Цыганские сказания (СИ) - Мазикина Лилит Михайловна - Страница 35

• Предыдущая
• 35/67
• Следующая

— Никто кроме кого? — подаёт голос сиротка. — Я думала, Король Ворон умер, не дожив до пятидесяти. Я что-то упустила?

— Кроме Ловаша, — Ференц салютует «крёстному» бокалом с ассу. На мой взгляд, к картошке лучше подошло бы пиво. — То есть, я имею в виду их поколение и поколение их детей, потому что их с Матьяшем отец умер без малого семидесятилетним, и то от чумы.

Я испытываю жгучую потребность срочно выпить ещё вина, как бы странно оно ни сочеталось с северопольской кухней. Словно угадывая мои мысли, Кристо наполняет наши бокалы. Ференц, спохватываясь, наливает ассу тёте Дине. Батори берёт бокал Катарины.

— Ну, вообще-то я не очень настроен говорить об этой части своей биографии, — негромко замечает он.

— Вы — родной брат Короля Ворона? — громогласно вопрошает сиротка. — Чума! Почему тогда Батори, а не Хуньяди?

— Не по чему, а по матери, и не родной, а единокровный. Я действительно не готов обсуждать детали, — отдав бокал Катарине, император наполняет свой. — Я лучше произнёс бы тост...

— Сейчас такое называется «фактический брак», — громким шёпотом поясняет девчонке Ференц. Катарину буквально разворачивает к нему:

— Так он бастард?!

— Я был официально признан отцом. Точно так же, как Матьяш признал своего сына Яноша. Короля Боснии. У нас в роду все были ответственными отцами, — ого, а император-то нервничает!

— Но ведь Янош получил фамилию отца, а вы — нет, — указывает Катарина, подкрепляя своё утверждение выразительным движением бокала.

— Нет, он получил только прозвище. Он был Янош Корвин, а не Янош Хуньяди. Во избежание путаницы. Если бы мы все были Яноши Хуньяди, получилась бы полная неразбериха.

— Ваше настоящее имя Янош? Звучит не так изысканно, как Ловаш! — сиротка, кажется, в полном восторге от открытий вечера.

— За семейные узы! — поспешно произносит тётя Дина. Император откликается с явным облегчением:

— Прозит!

— М-м-м, — Катарина отрывается от бокала через два глотка, явно осенённая какой-то мыслью. — Весь этот проект с самой гуманной империей в истории... Вы соревнуетесь со своим покойным братом, да? Очень распространённый комплекс, я всегда радовалась, что единственный ребёнок в семье. С ума бы сошла, если бы все кругом только и разговаривали о талантах моего братца. Например, вон Кристо.

Я сочла вечер спасённым. Лично для меня.

***

Когда Кристо уходит рано утром, я не открываю глаза, потому что никак не могу понять: мы помирились, или всё, что было ночью, символизирует что-то другое? Упаси Господи, он не был груб и не оставил меня равнодушной, вот только не произнёс с начала ужина ни слова. Это обстоятельство немного обескураживает. Как и то, что, уходя, он, вопреки обыкновению, только отвёл волосы с моего лица, но не стал целовать в лоб.

Вместо того, чтобы вскочить и принять утреннюю пилюлю с кофеином, я позволяю себе заснуть снова, и потому только около полудня обнаруживаю, что муж оставил мне нечто вроде подарка: латунную летучую мышь на кожаном шнурке. Ту самую, из шкатулки тёти Дины. Подумав, я вешаю её на шею. Это не настоящий лилияко — амулет из костей и крыльев нетопыря — но всё же.

Помидор на пятке порадовал меня глубокими оттенками синего и фиолетового. Честное слово, неужели и в самом деле с ним ничего нельзя сделать, чтобы ускорить процесс заживления, кроме как два раза в день мазать невнятным кремом?

Я успеваю привести себя в порядок, прыгая на одной ноге до ванной и обратно, и вернуться к изучению прусских гадальных карт, когда мой покой бесцеремонно нарушают. Сначала я слышу звук внешней двери покоев, а через несколько секунд ко мне вваливается сиротка Рац, держа в охапку большие бумажные пакеты.

— Тётя Дина сказала с тобой вместе пообедать, — сообщает она безо всякого «здрасьте» и сваливает пакеты прямо на постель, тут же плюхаясь рядом. — Я принесла сок... держи бутылку, яблочный — мой... пирожки и сладкий перец.

— Спасибо, — осторожно говорю я, открывая бутылку с изображением винограда и персика. Слишком сладко для меня, но дарёному коню в зубы не смотрят.

— Подумать только, этот старый чёрт на самом деле Янош Хуньяди младший, — Катарина, похоже, до сих пор в восторге от открытия.

— Он же просил вчера не обсуждать...

— Я никому не рассказываю, а ты и так знаешь, с тобой можно, — сиротка отхватывает разом добрую половину пирожка; судя по запаху — с мясом и луком. — Хотя ужасно жалко, что я не могу хвастать, как сидела за одним столом с братом Короля Ворона.

— Император, мне кажется, тоже подходит для хвастовства. Независимо от того, чей он родственник.

— Жаль, нельзя было сфотографироваться с ним на память, — вторая половина пирожка исчезает так же быстро, как первая. Такими темпами я останусь без еды. На всякий случай я пододвигаю один из пакетов к себе поближе. — Просто чудесная осень. Я переезжаю жить в столицу, становлюсь императорским гвардейцем...

— Курсантом.

— … ужинаю с Яношем Хуньяди, с одним из всех этих Яношей Хуньяди, и, па-пам!, безо всяких усилий оказываюсь отмщена! Просто удивительно, как ты умудрилась взять всю работу на себя. Мне пальцем не пришлось шевелить. Ты и без меня лишила себя возможности передвигаться, подруги, мужа, дома, фактически работы тоже — валяешься тут не при делах. Мне тебя даже стало жаль. Теперь уже можно; жизни у тебя явно никакой нет.

Я не меняюсь в лице только потому, что так и так ожидала от сиротки подколок.

— И дух убиенной мамы перестал являться тебе во снах?

— Вроде того. Да я её почти не помню, мы редко виделись. Родственники моего отца были очень против, знаешь. Они меня забрали, когда мне было одиннадцать. Она, конечно, приезжала раз или два в месяц, но не последние два года. Да это у всех «волчат» так, потому ли, поэтому: с родителями- «волками» особо не пообщаешься.

Я пожимаю плечами. Мои родители «волками» не были, я появилась от союза польской дворянки из обедневшего рода и её покойного мужа-цыгана. В смысле, вампира. Его убил отец Кристо вскоре после моего зачатия. Звучит так запутанно, что, пожалуй, я не буду никому этого рассказывать.

— Ты есть-то будешь? Мне строго-настрого велено тебя накормить как следует, — Катарина указывает бутылкой на мой пакет.

— Сейчас, — я выуживаю перец и вгрызаюсь в него. К пирожкам сегодня нет никакой охоты. — И что, у нас теперь мир?

— Перемирие, — благодушно говорит сиротка. — Поторопись, мне тебя ещё везти во дворик. Тётя Дина с тобой поговорить хочет.

— О чём?

— О Кристо, наверное. Она же ему не просто так велела с тобой переспать сегодня. Надеется на восстановление брака. Не верит, что ты — любовница императора. Я, честно говоря, тоже не верю. Мне кажется, ты — не его уровень. Хотя спал же он с Госькой...

Велела переспать. Это многое объясняет... с одной стороны. С другой, просто не могу поверить, чтобы Кристо на такое согласился. Только не он. Он же помешан на кристальной ясности, когда речь заходит о наших отношениях. Или мне так казалось?

Карта «Клиптан» — Загадка. Юноша, удерживающий руками возле лица белую маску с прорезями только для глаз.

— … с другой стороны, Госька не блевала у него на глазах.

— Тебе не рановато разговаривать со взрослыми тётями о сексе? — холодно осведомляюсь я.

— Брось. О чём с ними ещё говорить?

Убедившись, что я наелась, Катарина прикатывает из соседней комнаты кресло и помогает мне перелезть в него и натянуть свитер.

Право слово, идея сделать её денщиком не так уж плоха. Я хочу видеть, как она чистит мне обувь. По счастью, сиротке хватает ума молчать, пока мы пробираемся дворцовыми коридорами к одному из двориков. Гвардейцы таращатся на меня, отдавая честь, с нескрываемым любопытством. Подозреваю, что не только из-за кресла и пледа.

Ничего себе, как уже стало холодно! Лужи затянуло полиэтиленовыми плёночками льда, на кустах почти нет листьев. По счастью, поджидающая меня на скамейке свекровь держит наготове огромную шерстяную шаль. Как только Катарина фиксирует каталку напротив тёти Дины, та наклоняется вперёд, чтобы укутать меня.

• Предыдущая
• 35/67
• Следующая