Стать огнем - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 33

• Предыдущая
• 33/61
• Следующая

Чтобы вынудить ее помыться, Нюраня срывалась на крик:

–?От тебя воняет уже! Ты которую неделю в бане не была!

–?А ты не принюхивайся. Пошла вон! – поворачивалась лицом к стене мать.

Отец тоже постарел, хотя ему не исполнилось еще и шестидесяти. Еремей Николаевич, решительно отойдя от крестьянской работы, хотя бы не лежал лежнем. Он вырезал прялки и веретена, ложки и деревянную посуду, делал игрушки. Отвозил этот штучный товар в Омск, продавал за бесценок, лишь бы на новые инструменты взамен пришедшим в негодность хватило.

Василий Кузьмич, как он выражался, «оставил практику», амбулатория закрылась, хотя к Нюране время от времени обращались за лекарской помощью. В сложных случаях доктор подключался, если был трезв. Но трезв он бывал редко, а пьяненьким страдал провалами памяти и болтливой суетливостью.

Нюраня как могла руководила хозяйством, дядей Федотом и дядей Акимом, которые напоминали старых коней – не сегодня-завтра лягут на борозде и помрут. Сажали и сеяли только на прокорм, сено заготавливали для двух коров, овец не держали, гусей не разводили, осталось два десятка кур. Нюране надо было прокормить долгой зимой всего шесть человек, она не представляла, как умудрялась мать сытно содержать большое семейство, помогать родне, делать коммерческие запасы, вести торговлю. Дочь явно не в мать пошла – не обладала Анфисиной сметкой, умением планировать текущие дела и на перспективу. Энергия била из Нюрани ключом, но не так, как у молодой Анфисы – в одну точку, а брызгала во все стороны.

Окруженная стариками, Нюраня не поддавалась их унынию и радостно встречала каждый день. Утром щебетала как птичка, вечером, усталая и возбужденная, засыпала с улыбкой на губах. Она была счастлива: красива, молода, влюблена и мечту имела. Бегала в сенник на тайные свидания с Максимкой Майданцевым. Про их тайну знало все село, ждали, когда наконец поженятся.

–?Нюрань, когда поженимся? – спрашивал очумелый от поцелуев Максимка.

–?Ты ж знаешь, – жарко и мелко дышала разгоряченная Нюраня.

–?Знаю, на дохтора желаешь поехать учиться. Ну, допустим, выучишься, а потом что?

–?В Погорелове настоящую амбулаторию открою, буду людей лечить, тогда и поженимся.

–?Это когда ж «тогда» будет?

–?Не знаю! Чего пристал? Максимка, я про женские половые органы все знаю, а про мужские Василий Кузьмич мне ничего не рассказывал. Покажи, а?

–?Нюр, ты дура? – возмущался Максимка. – Покажи ей!

–?Это просто органы тела.

–?Иди у быка смотри на органы.

–?Вряд ли у тебя как у Буяна, – хихикала Нюраня.

–?Проказница! – целовал ее Максим. – До чего ж ты меня измучила!

Она взяла с него обещание, что в своих ласках он не перейдет последнюю черту. И делала все, чтобы его к этой последней черте подтолкнуть.

Когда Максим совсем терял разум, дрожал, стонал и рычал, Нюраня принималась твердить:

–?Ты слово дал! Ты обещался!

Максим с рыком откатывался, зарывался головой в сено. Нюраня не знала, радоваться ей или печалиться, за черту хотелось отчаянно.

–?Не обижайся, ну! – толкала она его в плечо.

–?Отстань!

–?Ты же комсомолец!

–?Ага! Я по такому случаю еще в партию вступлю и буду на свиданки к тебе приходить с партбилетом в зубах!

Максим, по сибирским меркам, был невысок – ростом с Нюраню, а той пяти вершков не хватило до двух метров. Стройный и красивый до бабьей смазливости, он, однако, не производил впечатления избалованного женским вниманием повесы. Смотрел на собеседника прямо, серьезно и отчасти хмуро, словно давая понять, что шутки шутить с ним не стоит, что решения он принимает не с бухты-барахты, а тщательно продумывая, и заставить его изменить решение очень непросто. Когда же Максим улыбался и его красиво очерченные губы растягивались, обнажая крепкие, частоколом подогнанные зубы, а в серых глазах плясали искорки, на ум приходило: «Улыбкой одарил». Откуда-то ведь возникло это выражение – очевидно, от лицезрения улыбок таких вот сильных и добрых людей.

В селе он был завидным женихом. Девки по нему сохли, но это значения не имело, гораздо важнее, что его хотели бы получить в зятья родители девок. При взгляде на этого парня опытным глазом становилось ясно: со временем он станет надежным, верным, сильным и добрым, справедливым и щедрым мужиком. Но родителям девок на выданье оставалось только вздыхать, сожалеючи, – Максимка Майданцев крепко присох к Нюране Медведевой.

Она полюбилась Максимке не только потому, что была хороша собой, – девок смазливых в селе и округе навалом. Хотя Нюране вслед даже старики языками цокали и головами качали – ладная кобылка! У Нюрани была мечта, портившая Максимке жизнь, но и поднимавшая его избранницу на высоту, недоступную другим сельским девушкам, на чьих лбах крупными буквами было написано желание выйти замуж, нарожать детей и стать хозяйкой своего дома. Это стремление делало их застенчивыми, ограниченными и глуповатыми. Познания в медицине, которыми уже обладала Нюраня, и те, к которым она рвалась, вызывали уважение. Любовь, замешанная на уважении, в сравнении с любовью телесной, брожением плоти, дарит ощущения несоизмеримо более вдохновенные. Это как высоко прыгать или летать.

Нюраня была свободна духом, открыта, но не проста. Весела, но умела притворяться опечаленной какой-нибудь Максимкиной провинностью, и он каждый раз попадался на эту удочку, выпытывал, клялся, убеждал в своей любви.

Слово «любовь» для обозначения чувства одного человека к другому в крестьянском обыденном общении практически не встречалось. Парень мог сказать девушке, что сохнет по ней, что она его зазнобила. Вместо «Я люблю тебя», он говорил: «Давай поженимся» или «Сватов жди». Любовь встречалась в пословицах: «была бы рожица, любовь приложится», «любовь не волос, скоро не вырвешь», и еще в религии – евангельская любовь.

У Нюрани это слово применительно к их отношениям не сходило с языка. «Наша любовь» была для нее как волшебный замок, куда они улетали «на крыльях любви», чтобы насладиться «эликсиром любви» и надышаться «эфиром любви». Максим, поначалу ошалевший от этих книжных слов, со временем тоже пришел к убеждению, что их любовь – исключительная, другой такой не бывает, подарок небес.

Восторженность Нюрани мирно уживалась с проказливостью и затейливостью. Максим не знал, чего ждать от любимой чертовки, и скучать ему она не давала.

Пришла на свиданку грустная, по рукам его бьет, обнять не разрешает, голову в сторону отворачивает.

–?Нюрань, ты чего?

–?Ничего!

–?Обидел кто?

–?Да.

–?Имя назови! Из родных или чужой?

–?Я думала, он родной, а он чужой, оказывается.

–?Это кто? – терялся Максимка. – Как зовут?

–?Сам знаешь.

Так несколько минут, пока Максимка не выпытал имя обидчика и его вину.

–?Ты! Потому что ты меня не любишь! – выпалила Нюраня.

–?С чего тебе в голову взбрело? – поразился Максим.

–?Я знаю точно.

–?Всем сердцем тебя люблю!

–?Не по-нас-то-я-щему!

–?А как надо по-настоящему?

–?Когда любят, не спрашивают.

И снова он принялся засыпать ее вопросами, а Нюраня увиливала от прямого ответа.

Максим уж до белого каления дошел, когда она призналась:

–?Ты меня не любишь по-настоящему, потому что не пишешь мне стихов!

–?Чего-о-о? – вытаращил он глаза.

–?Когда любят, посвящают стихи! – авторитетно заявила Нюраня.

–?Кто?

–?Пушкин, например. Или граф Толстой.

Про Пушкина Нюраня услышала от Василия Кузьмича. Он как-то сравнил резьбу по дереву, выполненную Еремеем Николаевичем, с любовной лирикой Пушкина. И прочитал несколько стихотворений, «Я помню чудное мгновенье…» в том числе. У Нюрани чудных мгновений было много, а стихи отсутствовали. Настоящая любовь должна быть со стихами, решила она. Графа Толстого приплела за компанию, для внушительности списка.

–?Я! – ударил себя в грудь Максим – Не граф и не Пушкин! Я Майданцев!

Нюраня поняла, что перегнула палку, что Максим заяростился. Было немножко стыдно, хотя и весело мучить его, играть с ним в вопросы-ответы. Она была виновата в его напрасной злости, поэтому слезы навернулись легко, и еще очень хотелось целоваться.

• Предыдущая
• 33/61
• Следующая