Русская военно-промышленная политика 1914—1917 - Поликарпов Владимир Васильевич - Страница 29

Нужно было пересмотреть свыше 5 млн. штук. В 1912 г. началась переделка 2 млн. изъятых трубок. Выпуская до 6000 новых трубок в день, завод вынужден был одновременно заниматься переделкой — по 5000 в день{326}.^[76] Тогда считалось, что приготовление гильз, корпусов снарядов и пороха вполне обеспечено, но с трубками «вопрос находился в более остром положении». «Теоретически» Петербургский и новый Трубочный завод в Самаре могли давать в год около 3 млн. трубок. Но совещание, проведенное в декабре 1912 г., «считало возможным рассчитывать на половину этого количества»{327}. Н.П. Басов, отвечавший за эту часть деятельности ГАУ, позднее выразился более решительно: на Самарском заводе до самого начала войны валовое изготовление трубок «не было еще вполне налажено», хотя туда были направлены устанавливать производство опытные специалисты с Петербургского завода, где их тоже не хватало.

Предельная мощность Петербургского трубочного завода, на который «опиралось главным образом» снабжение армии{328}, до войны достигала 1,5 млн. трубок в год. Однако в момент объявления войны завод «изготовлял 22-сек. трубки при сокращенном штате рабочих, и притом часть станков была свободной, а часть приспособлена для изготовления 45-сек. трубок». Поэтому «для доведения 22-сек. трубок до наибольшей производительности (4000 трубок в день) пришлось потратить два месяца», — вспоминал начальник завода Е.М. Волосатов. В предвидении расширения завода Смысловский предложил Волосатову строить бараки; в мастерскую было превращено помещение офицерского собрания. 20 ноября 1914 г. последовало предписание ГАУ подготовить наращивание годового выпуска до 2 млн. трубок.

Тем временем нехватка снарядов на фронте ощущалась все острее. На совещании 18 февраля 1915 г. у великого князя Сергея Михайловича по вопросу об увеличении выпуска трубок Волосатое указал на задержки при расширении заводов, вызываемые обязательным для них представлением на утверждение ГАУ планов, проектов, и 20 февраля «верховный артиллерист» «сделал распоряжение по телеграфу об отмене этих формальностей».

На это свое распоряжение великий князь Сергей Михайлович ссылался в показаниях по делу Сухомлинова. Как угодливо подчеркивала в своем заключении Верховная следственная комиссия, «благодаря предписанным телеграммою великого князя мерам» завод, «по удостоверению Его Императорского Высочества… значительно расширил свою производительность»{329}. В Москве, Риге, на Юге эмиссары великого князя собирали сведения, «где в настоящее время можно найти нужные станки»{330}. В результате его директивы реквизиция оборудования на частных заводах приняла характер «бессистемной охоты за станками». «Происходит нечто неописуемое. Идет реквизиционная борьба чиновников с заводами, — восклицал на заседании Московского ВПК 22 июня 1915 г. Ю.И. Поплавский. — Артиллерийское ведомство вместо того, чтобы самому заботиться раньше о себе, отнимает у других, с уже налаженных заводов снимает станки». При этом Поплавский в принципе был не против реквизиции, но смотря против кого она обращена: «Пусть бы обратились в Ригу… в Риге 448 заводов…»{331} (Совет запоздал: там уже орудовали ГАУ и Морское министерство.) Последствия циркуляра оказались настолько вредоносными, что 14 июля Военное министерство было вынуждено другим циркуляром распорядиться об «упорядочении этого дела», с тем чтобы начальники управлений, усмотрев «необходимость где-либо произвести реквизицию станков», прежде сообщали в комиссию по реквизиции станков при ГАУ. Практической пользы от грозного распоряжения великого князя, по отзывам Маниковского и Залюбовского, не произошло «даже временно»{332}.

Продолжая расширяться, Трубочный завод ГАУ присоединил к себе прилегающий к его территории участок, отобранный у германского подданного, и еще один смежный с заводом участок, а затем, несмотря на «высочайше» признанную нежелательность расширения военных производств в столице, в декабре 1916 г. приобрел еще участок земли, принадлежавший Академии художеств, уплатив за него 1,5 млн. руб. С июля 1914 по январь 1917 г. число рабочих на заводе увеличилось с 6840 до 18 500.{333}

«Заминки» в работе Самарского завода в 1914 г. Волосатое объяснял объективной ее сложностью; часть нарядов (на 400 тысяч трубок) была передана Петроградскому. 18 ноября 1914 г. ГАУ приступило к проектированию расширения производства в Самаре с 0,5 до 3 млн. трубок и втулок в год. Руководивший работами генерал И.В. фон Меершедт-Гюллессем начал с того, что командировал инженера в Ригу, Коломну, Петроград и Харьков заказать двигатели (дизель в 250 л.с. был получен с рижского «Фельзера», другой, в 900 л. с, заказан на Коломенском заводе); на протяжении 1915 г. были построены здания{334}. За первый год войны количество рабочих на заводе увеличилось с 1934 до 4796 человек, а в 1917 г. превысило 19 тысяч{335}. Свыше 600 000 руб. стоило развитие железнодорожного разъезда Иващенково и сооружение подъездных путей, соединивших трубочный с объектами Самарского завода взрывчатых веществ{336}. За годы войны Самарский завод был расширен больше чем в шесть раз, выпуск с 5 тысяч повысился до 30 тысяч трубок в сутки.

Одновременно строился, в соответствии с программой 1913 г., новый трубочный завод в Пензе. (Гермониус писал, что «с началом войны» по типу Самарского завода «было построено спешно несколько новых военных заводов», но конкретно их не называл{337}). Для Пензенского завода предназначался готовый комплект станков, инструментов и лекал, предложенный за 1,5 млн. долларов заводом Recording and Computing Со в Дейтоне (США){338}. К началу 1917 г. главное здание завода (то есть 60% по площади производственных помещений) было «выстроено под крышу», сооружены склады, водонапорная башня и другие здания вспомогательного назначения; проведена железная дорога{339}.^[77] 28 апреля 1917 г. при пересмотре Комиссией Покровского программы строительства новых заводов, создание Пензенского трубочного завода решено было продолжить{340}.

В Петрограде к производству трубок приспособился, получив крупный аванс, завод «Русский Рено», которому оказала содействие материнская французская фирма. До войны завод еще не располагал «никакими орудиями производства», но после подписания в августе 1915 г. контракта с ГАУ к октябрю на «Русский Рено» привезли из Франции первые партии станков; «к этому времени были уже на месте прибывшие мастера», командированные, как и директор, из Франции. «Вся работа по организации производства была предоставлена мастерам», обращавшимся во Францию «при всех затруднениях»; каждый мастер «старался восстановить вокруг себя обстановку, хорошо ему известную по прежней его работе во Франции»{341}.

Частная промышленность приняла участие также и в изготовлении взрывателей для фугасных снарядов, гранат; крупные заказы исполняли заграничные фирмы и заводы в России: «Столль», «Промет», Зафермана и «Всеобщей компании электричества» (ВКЭ). Из практики выяснилось, что частным заводам нужно не менее семи месяцев подготовки, чтобы начать выпускать взрыватели хотя бы в небольших количествах. В этом производстве, как и в производстве других сложных предметов боевого снабжения, подобных дистанционным трубкам, передача заказов частным предприятиям давала, как считали в ГАУ, «неудовлетворительные результаты». В качестве одного из примеров рассматривалась неудача Н.А. Второва. Он предложил в начале 1916 г. взять на себя поставку 4 млн. взрывателей на 51 млн. руб., для чего намеревался построить завод (первый специальный), который затем должен был отойти в собственность казны. Еще до окончательного утверждения договора Советом министров Второв 5 марта 1916 г. признал свой проект неисполнимым: он получил из Англии сообщение, что ввиду запоздания заказа необходимые станки не будут доставлены в течение ближайшей навигации и могут прийти через Архангельск только весной 1917 г., вследствие чего Второв просил все его предложения по поводу изготовления взрывателей считать потерявшими силу{342}.