Зеленый король - Сулицер Поль-Лу - Страница 18

• Предыдущая
• 18/114
• Следующая

Нападение на полицейский пост в Ягуре было, однако, лишь эпизодом в значительно более широком наступлении, проводимом как «Иргуном», так и группой «Штерн». Общее наступление — руководимая Лазарусом операция являлась лишь его частью — началось 1 марта; были атакованы казармы в Хайфе, Реховоте, Пардес-Гане, а также пути сообщения в пригородах Иерусалима, Тель-Авива и Петах-Тиквы. Даже штаб Шестой воздушно-десантной дивизии в Иерусалиме взлетел на воздух.

Говоря о причинах, вынудивших Климрода и Лазаруса уехать в Каир (а потом в Европу), Яэль Байниш четко объясняет все, что касается второго: «Иргун», желавшая видеть себя строго военной, хотя и подпольной, организацией, ставила в упрек бывшему товарищу по оружию ирландцев из ИРА и североамериканских гангстеров его почти непреодолимую склонность к бессмысленной жестокости, которая в крайних случаях шла вразрез с поставленными политическими целями.

Что касается Реба Климрода, то Байниш ничего тогда не знал о мотивах его отъезда. «В какой-то момент я подумал, что он получил новое назначение, например в филиал „Моссада“ в Европе. Только в августе или сентябре я узнал, что все было не так и уехал он по своей инициативе. Я был разочарован и даже встревожен: его совместная работа с Довом не сулила ничего хорошего. Впоследствии подтвердилось, что я ошибался лишь наполовину…»

В Кайре Надя Хаким занимала виллу на острове Гезире, в жилом квартале неподалеку от проспекта короля Фуада. Эта бывшая вольнонаемная вышла замуж за одного из сыновей Хакима — владельца одноименного банка, того самого, где некоторое время служил Реб Климрод. Перемена в социальном положении никак не отразилась на связях Нади с подпольными сионистскими движениями: ее предупредили о приезде двух человек и попросили им помочь сперва устроиться в египетской столице, а потом выехать в Европу. Она поселила Лазаруса и Климрода в своей прежней квартире на Шейх Рихани-стрит, позади посольства США, и достала паспорта: ирландский для Лазаруса и французский для Климрода-Юбрехта.

Раздобыла им два места на пароходе Французской морской компании грузовых перевозок. Оба были в Марселе 30 марта.

А Реб Климрод уже один, появился в Нюрнберге 8 апреля.

— «Накам», — сказал Буним Аниелевич. И спросил понемецки: — Тебе понятно это слово?

— «Месть» на иврите, — ответил Реб.

Они шли по улицам Нюрнберга, по пригородам, между рядами разрушенных домов, под мелким и холодным дождем. Они были почти одинакового роста: Климрод сантиметра на три-четыре повыше. Аниелевичу было лет двадцать восемь; блеск его больших, глубоких и печальных глаз постоянно смягчала какая-то затуманенность.

— Мне совсем не нравится твой спутник, — помолчав, сказал он. — Во-первых, он слишком стар. Самому старшему среди нас не больше тридцати. А во-вторых, и это; главное, его профессиональная сторона. Он похож на американского гангстера.

— Он работает крайне эффективно. Лучше меня. Пока

— Я ценю эффективность. Не выношу этих талмудических споров о ста восьмидесяти семи основаниях для совершения или не совершения какого-либо действия, если даже речь идет о том, открыть или закрыть дверь. Но для того, что мы хотим предпринять, для того, что мы уже начали осуществлять, в тех качествах, каких мы требуем от людей, эффективность стоит на втором месте. Мне не нужны профессиональные убийцы, Реб. Прежде всего я жажду… — он запнулся и сумел как-то робко выговорить это слово, — чистоты. Мы будем убивать, каждую секунду испытывая ужас перед убийством. Говорят, месть — оружие слабых, но что делать? Суть ведь не в том, чтобы наказать этих людей, а в том, чтобы не дать забыть об их преступлениях. О них уже забывают. Даже здесь, где судят кое-кого из преступников и пишут об этом в газетах. — Но сколько времени это будет продолжаться? Необходимо, чтобы весь мир знал, что подобная гнусность не может быть забыта через два или три года. И для этого нет другого выхода, кроме как убивать. Ты действительно хочешь быть с нами?

Реб как-то неопределенно кивнул, не вынимая длинных костлявых рук из потертых карманов куртки.

— Я навел справки о тебе, — продолжал Аниелевич. — У нас очень разветвленная организация, агенты по всей Европе. И, кроме того, у меня есть друзья, надежные друзья, в Варшаве и Москве. Я хочу сказать, у меня лично. В Тель-Авиве они осуждают нашу деятельность, «Хагана» хотела бы нас контролировать или, может быть, даже уничтожить. Для них важнее всего Талмуд и часами напролет болтовня, а не действия. Что касается тебя, то мы все проверили. Один из наших был в Белжеце, помнит твою мать и твоих сестер, он ручается за тебя.

— Но не за Дова Лазаруса.

— За Лазаруса нет. Во всяком случае, мы будем его использовать. Нам потребуются деньги, много денег, а никто из добряков «Хаганы», «Моссада», «Иргуна» или «Штерна» не желает нам их дать. Мы должны выпутываться сами. Мы создали организацию, которая занимается контрабандой золота и лекарств. Я знаю: есть противоречие между той чистотой, что должна жить у нас в душах, и этими спекуляциями. Но и здесь тоже у нас нет выбора. В крайнем случае, хотя я и против, Лазарус сможет работать в этом отделении нашей организации. Я знаком с его личным делом: в Соединенных Штатах Америки он встречался с многими людьми из тех, кого там называют мафией, сотрудничал с гангстерами-евреями в Нью-Йорке, у него еще много знакомых среди них и их сицилийских друзей. Но давай поговорим о тебе. Ты не сможешь принять участие в нашей ближайшей операции. По крайней мере на ее первом этапе. Но ты говоришь по-французски, и даже, кажется, очень хорошо. Решено, что сразу же по окончании операции ее исполнители эвакуируются во Францию. Я хотел, чтобы ты занялся этим отходом, поехал во Францию и приготовил для них явки. Ты можешь это сделать?

— Мне понадобятся деньги.

— Они у тебя будут. Но посмотри сюда.

Взяв Реба Климрода за локоть, Буним остановил его. Реб поднял глаза и увидел здание за колючей проволокой, оно охранялось полицией. Он решил что это завод, но Аниелевич отрицательно покачал головой:

— Нет, пекарня. Они тут выпекают два сорта хлеба, который развозят каждое утро, мы, к счастью, не можем ошибиться: белый хлеб предназначен для американских, английских и польских солдат. Его мы, разумеется, трогать не станем. Зато круглый черный хлеб выдается только пленным. Они содержатся в бывшем Шталаге XIII. Там их тридцать шесть тысяч, сплошь эсэсовцы, против которых военная полиция союзников собрала улики. Мы надеемся уничтожить по крайней мере две трети. С помощью мышьяка.

Операция прошла в ночь с 13 на 14 апреля 1946 года; разыгралась сильная гроза, которая объясняет частичную неудачу. В предшествующие недели, однако, были приняты все предосторожности: двое из группы «Накам» сумели устроиться на работу в лагерь военнопленных, скрыв — что они евреи: один шофером, другой кладовщиком; одновременно химики организации разработали порошок на базе мышьяка, по составу и цвету ничем не отличающийся от слоя муки, которым германские булочники посыпают свои изделия; этот порошок наносился на буханки хлеба; другим удалось устроиться на самом хлебозаводе, и они тайком вырыли под полом склада — где перед вывозом хранился хлеб — тайник, куда спрятали яд и необходимый инструмент. Яд был пронесен на завод в резиновых грелках, спрятанных под одеждой.

13 апреля, ближе к вечеру, трое мужчин укрылись в тайнике, откуда выбрались с наступлением темноты, после ухода персонала. Надев перчатки и обмотав марлей лица, они начали присыпать порошком хлеба. Начиналась гроза. Порывистым ветром выбило окно склада. Прибежали встревоженные полицейские. Они никого не нашли и решили, что это воры пытались выкрасть хлеб — привычное дело в те голодные времена. На следующий день проведенное полицией расследование все-таки вынудило «Накам» прекратить операцию.

16 апреля газеты Нюрнберга сообщили, что полиция обнаружила тайник и что пять тысяч пленных эсэсовцев отравлены.

• Предыдущая
• 18/114
• Следующая