Тореадоры из Васюковки - Нестайко Всеволод Зиновьевич - Страница 20

• Предыдущая
• 20/36
• Следующая

Бурмилова хата стояла за школой, на краю села. Сразу за ней начинался огромный массив кукурузы. Вдоль массива извивалась полевая дорога.

Кныш и Бурмило пошли по дороге, а мы с Явою вдоль дороги, скрываясь в кукурузе. Но не прошли мы и ста метров, как Кныш вдруг остановился и, слышим, говорит:

— Слушай, кажется, за нами какие-то пацаны увязались.

— Где? Чтоб им пусто было! — удивленно пробасил Бурмило.

— Да вот там, в кукурузе.

— А ну идем напрямик через массив. Заодно и проверим.

Мы с Явою шлепнулись на землю и, словно зайцы, на четвереньках драпанули в глубь кукурузы.

Жесткие кукурузные листья предательски шуршали вокруг. И не поймешь, или от ветра листья шуршат, или это кто-то идет. Казалось Кныш и Бурмило уже прямо над головой. Вот-вот наступят и раздавят тебя, как козявку.

Чувствуя в животе противное «Ой-ой-йой», я бежал на четвереньках всё дальше и дальше. И когда уже совсем ободрал колени, остановился и припал, тяжело дыша, к земле. Больше не могу! Пусть наступают!

Но никто на меня не наступал.

Я полежал немного, прислушиваясь.

Ш-шу-шу… шрх-хр… шшшшу-у… шу.

Всё время, не переставая, шуршит кукуруза.

И не слышно в этом шуршании ни Кныша, ни Бурмилы, ни… моего друга Явы.

А чтобы увидеть — и думать нечего. Дальше своего носа ничего не вижу — сплошное сплетение кукурузных листьев. Ох и густая же кукуруза, гуще всяких джунглей.

Полежал я еще немного, уши навострив. Ничего. Ничегошеньки. Где же Ява? Мы же вроде рядом бежали.

— Ява! — зову я едва слышно.

Ни шепотка в ответ.

— Ява! — зову я немного громче.

Нет ответа.

Бросился я в одну сторону, в другую.

— Ява! — кричу я во весь голос. Черт его побери! Кныша и Бурмилу мы всё равно уже упустили — это факт. Он уже, наверно, в плавнях.

— Ява! — ору. — Ява! Ау! Где ты?

— Цыц! — слышу наконец где-то далеко исполненный таинственностью голос Явы. — Тише!

— Да что «тише»! — кричу я. — Их давно уже нет! А я ничего не вижу — такая густота! Не знаю в какую сторону идти. ползи сюда!

Ява немного помолчал, потом зовет:

— Ползи ты сюда!

Двинулся на четвереньках я на Явин голос. Полз — полз — нет Явы.

— Ява! — кричу наконец.

— Ау! — слышится где-то далеко справа (а раньше было слева).

— Ява! — рассерженно кричу я. — Куда ты пополз, чтоб тебе! Не туда ползешь!

— Это ты, — кричит он, — не туда ползешь! Я ползу правильно.

— Да ну тебя! Ползи сюда!

— Это ты сюда ползи.

Вот так, перекликаясь, мы начали зигзагами подползать друг к другу. наконец я с разгону прямо в носом в Явины штаны уткнулся.

— Тьфу!

— Еще немного и мы бы разминулись.

— Раскричался! — цедит сквозь зубы Ява. — С тобой только тараканов на печи ловить, а не шпионов!

— Какой храбрый! Что же ты драпанул? Скажи спасибо, что они нас не раздавили, как клопов…

Ява сразу вскочил:

— Пошли! пошли быстрее на дорогу. Может, еще и успеем. Во всяком случае, я знаю, где в плавнях искать.

И Ява бодро рванул вперед. Я — за ним. Не обращая внимания на боль в ногах, мы шли очень быстро, почти бежали. Кукурузные листья хлестали нас по щекам, лезли в глаза, царапали руки. Идти становилось всё труднее.

— Ява, — сказал я, тяжело дыша, — что-то мы очень долго идем.

Ява молчал.

— Ява, — спросил я, еле дыша, — где дорога?

Ява молчал.

— Ява, — сказал я, почти задыхаясь, — мы не туда идем.

Ява остановился.

— Давай отдохнем.

Мы сели на землю.

— Ты знаешь, какие эти кукурузные массивы, на сколько они километров тянутся? — сказал Ява. — Если не туда пойти, можно два дня идти и не выйдешь. Совсем заблудиться можно.

— Что?! Что ты мелешь? — сказал я, чувствуя, что у меня вместо сердца как будто студенистый свиной холодец. — Кукуруза — не лес и не плавни, в кукурузе нельзя заблудиться. Вставай, пошли.

Мы уже не думали о Кныше и Бурмиле, мы думали только о том, чтобы выбраться из этого кошмарного плена.

Через полчаса мы снова сели отдохнуть.

И вдруг у меня возникла идея.

— Ява, — говорю, — а что, если влезть и посмотреть, куда идти.

— Влезть? Это что тебе — дерево? Это же кукуруза. Злак. Не слышал я, чтобы люди на злаки лазили.

— Ну и что, говорю я. — Видишь какая толстая! Как бамбук! Может выдержит.

— Ну так лезь.

— Нет, ты лезь — у тебя штаны короче и пуговиц меньше. А я подсажу.

Ява махнул рукой:

— Ну, давай попробуем.

Мы выбрали самую высокую и самую толстую кукурузину, я прижался к ней спиной, сплёл пальцы рук, чтобы удержать Яву, когда он на них ногой встанет, и сказал:

— Ты больше на меня опирайся, а за кукурузину только держись.

— Хорошо, хорошо, — сказал Ява и, кряхтя, начал взбираться на меня. Вот уже коленом на плечо встал, уперся руками в голову. Ой! — ботинком за нос зацепил. Но я еще пока молчу, терплю! Ботинок вдавливается мне в плечо, каблуком ключицу проламывает. Я начинаю шататься, колени дрожат, подгибаются, подгибаются…

— Ява! — кричу. — Быстрее смотри, я падаю.

И… что-то затрещало, зашумело, засвистело — словно бомба в кукурузу упала.

Я лежу, увязнув носом в землю. Во рту — песок, в ушах — песок, глаза запорошены.

Откашливаясь, отплёвываясь, протираю глаза и зову:

— Ява, где ты: Ты живой?

— Жи… — апчхи! — …вой. — И из кучи поломанных кукурузных стеблей высовывается Явина голова.

— Ну, что, — спрашиваю, — видел?

— Фигу, — говорит, — я видел. Одни метелки перед носом.

Ява вздохнул. Я посмотрел в небо.

«Чудеса, — подумал я. — Космонавты летают в безграничном небе, среди звезд, за сотни километров от земли — и ничего. А мы в кукурузе заблудились. Да еще в такой решающий момент! Кино!..»

— Ява! — вскочил я. — Это глупость какая-то. Этого не может быть, потому что это невозможно. Еще никто в мире не заблуживался в кукурузе. Мы просто пошли не в ту сторону. Я хорошо помню, что, когда мы шли, солнце было у нас за спиной. Идем назад.

Сначала Ява недоверчиво поглядывал на меня. Но я говорил, наверно, так убедительно, что он поднялся.

— Кто знает, может и правда. Идем.

И мы поплелись назад.

Ох, как тяжело было идти! Мы не чуяли под собой ног. Мы просто механически переставляли их, как ходули. И зачем мы ползали на коленях?

А тут я еще споткнулся и ногу подвернул, даже вскрикнул, так было больно.

Сел на землю и скривился, как среда на пятницу. Если бы Явы не было, заплакал бы.

— Что? Что? — наклонился надо мной Ява.

— Брось меня! Иди, пробивайся сам, — сказал я хрипло и уныло.

— Тьфу, дурак! — Ява обнял меня за плечи. — Сейчас пройдет.

Он помог мне подняться. Я оперся на его руку, и мы потихоньку пошли.

Через несколько минут боль унялась, и я захромал довольно бодро. А вскоре и совсем забыл о ноге.

Трудно сказать, сколько мы шли: полчаса, час или два, и сколько мы прошли: километр, два или десять. Но наконец я не выдержал:

— Ява, — говорю, — я больше не могу. Я сейчас упаду. Давай отдохнем.

Мы легли на землю.

Было тихо. Лишь кукурузные листья шуршали над нами. Где-то далеко провавакал перепел, снова наступила тишина. Даже кузнечиков не было слышно.

— А что, если мы совсем не выберемся отсюда? — тихо сказал я. — И никто не знает, куда мы пошли. И нас не найдут. И мы погибнем. И через две недели комбайн вместе с кукурузой соберет наши косточки.

— Надо было бы пообедать. Всё же дольше бы продержались.

При напоминании об обеде так захотелось есть, что я чуть не заплакал.

— У нас на обед борщ и вареники с мясом, — мрачно произнес Ява.

— А у нас суп с галушками и жаренная курица, — сказал я, едва сдерживая слёзы.

Нет, дальше терпеть я не мог.

— Ява, — говорю, — давай звать людей. Давай людей звать, Ява.

Но Ява был более стойким чем я.

— Ты что, — говорит, чтобы смеялись? Здоровые лбы среди белого дня в колхозной кукурузе «Спасите!» кричат.

• Предыдущая
• 20/36
• Следующая