Истории моей мамы - Трауб Маша - Страница 42

• Предыдущая
• 42/42

– Мадиночка, почему же ты не ответила? – ахала Валя, когда сваты уехали.

Мадина вдруг вздернула нос, приподняла подбородок и заявила, что должна узнать человека, прежде чем соглашаться на свадьбу. Валя аж зашлась от паники. Соседки, которые, естественно, все знали, зацокали языками. Значит, и вправду Мадина ни в чем не виновата, раз так себя держит и бережет. Была бы опорочена, согласилась бы как миленькая на первого встречного.

Хотя почему у нее не было приданого? Было. Все деньги, которые Валя получила, она положила на сберкнижку. Для Мадины. Чтобы дочь ни в чем не нуждалась.

Аслан Георгиевич добивался Мадины полгода. И как добивался! Тут уже и соседки дар речи потеряли. Присылал за ней машину с водителем, и она ехала в город, в театр. Или присылал ей подарок – золотые серьги. Он писал ей письма, и Мадина отвечала. Через полгода она согласилась выйти за него замуж. Об одном попросила – чтобы свадьба была в городе. Скромная и тихая. Но Аслан покачал головой. Он устроил свадьбу в селе, чтобы все видели. Три дня гуляли. И чего там только не было – Мадина в роскошном платье, оркестр, столы. И множество важных и почетных гостей, которые приехали из города и заходили в ворота в дом к Вале. Поскольку двор не вмещал всех приглашенных, столы вынесли на улицу. И такого село точно не помнило.

– Теперь они надолго замолчат, – шепнул Аслан своей жене.

После свадьбы они уехали в город. Мадина родила сына. В село не приезжала – Валя к ней ездила часто. Показывала соседкам фотографии – квартира богатая, все есть чего не пожелаешь. И внук – мальчик, богатырь. Мадина работу не бросила – в школе работает. На доске почета висит. И муж ее поддерживает. Разрешает работать. И гордится очень. Пылинки сдувает.

Мама не меняется.

– Что ты делаешь? У тебя все в порядке? – спросила я, когда позвонила ей. Мама кашляла в трубку так, как будто только что вышла из шахты.

– Ничего не в порядке, чуть не угорела, – ответила она.

– Что случилось? Мне приехать?

– Зачем? Только тебя мне здесь не хватает.

Мама давно перебралась за город. Живет в деревне в ста пятидесяти километрах от Москвы. Оказалось, что выпавший ночью снег засыпал трубу и весь дым пошел в кухню. При этом ворота завалило так, что не откопаешь. И соседей нет. Все разъехались.

– И что ты делаешь?

– Курю, а что еще остается? Вот думаю, лезть на крышу, чтобы снег счищать, или сам растает? Нет, ничего не буду делать. Лучше коньяка выпью. Правда ведь?

Ответа она не ждала, потому что начала ругаться уже не как шахтер, а как пьяный шахтер. Снег попал комом в трубу, и теперь вообще непонятно, что делать.

– Мам, скажи, а почему ты перестала работать?

– Меня даже курьером не брали. 90?е годы. Ни одна адвокатская контора нормально не существовала. Можно было работать или за гроши, или ходить под дулом пистолета. Мне было неинтересно.

Да, в этом опять моя мама – ей или интересно, или нет. Мне она тоже всегда говорила – живи так, чтобы было интересно. И работай там, где интересно. Иначе…

– Иначе я не буду себя уважать? – спрашивала я.

– Нет, просто сдохнешь со скуки, – отвечала она.

У нее очень легкое отношение к жизни, которое иногда кажется мне безрассудным. А иногда – очень мудрым.

Я помню, как она теряла все накопления во время реформ и кризисов. Все, что было, хотя не так уж и много.

У меня был день рождения, и мама спросила, что я хочу получить в подарок – букет цветов или пальто.

– Пальто, – ответила я.

– А давай все-таки цветы! – воскликнуламама.

И она подарила мне букет – огромные розы на длинных стеблях. Пятьдесят одну штуку. Мы ехали в автобусе, и на нас все оборачивались. Теряли дар речи. Я даже держала такую охапку с трудом. Мы шли по улице, и люди останавливались, провожали нас взглядами. Тогда даже в продовольственные магазины пускали по карточкам. И никто не знал, что будет дальше. Говорили, что только хуже. Конечно, нужно было покупать пальто. На три сезона хватит, удачное вложение. Но этот день, когда я шла с букетом по улице и на меня все смотрели, я помню до сих пор. Розы стояли долго, вся квартира благоухала так, что кружилась голова. Да, этот букет больше подходил для огромной гостиной, а не для моей крошечной комнатки.

– Ну как? Здорово? – радовалась мама.

– Мам, но они же завянут, а пальто я бы носила.

– Только на тебя никто бы так не смотрел. А это очень приятно, правда? – Мама была совершенно счастлива.

Вот в этом мы с ней тоже разные. Она всегда мне пеняла, что я меняю романтику на выгоду.

– Быстрее потратишь, быстрее заработаешь, – говорила она.

И до сих пор остается такой. Она получает пенсию за несколько месяцев и все деньги тратит на внуков. На самые ненужные, но желанные подарки.

– Мам, ну, зачем?

– А мне приятно! – отвечает она.

Я всегда знала, что кроме мамы никто не устроит мне праздник. Никто не выложит передо мной заветную мечту, будь то немецкая кукла или джинсы.

У меня сохранилась фотография – мама сидит на подлокотнике кресла. Ей лет тридцать шесть – тридцать восемь, до сорока. Модный сарафан, открытые колени, босоножки на каблуках. На столе – вино и закуска. И мама – веселая, радостная, красивая. Фотография была сделана накануне очередной командировки. Тяжелой. Ей опять нужно было кого-то защищать. И она вернется из этой поездки с отросшими седыми корнями. Уставшая, истощенная. Но пока – она танцует, веселится и пьет вино.

К ней до сих пор приходят соседки – посоветоваться. Кому-то нужно продать участок, кому-то развестись с мужем, кому-то спросить про наследство. Мама дает советы. Она до сих пор помнит наизусть статьи Гражданского кодекса, который уже давно изменился. А по номерам статей Уголовного кодекса прошлого века запоминает телефоны, потому что не умеет сохранять в телефоне контакты.

Что я помню из своего детства? То, что состояние опьянения усугубляет вину, а состояние аффекта – смягчает. За преступление, совершенное группой лиц по предварительному сговору, дают больший срок. Мама вбила в меня намертво, что за любой проступок придется расплачиваться. Не сейчас, так позже. Но придется в любом случае. Еще я очень легко запоминаю страницы, на которых остановилась, когда читала книгу: 117 – изнасилование по советскому Уголовному кодексу, 103 – убийство, 121 – мужеложество.

Я боюсь приезжать в нашу старую квартиру, в которой выросла. Номер телефона там так и не поменялся. И каждый раз я вздрагиваю, когда раздается звонок, и тянусь к трубке и к ручке с блокнотом – все записать, чтобы передать маме. Телефон по-прежнему дает о себе знать – звонками из прошлого. В любой момент я могу услышать: «Маруся, привет, это дядя Саша, а мама дома?» или «Маша, это ты? Как дела? Это тетя Лена, ты меня помнишь?»

• Предыдущая
• 42/42