Софья Васильевна Ковалевская - Полубаринова-Кочина Пелагея Яковлевна - Страница 21

78

боко мечтательными, она представляла собою оригинальную смесь детской наивности с глубокою силою мысли.

Она привлекала к себе сердца всех безыскусственною прелестью, отличавшею ее в этот период ее жизни; и старые, и молодые, и мужчины, и женщины, все были увлечены ею. Глубоко естественная в своем обращении, без тени кокетства, она как бы не замечала возбуждаемого ею поклонения» [147, с. 381].

Как уже упоминалось, осенью 1869 г. Ковалевские посетили Лондон. Вернувшись в Гейдельберг, они застали там поджидавшую их Юлию. Лермонтова с удовольствием вспоминает первое время жизни в Гейдельберге, где все трое жили в одной квартире, трудились, слушали лекции, а Юлия также вела занятия в лаборатории. Вечерами и по праздникам они совершали длинные прогулки по живописным окрестностям Гейдельберга, по берегам чудесной реки Неккар. Лермонтова вспоминает, как во время одной такой прогулки они зашли довольно далеко и, очутившись на ровной дороге, пустились вдвоем, Соня и она, бежать наперегонки, точно малые дети.

Однако далее Лермонтова говорит, что только один год она и помнит Соню счастливой. Юлия Всеволодовна всегда относилась с большой симпатией к Владимиру Онуфрйеви- чу и считала, что в этот начальный период студенчества их жизнь втроем была такой счастливой и содержательной именно благодаря Ковалевскому, который относился с живым интересом ко всевозможным вопросам, даже и таким, которые йе имели никакого отношения к науке. Идиллия была нарушена приездом Анюты и Жанны Евреиновой в начале зимы. Обе девушки были старше Сони, Жанна была особенно строгой и «принципиальной». Общая квартира, в которой жили Соня, Юля и Владимир Онуфриевич, оказалась недостаточно просторной для пятерых, и Ковалевскому пришлось переехать на другую квартиру, уступив свою комнату приехавшим.

Начавшееся сближение Сони и Владимира Онуфриеви- ча было разрушено: «Софа часто посещала его [Ковалевского] и проводила у него целые дни; иногда они предпринимали вдвоем большие прогулки. Для них, конечно, общество стольких дам не всегда могло быть приятным, тем более что Анна и ее подруга часто нелюбезно обращались с Ковалевским. У них были на это свои причины; они находили, что, раз брак фиктивен, Ковалевскому не следует придавать своим отношениям к Софе слишком интимный

79

-характер. Это вмешательство посторонних лиц в жизнь молодых супругов приводило не раз к мелким стычкам и испортило вскоре хорошие отношения, существовавшие -между членами нашего маленького кружка» [147, с. 384].

Ковалевский решил уехать из Гейдельберга. Он отправился в Вену, а потом в Мюнхен, где вел интенсивную научную работу.

О жизни в Берлине Лермонтова пишет, что она была еще более однообразной и уединенной, чем в Г ейдельберге. Они жили вдвоем с Соней, которая целые дни проводила за письменным столом, погруженная в математические выкладки. Юлия же до самого вечера занималась в лаборатории. Пообедав на скорую руку, они опять принимались за занятия. Никто к ним не приходил, кроме профессора Вей- ерштрасса. Соня все время была в самом грустном расположении духа; ко всему она относилась.равнодушно, исключая свои занятия. Иногда их навещал Владимир Онуфрие- вич, что всегда несколько оживляло Соню. Однако иногда свидания омрачались взаимными упреками и недораауме- ниями. Когда же Соня оставалась с Юлией, она не хотела выходить из дому ни для прогулок, ни для того, чтобы идти в театр, ни для покупок.

Лермонтова рассказывает о том, как занималась Соня. Она могла несколько часов подряд предаваться самой усиленной умственной работе, не вставая из-за стола. А вечером, после целого дня напряженной работы, она поднималась со стула, так сильно погруженная в свои мысли* что начинала ходить по комнате быстрыми шагами, причем казалась совершенно оторванной от действительности; фантазия, по-видимому, уносила ее далеко за пределы настоящего.

По ночам она очень мало и очень беспокойно спала. Часто она просыпалась, пробуждаемая каким-нибудь фантастическим сном, и просила Юлию посидеть с нею. Она охотно рассказывала свои сны, которые были всегда очень оригинальны и интересны. Она ставила перед собой самые сложные цели, и тогда страстно желала достигнуть их. «Но, несмотря на это, я никогда не видела ее в таком грустном, подавленном настроении духа, как тогда, когда она достигала предположенной цели» [147, с. 386].

Действительность не соответствовала тому, о чем мечтала Соня. И «когда ее видали такою грустною и печальною среди полного успеха, к ней чувствовали невольно глубокое сострадание» [147, с. 387].

80

Никто не сомневался в том, что Владимй|Г0нуфриевйч глубоко любил Софью Васильевну. Несомненно, что и Софья Васильевна также полюбила его. Однако не только фиктивность брака препятствовала их сближению. Были еще некоторые обстоятельства, в которых пытались разобраться как сами Ковалевские, так и близкие к ним люди.

Лермонтова, анализируя характеры обоих, дает такое объяснение. «Она [Соня] чувствовала всегда непреодолимую потребность в нежности и задушевности, потребность иметь постоянно возле себя человека, который бы всем делился с ней, и в то же время она делала невозможной жизнь для человека, который вступал в такого рода близкие отношения к ней. Она сама была слишком беспокойного нрава, слишком дисгармонична по своей натуре, чтобы на долгое время найти удовлетворение в тихой жизни, полной любви и нежности, о которой она, по-видимому, так страстно мечтала. При этом она была слишком личною по своему характеру, чтобы обращать достаточно внимания на стремления и наклонности жившего с нею лица.

Ковалевский отличался также- чрезвътчшшо беспокойным характером; он носилсй постоянно с новыми планами и идеями. Бог знает, могли ли бы при каких бы то ни было обстоятельствах жи^ни прожить истинно счастливо вместе эти два существа, так богато одаренные оба?» [147, с. 385].

Вторая половина 1872 г. и часть 1873 г. для Софьи Васильевны и Владимира Онуфриевича были связаны с тягостными переживаниями. Софья Васильевна успела сильно привязаться к Владимиру Онуфриевичу, но он этого не понимал, и у него страдало самолюбие. Он начал думать о разводе, полагая, что* создавшееся положение тяготит Софью Васильевну, и стал посылать ей письма, по-видимому, в очень нервном тоне. Мучила его и ревность, до него доходили какие-то сплетни о Софье Васильевне. Она тоже жила тревожно и один раз попросила у Юли посредничества — написать письмо Владимиру Онуфриевичу. В конце концов после года разлуки произошло примирение. В письме от 7 июня 1873 г. Владимир Онуфриевич пишет брату, что почти решил ехать защищать диссертацию в Петербург. «Софа тоже едет со мною, и, следовательно, будет очень хорошо и весело» [116, с. 143].

Летом Ковалевские гостили в Палибине, но осенью вернулись за границу для продолжения своих занятий.

81

Глава IV

Возвращение на родину

Ковалевские в Петербурге

Возвращаясь в Россию, Ковалевские намеревались упорядочить свою семейную жизнь. Из переписки В. О. Ковалевского мы узнаем, что они мечтают о радостной жизни в Петербурге, где у Владимира Онуфриевича, «да и у Софы ведь так много прицепок» [87, с. 328].

В августе 1874 г. Софья Васильевна поехала в свое родное Палибино. Теплый семейный праздник прошел 17 сентября в день именин Софьи Васильевны. Сам генерал, Василий Васильевич, хлопотал о сервировке стола. В конце ужина И. И. Малевич произнес несколько витиеватый и трогательный тост:

«Скромный труженик, приподнявший завесу, отделявшую мою дорогую ученицу от храма науки, предлагает считать день этот торжеством женского труда, достигшего лучших результатов, увенчанного высшей ученой степенью» [95, с. 650].

В начале тоста Софья Васильевна конфузилась, но потом, склонившись на грудь матери, успокоилась и была довольна последними словами Иосифа Игнатьевича: «Здоровье первой русской ученой женщины, Софьи Васильевны Ковалевской» [95, с. 652].