы верующий или атеист?

– Крещен в православие, – тихо признался вконец деморализованный Самсон. – Храм посещаю.

– Тогда поклянитесь на Евангелии, что не причиняли вреда господину Либиду.

Тернов достал из кармана маленький томик с серебряным крестом на обложке и положил на стол. Изумленные журналисты притихли.

Самсон механически положил ладонь на крест.

– Клянусь, не злоумышлял против Эдмунда.

– Все. Очень хорошо, очень. – Тернов быстро сунул Евангелие в карман, весьма довольный собой: работал самостоятельно он недолго, и не успел еще придумать своих фирменных методов, однако иногда подсовывал свидетелям Евангелие, и если человек не был прожженным негодяем, он терялся и не мог солгать перед лицом священной книги. А в Крещенье, как сегодня, особенно. – Остается выяснить еще одно обстоятельство.

Он подозвал метрдотеля.

– Скажите, любезный, нет ли в вашем заведении обыкновения подкрашивать апельсины? Вводить через кожуру шприцом анилин для цвета? Или сахарин для вкуса?

– Ваше высокоблагородие, – метрдотель вспыхнул, – у нас заведение высшего разряда. У нас шприцы только кулинарные. С толстыми иголками, чтобы крем выдавливать. Обыщите кухню, допросите официантов. У нас вся обслуга из татар, мусульмане, вина в рот не берут, народ трезвый, внимательный.

– Ну до обысков дело не дойдет, милейший, – успокоил его Тернов, – у меня нет причин не верить вашим словам. По полицейским сводкам за прошлый год ваше заведение вне подозрений.

– А кто ваш поставщик? – подал голос помощник дознавателя Лапочкин.

– Апельсины у Елисеева берем, там без обману.

Тернов замялся… Он вспомнил свежее телеграфное сообщение о курьезном случае, грозившем неприятностями градоначальнику: возле Дворянского собрания едва ли не на голову извозчика свалился чан с замерзшей краской. Нашли время красить трубы да оставлять чаны на обледенелой крыше! Испуганная лошадь сбросила извозчика и умчалась с седоками. Помятый извозчик, которому вернули лошадь и сани, назвал даму: госпожу Май, с ней был и молодой спутник.

– Сударь, – Тернов повернулся к Самсону, – вы посещали сегодня Дворянское собрание?

– Да, был на выступлении Айседоры Дункан. – Юноша покраснел.

Тернов заложил руки за спину, расхаживая вокруг разоренного стола. Он думал. Наконец остановился.

– Вообще-то, – он важно обвел взором оставшихся свидетелей, – если здесь и есть злой умысел, то принадлежит он тому, на кого не падает никаких подозрений – таков закон криминалистики. Но в данном случае я не буду пытать расспросами господина Черепанова… А задам два вопроса вам, Самсон Васильевич. Мне не нравится, что вчерашнее покушение на Якова Чиндяйкина произошло рядом с вами. Мне не нравится, что сегодня чан с крыши театра упал тоже рядом с вами. Поэтому подумайте – не является ли несчастный случай с господином Либидом именно случаем? И не был ли апельсин с иголками предназначен для вас?

В понедельник, часам к двум, в сотрудницкую журнала «Флирт» стянулись его ведущие труженики пера, участники вчерашнего банкета.

Ольга Леонардовна Май, облаченная в строгий английский костюм с приталенным пиджаком и бархатными лацканами, в белоснежную блузу с высоким крахмальным воротничком, стянутым в тон костюму шелковым галстуком, темно-синим, в мелкую искристую крапинку, восседала за самым большим столом. Ее густые черные волосы были собраны на макушке в тугой узел, отчего черты выразительного, не тронутого румянами лица казались еще резче.

Слева от владычицы и королевы «Флирта», с краешку стола, притулился заместитель и правая рука Антон Викторович Треклесов. Он держал наготове карандаш, и всякий раз, как склонялся над блокнотом, чтобы зафиксировать очередную директиву или замечание, под тяжестью его внушительного веса венский стул отвратительно скрипел.

У проема дверей смежной комнаты, на банкетке с потертым коленкоровым верхом, расположились Ася и Аля: блеклые, настороженные барышни в одинаковых суконных юбках и темных фланелевых блузах – одна в лиловой, другая в черной. У входа, чтобы держать под наблюдением и коридор, и сотрудницкую, терся Данила: на время редакционного собрания двери для посетителей запирались, но конторщик прекрасно знал привычку некоторых сотрудников выскальзывать среди совещания из комнаты и наведываться в буфетную.

По углам, облюбованным по сугубо личным причинам, устроилась блестящая пятерка, сменившая вчерашние фраки на будничную, деловую одежду: толстяк Сыромясов-Элегантес и театровед Синеоков в дорогих, модных костюмах, шитых на заказ у хороших портных, музыковед Лиркин в костюме весьма потертом и устаревшего фасона, переводчик Платонов в толстовке из фланели и заправленных в высокие сапоги шароварах, фельетонист Черепанов в приличной, но помятой пиджачной паре. У жарко натопленной изразцовой печки, в уютном мягком кресле из личных апартаментов госпожи Май, предназначенном для знаменитостей, полулежал Эдмунд Либид. Смуглое его лицо имело пепельный оттенок, но роскошные усы были тщательно расчесаны, подбородок выбрит, а горло окутывал белоснежный шейный платок, уложенный небрежно-кокетливыми складками по образцу, принятому у английских денди во времена Байрона. На подлокотнике его кресла примостился стажер Самсон Шалопаев.

• Предыдущая
• 13/55
• Следующая