Унесенные страстью - Барнет Джилл - Страница 4

• Предыдущая
• 4/68
• Следующая

Проглотив последний кусок, она посмотрела вдаль, на горизонт, где небо сходилось с неподвижной водой Атлантики. Однако Джорджина знала, что море переменчиво так же, как и удача ее брата. Случалось, океан был гладким, спокойным, невозмутимым, словно и не бывало никогда бурь, и пенных бурунов, и громадных валов, с таким грохотом и ревом налетавших на скалы Мэна, что местные рыбаки называли их ревунами.

Они подкрадывались незаметно, эти ревущие штормы, именно после таких дней, как сегодня, – прекрасных дней. Праздных, беспечных дней. Дней, которые убаюкивали, внушая ощущение благополучия и покоя, как будто все в этом мире прекрасно – так было и так будет всегда. Но те, кто знал побережье, кто провел здесь, в Мэне, немало времени, вроде нее, знали, что погода в конце лета, как, впрочем, и в любое другое время года, весьма изменчива.

Уж в чем Джорджина Бэйард не сомневалась, так это в том, что и жизнь изменчива. Только глупцы могут верить в судьбу и удачу. Именно таким глупцом и был ее брат. Всю жизнь он гонялся за призраками лишь затем, чтобы умереть разоренным, не оставив ей ничего, кроме множества долгов, большого особняка в Бостоне и летнего дома, который она так любит, – и тот и другой с громадными закладными, которые ей было не выплатить.

Джорджина проглотила еще три сладкие булочки, нервно откусывая и жуя, откусывая и жуя и совершенно не чувствуя вкуса. Она раздраженно уселась в стоявшее рядом кресло, глядя вдаль, за окно, где вид был испорчен серой уродливой глыбой острова; местные говорили, что туда переселились призраки диких шотландцев, изгнанных из собственных домов.

Дикие шотландцы... Вот еще! Девушка засмеялась. Неужто кто-нибудь поверит в такую чушь! Однако ей вдруг пришло в голову, что у нее есть кое-что общее с этими самыми шотландцами. Она тоже вот-вот потеряет свой дом.

Джорджина откинула голову. Бабушка всегда так делала – откидывала голову назад на несколько минут, когда устраивалась в этом кресле, том самом кресле, сидя в котором она, бывало, говаривала:

– Джорджина, тебе бы следовало родиться мальчишкой. Этот твой братец просто безвольное ничтожество, мот. У него в голове сплошной туман да бесплодные, несбыточные проекты. Он плохо кончит – помяни мое слово. Он слаб, но у тебя-то есть сила – упорство, характер и ум. Ты пошла в деда и в его отца, настоящего Бэйарда. Победителя.

Бабушка была права. Брат Джорджины Элберт никогда не задумывался над тем, к чему могут привести его действия. Он просто делал что-нибудь, и все. Он был всего на год старше ее, но в глазах родителей он был старше на годы; он значил для них больше, потому что был сыном.

Как-то днем в воскресенье – Джорджине тогда было шесть лет – они уселись всей семьей в легкую парную коляску и отправились в парк, где должен был состояться концерт, где в киосках торговали сластями, а детей ожидал кукольный спектакль. Однако задолго до всего этого Элберт потащил ее на пруд ловить лягушек, потом кормить голубей, которые, как он уверял, станут клевать орешки прямо с ладони Джорджины. Потом она поняла, что они заблудились в толпе ужасно высоких людей; торопясь на концерт, они не обращали внимания на маленькую потерявшуюся девочку.

Ей показалось, прошли часы, пока родители отыскали их, сидящих на скамейке у пруда для домашних уток. Мать кинулась успокаивать плачущего Элберта. Джорджина же сидела, сцепив на коленях руки, чтобы они не дрожали. Она до того перепугалась, что у нее даже не было слез, чтобы заплакать. Отец и бабушка приняли это оцепенение от ужаса за стойкость и силу духа, и родные ее в первый раз произнесли имя девочки с одобрением и гордостью. Они утверждали, что она настоящая Бэйард.

Как-то раз жарким летним днем, когда брат и сестра подросли, Элберт уговорил ее искупаться в заливе и заплыть подальше, на глубину. Именно Джорджина, борясь с отливом, дотащила тогда брата до берега. Потом она сидела на песке среди водорослей, кашляя от набравшейся в горло морской воды, а мать ее, задыхаясь от рыданий и схватив Элберта, восклицала, что они чуть было не потеряли сыночка.

Родители увели ее брата в дом. Джорджина ведь была сильная, она не нуждалась в них так, как Элберт, а потому ее оставили на берегу. Позднее, когда брата закутали в нагретые простыни, напоили взбитым горячим шоколадом и накормили наваристой похлебкой со свининой и овощами, Джорджине достался лишь подзатыльник – она ведь такая сильная и рассудительная! Потом, перед сном, ее снова оставили в одиночестве.

Когда брат ее вскрикивал по ночам, боясь темноты, мать бежала к нему стремглав. А Джорджина – сильная и спокойная – не плакала, какие бы ужасы ей ни мерещились в темной комнате.

Со временем она приучила себя не обращать внимания на все, что шло от воображения: мечты, надежды и всякие там фантазии. Они были не более чем призраки, которые прятались в темноте; они никогда не существовали в действительности.

Жить – это вовсе не означало задумываться над тем, что когда-либо было или могло бы случиться или, может быть, даже существовало в действительности. Жить – это значило быть такой, какой хотели тебя видеть окружающие. Жить – значило постоянно, изо дня в день, стараться стать тем, чем ты не была. Ведь на самом деле Джорджина очень боялась! Что, если они вдруг узнают, что она на самом деле совсем не такая сильная, какой кажется?

Джорджина с малых лет научилась быть такой, какой ее желали видеть. Она научилась скрывать свои страхи за внешним спокойствием и самообладанием. Когда мать ее, умирая, простилась лишь с Элбертом или когда умер отец и оставил все состояние Бэйардов ее брату, мир девочки пошатнулся, но она становилась все сильнее и боролась все яростнее, держась из последних сил, как в тот день, много лет тому назад, когда она, сопротивляясь волнам, вот так же старалась продержаться и не выпустить Элберта.

И вот уже несколько недель она незаметно для окружающих снова вступила в борьбу. Сегодня вечером ей суждено узнать, стала ли она победителем в этой последней битве. Девушка резко вскочила, словно, присев на эти несколько минут, позволила себе непростительную слабость и тем самым сдалась. Она повернулась, затем остановилась у стеклянных дверей, наблюдая, как больше десятка рабочих трудятся в саду, подрезая слишком длинные сучья и ветки так, чтобы они не нависали над каменными скамьями, придавая форму кустам и подстригая хвойные изгороди, доводя их до совершенства, убирая растоптанные лепестки лилий и роз и опавшие листья с каменных плит дорожек и мраморных фонтанов. Фонари были развешаны на балконе верхнего этажа, достаточно высоко для того, чтобы лить мягкий свет на плошадку внизу, не освещая при этом ни трещин в деревянных стенах дома, ни пятен облезающей там и сям штукатурки.

Со вчерашнего дня по мощенной кирпичом подъездной аллее то и дело громыхали колеса фургонов, доставлявших провизию: корзины с живыми омарами, превосходную говяжью вырезку, свежие фрукты из теплицы, экзотические цветы, белужью икру и – ящик за ящиком – шампанское «Вдова Клико». Джорджина истратила остатки состояния их рода на сегодняшний бал – традиционный бал Бэйардов.

С незапамятных времен каждое лето бал в особняке Бэйардов закрывал сезон в Мэне. Мужчины помадили волосы, вдевали запонки из драгоценных камней в манжеты шелковых рубашек. Женщины крепко шнуровали крепдешиновые бальные туфельки и облачались в свои самые нарядные туалеты, которые приберегали к этому ежегодному прощальному вечеру, где французское шампанское непрестанно струилось из массивного серебряного фонтана, где нежные ломтики вкуснейшего омара, запеченные в пышном тесте, подавались с чудесными экзотическими бананами, глазированными медом с лесными орехами, и где бусинки красной икры сверкали на кремовых пластинках молодого картофеля. В саду у Бэйардов будет звучать прелестная музыка и будут танцы; и хотя там всегда было достаточно света от фонарей, сияние полной августовской луны по традиции будет заливать сад.

Приглашенные девушки сгорали от нетерпения, поскольку всем было прекрасно известно, что на балу у Бэйардов заключалось больше помолвок и богатые семейства роднились чаще, чем на каких-либо других приемах и вечеринках. Дамы грезили о томных взглядах и томных поцелуях, о кратком вопросе и внушительном бриллианте в четыре карата в драгоценной платиновой оправе. Молодые люди готовились к объяснению в любви, когда они, встав на колени, сжимали во вспотевших ладонях маленькие коробочки, обитые внутри синим бархатом, для того чтобы уберечь лежавшие в них драгоценности. Сегодняшний вечер мог изменить судьбу по меньшей мере десятка пар.

• Предыдущая
• 4/68
• Следующая