Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 44

• Предыдущая
• 44/138
• Следующая

Повисло молчание. Наконец сухой голос заговорил медленнее.

– Знаете ли вы, что Дункан Майклсон, отец Кейна, уже более десяти лет содержится в Немой Зоне Общественного лагеря Бачанан? Что он помещен туда за подстрекательство к мятежу? Яблоко от яблони недалеко падает, администратор.

Внезапно одеревеневший язык Коллберга поднялся к небу, из левого глаза выкатилась капелька пота. Он бросил взгляд на эту слезу из пота и прикусил язык. Рот наполнился слюной, и он спросил:

– Что я должен сделать?

– Мы позволим провести аварийный перенос. В техническом центре Кавеа уже активирован аварийный ключ. Мы решили было немедленно отозвать Кейна, однако нам прекрасно известна потенциальная ценность его Приключения.

В голосе появился металл:

– В этом Приключении больше не должно быть никакого подрыва основ, понятно? Мы приказываем вам лично наблюдать за каждой его секундой; остальные обязанности вам придется передать другим. Вы лично отвечаете за политическое и социальное содержание Приключения. Когда Кейн убьет Ма'элКота или погибнет при покушении – это будет результат личной мести, понимаете? Обсуждение политических мотивов должно быть исключено. Контракт Кейна также не подлежит обсуждению – Студия не занимается спонсированием убийств. Мы обеспечиваем развлечение, и не более того. Вам понятно? – Понятно.

– На карте не только ваша карьера, администратор. Любое серьезное нарушение данных указаний будет передано в Социальную полицию.

Из груди Коллберга по всему телу разливался холод, будто кто-то сунул туда кусок льда.

– Я понимаю.

Экран погас.

Коллберг еще долго сидел, глядя в темно-серое стекло. Внезапно он вскочил, словно только что очнулся от кошмара – быть может, Кейн уже вышел из дворца, возможно, он уже на связи, говорит или делает нечто такое, что разрушит жизнь Коллберга.

Администратор смахнул крошки с рубахи; потной рукой пригладил волосы и рванулся к видеокабине.

Майклсон угрожал ему вчера; сегодня угроза исходила от Кейна. На этот раз, решил Коллберг, пора дать этому ублюдку по рукам.

«Дай мне только повод выступить против тебя на Совете, – подумал он. – Один только повод. Посмотришь, что будет потом. Посмотришь».

– Иногда я сомневаюсь, что ты можешь уважать еще что-нибудь, кроме власти,

– А что еще можно уважать?

– Вот видишь! Я имела в виду именно это, ты же просто увиливаешь от ответа или отделываешься отговоркой. Это потому, что тебя не интересует то, что волнует меня. То, что важно, действительно важно…

– Например? Правосудие? Увольте. Честь? Это из области абстракций, которые мы придумали, чтобы нам легче было сосуществовать с реальной властью, чтобы заставлять людей добровольно ограничивать себя.

– А как же любовь? Разве это не большая абстракция, чем правосудие?

– Ради бога, Шенна…

– Разве не глупо, что мы все время сражаемся за абстракции?

– Мы не сражаемся.

– Еще как сражаемся! Может, не за правосудие и любовь, но сражаемся изо всех сил, это уж точно.

Круг за кругом крошащиеся каменные скамьи и крытые переходы ступенями поднимались над пятачком мокрого от дождя песка. Вся эта громадная постройка, возможно, некогда предназначалась для игрищ между богами. Внутренняя стена, отгораживающая песок от скамей, когда-то была высотой в три человеческих роста. Несмотря на то что время и вредные угольные пары сталеплавилен Рабочего парка совсем раскрошили ее, на стене все же остались параллельные царапины от алмазных когтей драконимфов, извилистые ожоги от кислотного яда из хвостовой полости дракона и выбоины от арбалетных стрел, пронзавших плоть трусливых гладиаторов.

На третьем ярусе скамеек расположилось кольцо общественных писсуаров, построенных лет сто назад для давно уже умерших зрителей. Подобные писсуары остались по всему городу после Медного короля, Тар-Меннелекила, едва не разорившего народ своими постройками на пользу общества.

Публичные писсуары в Анхане строились над шахтами, уходившими в известняк, на котором и стоял город. В этих шахтах находились три вполне современные сети, которые не пропускали твердые отходы, однако позволяли жидкости утекать в подземные пещеры под городом. Параллельно каждой шахте шла еще одна. Раз в десятидневку золотари обходили подземные пещеры, собирая драгоценные фекалии, которые затем вывозили в компанию «Навоз и удобрения» Счастливчика Джаннера, располагавшуюся на окраине Города Чужаков.

Это известно любому жителю Анханы. Однако добропорядочные обыватели даже не подозревают, что за потайными дверями в шахтах скрываются проходы в бездонные пещеры, по которым знающие люди могут беспрепятственно пройти под городом.

Они приходили из этих самых писсуаров, через императорскую клоаку, изуродованные, слепые, кривые, прокаженные, на костылях, в измазанных гноем лохмотьях. Вот и сейчас Рыцари Канта, попарно стоящие у каждого писсуара, с гостеприимными жестами помогают толпе нищих спуститься по кольцам искрошенного камня.

В ночном воздухе послышался радостный гомон и обрывки песен. Люди карабкались по скамьям, на которые их предки могли только с завистью смотреть, не имея ни малейшего шанса прикоснуться: так низко, у самой арены, сидело только поместное дворянство. Нищие достигли стены, окружавшей арену, и подобно овцам, или леммингам, или прожорливой саранче одолели ее.

Песок арены, все еще влажный от вечернего моросящего дождя, зашуршал под сандалиями и связанными веревкой остатками башмаков, под металлическими наконечниками костылей и ороговевшими босыми ступнями. Двести лет подряд этот песок впитывал кровь и дерьмо смертельно раненных гладиаторов, огров, троллей, огриллов и гномов; он поглощал полупереваренную еду из распоротых львиных желудков; сукровицу драконов с перерезанным горлом и водянистую жидкость, которая текла из чувствительных глаз драконимфов. После этого еще сотню лет громадное сооружение стояло покинутым; его единственными посетителями были бездомные.

Сегодня же с дровяных поленниц сорвали просмоленную ткань, забросив ее на кучу выше человеческого роста, и праздничные костры взвились к низкому небу, отражавшему их оранжевый свет. Вокруг костров танцевали калеки – танцевали, ибо это огромное каменное кольцо представляло собой не что иное, как Медный Стадион. Нищие были подданными Канта, а ночь издавна считалась Ночью Чуда.

В какой-то миг танцующим почудилось, будто кто-то проходит мимо них или какое-то привидение стоит за их спинами. Прокаженный на секунду прервал веселый рассказ о толстом кошельке, украденном у ротозея, пока тот давал нищему монетку; рассказчик почувствовал прикосновение к своим лохмотьям, однако за спиной у него никого не было. Он пожал плечами и стал рассказывать дальше. Теплое дыхание коснулось шеи слепой женщины: она невольно повернулась и сдвинула с глаз грязные бинты, чтобы посмотреть на подошедшего. Женщина терла глаза и трясла головой, кляня свое чересчур богатое воображение. А вот на чистом пятачке песка, вдали от людских ног, возник отпечаток ступни привидения, но увидевшие это рыцари только вздохнули – внезапное подозрение вмиг исчезло из их голов.

Даже в самых благоприятных условиях заклинание Плаща невероятно трудно поддерживать, а посреди толкущейся оравы дремучих циничных профессиональных воров и нищих это практически невозможно. Плащ не влияет на физический мир, он не искривляет лучи света и не мешает их поглощению; его действие сказывается только на мозге. При заклинании Плаща необходимо постоянно поддерживать в уме картинку окружающего мира, в том числе позицию и положение каждого из присутствующих людей, кроме самого себя. Другими словами, адепт должен мысленно запечатлеть, как все вокруг выглядело бы без него. При этом заклинатель будет видим глазу, но не мозгу; магия не позволяет глядящему на него зафиксировать его образ. С заклинанием довольно просто справиться, если рядом всего один человек; но и с двумя-тремя оно также может работать неплохо.

• Предыдущая
• 44/138
• Следующая