Дом на городской окраине - Полачек Карел - Страница 55

• Предыдущая
• 55/116
• Следующая

— Француз вызывал его предков, — сознался Иржи.

Бухгалтер вознегодовал.

— Как ты выражаешься, невежа! Надо сказать: Преподаватель французского языка приглашал в гимназию его родителей… Сколько раз я тебя учил: о педагогах надо говорить вежливо… Вот дам оплеуху — будешь помнить! Стыдись! И это воспитанный мальчик! Хорошенькую радость ты доставляешь папочке… Посмей только дружить с этим Штейнбахом!..

— Я с ним не дружу… — защищался гимназист.

— То-то! Ведь такой чему угодно тебя научит. Ты должен добиваться дружбы тех, кто хорошо учится, а плохих учеников сторонись!

Тени удлинились, все кругом потемнело, завихрился прохладный ветерок. Горожане, раздраженно галдя, наперебой спешили расплатиться. Между столиками, услужливо склонив головы набок, носились официанты и рассчитывались с клиентами. Большеухие мальчики в белых курточках собирали выложенную на скатерти мелочь. Толпа с шумом поднималась из-за столиков.

Доктор завел мотор, рассеянность снова исчезла с его лица: увядшие щеки напряглись, глаза заискрились бодростью. Больной человек превратился в предприимчивого хвата, властелина времени и покорителя пространств.

— Жаль, — вспомнил бухгалтер, — что с нами не было бабушки. Целыми днями сидит дома, никуда не выходит. Ни-каких-то у нее радостей, у бедняжки… Ей тоже необходимо по временам глотнуть свежего воздуха и получить новые впечатления…

Пани Михелупова не стала отвечать, но подумала: «Этого нам только не хватало! Мало мы натерпелись от нее дома!»

В деревнях уже зажглись огни, на небе загорелись звезды. В полях стрекочут кузнечики, а откуда-то издалека доносятся звуки гармоники. Узенький серпик месяца прокладывает себе путь между разодранными облачками. Бесперебойно, монотонно гудит мотор, доктор растроганно прислушивается к его песне и говорит себе: «Вот она какая, моя „америка“! Кто с ней сравнится? С кем хочешь потягается…»

Мотоциклы следуют за длинным блестящим автомобилем, как акулы за кораблем. Честолюбивые девицы побуждают своих возлюбленных перегонять автомобили. Мотоциклисты стараются изо всех сил, хотят отличиться перед своими возлюбленными.

Враждебно поглядывая на мотоциклистов, доктор презрительно бурчит:

— Дорожные вши! Много себе позволяете! Куда вам до «америки»! Вот я вас проучу!

Он прибавил газу, и мотоциклы остались далеко позади.

— Ага! — заорал доктор. — Всех вас одной левой! Всех обгоню!

Бухгалтер тоже разошелся.

— Ага! — орал он, — так его! Ату его!

«Уа, уа, — надрывался клаксон, — с дороги, астматические драндулеты! Назад, старомодные колымаги! Дорогу гордой „америке“!»

Тополиные аллеи расступаются, и машина летит во тьму, словно в глубокий колодец. Фью, фью! Разбуженный вихрь пытается перереветь гул мотора.

Каждый раз, когда американская машина обгоняет соперника, Михелуп оборачивается назад, ухмыляется и показывает «нос»:

— Старая колымага! Ну-ка, покажи, на что ты способна, жалкая тарахтелка!

— Все подъемы берем с ходу! — ликует доктор. — Пускай кто попробует! И все на скорости девяносто километров! Ни на одно деление не сбавлю!

— Девяносто километров! Нет, сто! — фанатично восклицает Михелуп. — Едем как господа!

Он отбросил все благоразумие, всю скромность маленького человека. Стал мальчишкой, обуреваемым страстью к движению.

— Пан доктор! — простонала пани Михелупова. — Будьте благоразумны! Не так быстро, не так быстро, ради всего святого! Здесь дети… У меня душа не на месте… Прошу вас… с нами что-нибудь случится…

Доктор Гешмай, мгновенно охладев, замедлил бег машины.

— Вы правы, пани, — смущенно пробасил он, — сам не знаю, какой бес в меня вселился. Казалось бы, наездился вволю — хоть иди в профессиональные шоферы. Ведь автомобиль у меня уже несколько лет, я к нему привык. И вдруг веду себя, как мальчишка…

«Уа! Уа!» — взывают догоняющие их машины.

Доктор высовывает из окна руку, давая знать, что пропускает их. «Извольте… — машет его рука, — нам торопиться некуда…»

Мотоциклы обгоняли американский автомобиль, барышни насмешливо гримасничали. Бухгалтер согнулся в три погибели, как складной нож, свирепо глядит им вслед и злобно бормочет:

— Пожалуйста, если вам это нравится… У нас времени хватает. Мы не торопимся. Мы бы могли, да не желаем…

Дорога медленно забирала вверх, как на вздымающейся волне. На горизонте возник слепящий свет.

— Что это? — удивился бухгалтер. — Как будто пожар?

— Это маленькие автомобили, — буркнул доктор, — любят светить во всю…

Их обогнало, производя невероятный шум, миниатюрное авто.

— Видите этого хулигана! — разбушевался доктор. — Ни за что не убавит света! А шуму — как от автобуса! Маленькие автомобили, — размышлял он, — любят выставлять себя напоказ. Шуму от них — на весь белый свет. Чтобы каждый их слышал. Ослепляют фарами, чтобы не заметили, какие они малявки. Шумом пытаются прикрыть свое ничтожество. Большие — те летят неслышно, словно ночные бабочки. Им незачем обращать на себя внимание, они уверены в своем величии и силе, ничто не угрожает их достоинству. Вокруг такого богача простирается молчаливое спокойствие; бедность же чванливо шумит.

У границы города все остановились. Могучие лимузины, элегантные открытые кабриолеты, скромные допотопные автомобильчики, тщеславные двухцилиндровики и тандемы. Состязания окончены, машины стоят, покорно выстроившись в затылок друг дружке, и ожидают, когда к ним подойдет служащий, собирающий мзду за проезд по городским мостовым.

— Грабеж! — сетует, обернувшись к Михелупу, доктор. — Знаете, во сколько мне обойдется этот простой? В десять крон. По меньшей мере, в десять! Тут вам и перерасход бензина, и износ тормозов и шин. Не говоря уж о гарантийных сроках и амортизации. С ума можно сойти….

— Десять крон только за простой, — с уважением шепчет бухгалтер, — хорошенькое дело…

Их поглотили улицы огромного города. С надсадным визгом трогаются неуклюжие трамваи, на их ступеньках висят гроздья человеческих тел. Молодые люди в комичных шапочках, с гитарами через плечо; женщины с ветками цветущей черемухи; сонные, верещащие дети, бранчливые ремесленники, хихикающие девицы. С башни доносится надрывный звон колоколов, а из трактира — дребезжащая музыка, хриплое пьяное пение. Служанки бегут по улицам с кружками пива. Под крышами больших торговых домов мигают движущиеся буквы реклам — красные, синие, зеленые. Из раскрытых окон на улицу выглядывают старики и собаки. Где-то граммофон хрипит песню о том, что «я понял все с первого взгляда…»

Машина остановилась, и семейство бухгалтера стало прощаться с доктором. Тот задумчиво сдвинул фуражку на затылок и, выразительно посмотрев на бухгалтера, произнес:

— Как считаете, во сколько мне обойдется такая прогулка? Бензин, масло, амортизация мотора… Не подумайте, будто я говорю это для того… боже сохрани! Только ради интереса…

Бухгалтер подыскивал ответ, но доктор, взглянув на часы, запричитал:

— О господи! Мне пора! Никогда я не дождусь покоя…

«И правда, во что ему обойдется такая прогулка? — размышляет бухгалтер. — Надо подсчитать. Это была бы забавная калькуляция. Я знаю, такие вещи стоят ужасно дорого! И пусть! Зато нам развлечение обошлось совсем дешево. Сколько у меня знакомств, сколько выгодных знакомств! Если все подсчитать, — рассуждает бухгалтер, — на каждого из нас может прийтись крон по сорок. Непременно запишу…»

— Бабушка закатит скандал, — произнесла пани Михелупова.

— Ничего, поскандалит и угомонится, — рассеянно ответил бухгалтер, а про себя продолжал расчеты: «Сколько тут примерно километров… Мы, и правда, сэкономили сегодня немалые деньги».

Уа! Уа! — вдруг взвизгнул клаксон. — С дороги, медленно-ходящее создание! Тут едут господа!

Бухгалтер отскочил и задрожал от испуга и злости. Мимо промелькнул автомобиль, в котором сидели веселые господа. Михелуп поднял кулак и свирепо крикнул:

— Торопишься, гад? Убийцы! Всех вас пересажать! Вы — угроза человеческой жизни!

• Предыдущая
• 55/116
• Следующая