Чеченский разлом - Щелоков Александр Александрович - Страница 15
- Предыдущая
- 15/73
- Следующая
Она почувствовала его напрягшуюся плоть и, понимая, что бороться бесполезно, закрыла глаза и раскинулась, принимая его в себя.
Виса согревал её постель не больше двух месяцев. За это время Валентина так и не сумела понять, чем занимается этот чеченец в Москве, откуда у него такие огромные деньги и большие связи. Он часами вел беседы по сотовой связи с депутатами Думы, с чиновниками муниципалитетов столицы, с милицейскими чинами, всем что-то обещал и одновременно от всех чего-то просил и, судя по всему, что-то регулярно получал.
В одно из обычных похмельных полудней Виса стал складывать вещи в свой небольшой чемоданчик.
— Ты куда? — спросила Валентина с тревогой в голосе. Возможный отъезд покровителя, который уже сумел отвадить от неё многих знакомых, всерьез беспокоил.
— Перееду в другое место, — спокойно разъяснил Виса. — Завтра в Москву приедет большой человек. Член правительства Ичкерии. Мы приведем его сюда. Он будет твой гость.
Было в тоне, которым Виса сообщил новость нечто, заставившее её насторожиться.
— Будете обедать? — спросила она.
— Все будем. Все. Обедать, гулять. Надо его хорошо встретить.
— Прикажешь бегать по магазинам?
— Э, глупая баба! Закажем все в ресторане. Я тебе сказал — будет большой человек и встречать его надо хорошо.
— Что делать мне? Уйти?
— Нет, оставайся здесь. И, если понравишься гостю, я должен подарить тебя ему. Мы уедем тогда, он останется.
Она понимала, что спорить с Висой бесполезно и все же сказала со злой иронией:
— Передаете меня друг другу как эстафетную палочку?
Виса воспринял сказанное спокойно.
— Э, женщина. Ты не палочка, а эстафетная дырочка. Во-вторых, если не нравится, я найду десять других шлюх. Таким товаром Москва богата.
Валентина смирилась. Ей надо было жить.
Так в её жизни появился новый человек — влиятельный кавказский делец Казбек Исрапилов. Чуть позже он уступил место своему приятелю Руслану Адугову, который, судя по всему, собирался поселиться в Москве всерьез и надолго.
В дверь позвонили. Звонок в прихожей от чрезмерного усердия или почтенного возраста потерял голос и старчески дребезжал.
Валентина, сидевшая за столом, напряглась. Глаза её широко раскрылись. За все время ожидания, она не произнесла ни слова: ушла в свое прошлое, застряла там, не зная как выйти в настоящее, а ещё больше боясь неясного будущего.
Ярощук пружинисто встал с дивана, вынул из наплечной кобуры табельный пистолет, щелкнул предохранителем и вышел в прихожую.
Встав в простенок, чтобы не оказаться в простреливаемом с лестничной клетки пространстве, спросил:
— Кто?
— Алексей Вадимыч, — голос, чуть приглушенный дверью, принадлежал Карпенко. — Эт-то я.
Ярощук, не убирая пистолета, щелкнул замком и открыл дверь.
— Входи, — сказал Карпенко и пистолетом подтолкнул вперед себя мужчину в сером дорогом костюме и в шляпе. Руки тот держал за спиной, и Ярощук сразу понял, что стабильность их положения зафиксирована сталью наручников.
Ярощук отступил в сторону, пропуская вошедших. Закрыл за ними дверь и посмотрел на Карпенко.
— Этот был один?
Карпенко отрицательно мотнул головой.
— Их было два. Один рванул дворами. Наши его ищут.
Он ещё раз подтолкнул задержанного пистолетом, направляя в комнату.
Ярощук убрал оружие и всмотрелся в лицо задержанного. Чтобы лучше разглядеть его, снял шляпу и швырнул на диван. Узнал человека, который беседовал с Валентиной в метро на Пушкинской. Бросил взгляд на хозяйку дома.
— Сдается мне, что мы знакомы. А вы, госпожа, Зеркалова, его знаете?
Валентина опустила голову на руки, лежавшие на столе и заплакала. Прическа, ещё недавно удивлявшая своей искусной ухоженностью, сбилась и растрепалась.
Снова обернувшись к Карпенко, Ярощук спросил:
— Обыскали?
— Обязательно.
Карпенко стал вынимать из карманов найденные у задержанного вещи. Сперва положил на стол красный паспорт гражданина СССР, затем зеленый паспорт с золотым затейливым иностранным гербом на обложке, пластиковую карточку автомобильных прав, несколько разных удостоверений в разноцветных корочках. Сверху, придавив документы, положил пистолет «Вальтер», а рядом поставил на стол две зеленых наступательных гранаты РГД-5 с ввернутыми взрывателями.
— Все, — сказал Карпенко с усмешкой. — Полный джентльменский набор.
Ярощук снял пистолет с документов, отложил в сторону, потом взял красный паспорт. Прочитал вслух:
— Джунид Давлатмирзаев. Гражданин России. Так, — Ярощук отложил красный паспорт. Взял зеленый. — Башир Абу Мажид. Гражданин Иордании. А кто же он по автомобильным правам? Так, Руслан Адугов. Красиво.
Ярощук щелкнул пластиковой карточкой по ногтю. Посмотрел на хозяйку. — Валентина Ивановна, как вы думаете, кто же ваш знакомый на самом деле?
Зеркалова даже не подняла головы.
— А ты что скажешь нам, многоликий Джунид-Башир-Руслан?
Задержанный зло посмотрел Ярощука из под густых черных бровей.
— Ничего не скажу. Все равно скоро отпустишь.
— Василий, — Ярощук бросил многозначительный взгляд на Карпенко, — Мне этот деятель кого-то напоминает, но кого именно вспомнить не могу. Так что я его заберу с собой и увезу подальше, и скоро не выпущу. Пусть не надеется.
— Что будем делать с дамой?
— Пусть остается дома. Ей есть о чем подумать.
Генерал-майор Георгий Шалманов приехал на Арбатскую площадь в министерство обороны с утра и уже более часа ожидал приема у министра. Тот, как сообщили Шалманову в приемной, был срочно вызван к премьеру и должен был вернуться с ценными указаниями с минуты на минуту.
— Вас, Георгий Петрович, — любезно улыбаясь, сообщил щеголеватый арбатский полковник, — он примет первым.
Шалманов не знал зачем и с какой целью его вызвали из Зауралья в Москву, хотя и догадывался в чем дело. Бандформирования чеченца Шамиля Басаева и отряд террористов Хаттаба организовали военную заварушку на территории Дагестана, тем самым обеспечив московским политикам очередной приступ головной боли. Удалять нарыв, о котором все знали давно, в срочном порядке предстояло военным. Но поскольку боевых генералов, способных вести серьезную войну в Российской армии не так уж много, вспомнили о Шалманове, который уже имел боевой опыт. Если учесть, что генерал в мирной службе считался человеком неудобным и несговорчивым, то иной причины, чтобы вспомнить о нем в министерстве не было.
Ничего не поделаешь, в мирное время между офицерами идет жесткое соревнование за очередную должность и звание. Чаще всего в фаворитах оказываются не те, кто способен проявить себя в бою, а те, кто больше нравится начальству безропотностью и угодливостью. Умение лейтенанта костенеть и тянуться струной перед старшими влияет на карьеру куда заметнее умения стоять на своем и не отказываться от убеждений.
Говорят, что однажды встретились однокашники — офицеры одного года выпуска из училища. Один старший лейтенант, другой — майор.
— Как это ты сумел так выскочить? — удивился старлей. — Воевал?
— Нет, — усмехнулся майор.
— В чем же секрет?
— Ты как открываешь дверь к своему начальнику?
— Что значит «как»? Берусь за ручку…
— А вот я открываю её ногой.
— Это же невежливо.
— Если руки свободны, то да. А если обеими держишь подарок — иное дело.
Ногой открывать двери начальства Шалманов никогда не умел. С детства дед-фронтовик вбил ему в голову дурацкую мысль о том, что офицер служит Отечеству, а не начальству, и Шалманов честно придерживался принципов деда. А старик, как оказалось, не был диалектиком. Великую Отечественную войну он начал сержантом, а закончил с капитанскими звездочками на погонах. Это и породило его убежденность в справедливости правил военной службы и в том, что в армии быстро выдвигают людей смелых, самоуверенных и решительных.
Как потом понял Шалманов, дед заблуждался. Армия мирного времени живет по иным законам и естественный отбор офицеров здесь строится не так, как на войне. В итоге ни Советская армия, ни её наследница российская к серьезным военным переделкам как правило оказывались неподготовленными. В конфликте на озере Хасан, в финской войне, которую Красная Армия сама же и начала, в Великой Отечественной, наконец в чеченской, мы раз за разом получали в зубы, пока не приходили в себя. Для успокоения общественности все неудачи объяснялись словами: «Мы, русские, долго запрягаем, но быстро ездим». Успокоение дурацкое, но его охотно принимают все, и никто не пытается понять, в чем же истинная причина неудач и почему вступая в войну великая армия первым делом врезает собственной челюстью по чужому кулаку, чтобы потом сплюнуть выбитые зубы, прийти в себя и сделать замах на поражение.
- Предыдущая
- 15/73
- Следующая