Вошь на гребешке (СИ) - Демченко Оксана Б. - Страница 66

   Игра ли все, что здесь творится? Вопрос утратил смысл, выродился в иной: какую цену надо оплатить, чтобы очнуться дома? В привычном мире большого города, где величайшим ужасом казался матерящийся после недосыпа и скандала с женой очередной шеф, инвестор или просто денежный мешок. Нет, не так. Путь даже - назад на ту свалку и прямо под черное дуло, лишь бы умереть человеком и не успеть знать о себе то, что хуже клейма, что теперь не изъять из памяти. Как ты кричал, ощущая полнейшее бессилие и поддавшись отчаянию. Как был слизнем, и чьи-то руки брезгливо цепляли ничтожную вещь и бросали в корзину. А затем ты вроде бы стал человеком, но все сделалось еще хуже: ты собственными усилиями подтвердил ничтожность, отраженную приговором в остановившемся взгляде буга, когда его череп раскроил друг Тох лишь потому, что заигравшийся Влад не оставил выбора...

   Все мы видим себя неплохими людьми. Да, живем довольно тихо, играем в войну на экране, не морщась смотрим, как хлещет электронная кровь. Обожаем взбодриться, наблюдая из удобного кресла фильм ужасов в сколь угодно безупречной трехмерности. Все равно она - фальшивая. А мы настоящие, и наше мужество не подделка, так? Случись что действительно страшное в жизни, мы не дрогнем. То есть, может и дрогнем, но уж затем сразу стиснем зубы и отстоим свое. Пожалуй, иначе и нельзя. Человек не может существовать без иллюзий, которые, как одежда толкового дизайнера, маскируют недостатки и подчеркивают достоинства. Это делает нас сильнее, помогает выжить и не быть раздавленными безразличием больших городов.

   События и поступки последних дней содрали "одежду" до последнего лоскута. Влад ощущал себя голым, а еще ему чудился взгляд леса: всезнающий, презрительный, даже брезгливый. Увы, от себя убежать нельзя, теперь Влад знал, что это не красивые слова, а горькая правда. И все же он бежал, а затем брел, хромая и скрипя зубами. Красный корень ложился под ноги бугристый, верткий. Он приковывал взгляд, превращая путь в жутковатое подобие тоннеля, смазанного в сплошные полосы, штрихи. Тошнота накатывала волнами.

   В какой-то миг угрюмый лес надавил еще сильнее - незнакомой, совсем не городской тишиной, замешанной на шорохах, скрипах, на стуках и стонах, каждый из которых непосильно разобрать, а все вместе они - пытка безмолвием... Влад терпел, стиснув зубы. Терпел, покуда мог - а затем взвыл с надтреснутым, хриплым отчаянием. Лес проглотил крик, не удостоив его отзвуком эха. И так же поступил со всеми иными попытками отгородиться от живой тишины, плотно заполняющей недружелюбное мироздание.

   Влад очередной раз споткнулся, упал на колени, всхлипнув от острой боли - и остался стоять так, упираясь в корень дрожащими руками. Может быть, тело еще не утратило жалкие остатки сил. Но душа опустела, иссякла. Даже боль осталась позади, где-то в недрах бесконечного леса. Как давно он идет по корню? Вроде бы в глазах колыхалась тьма - была ли это ночь? Ноги свела судорога, спина не способна расслабиться, из сидячего положения выпрямиться никак нельзя.

   Пот стекает по шее, запах несвежего тела отвратителен. Еще хуже - затхлость сознания. Тут нет таблеток. Нельзя унять головную боль. Нет врачей и больниц: некому осмотреть ушибы и ссадины. Здесь нет не только полиции, но даже бандитов! Есть лишь густо утыканная стволами, завитая лианами, ощетиненная кустарником, жгущая и рвущая тело шипами трав - пустыня окончательного безлюдья...

   - Я не могу, - шепотом выговорил Влад.

   Лес промолчал.

   - Это не мой мир, я хочу домой.

   Лес промолчал.

   - Пожалуйста, - жалобно попросил Влад, обращаясь к неведомому высшему существу. - Боже, если ты есть... Если тебя даже и нет, помоги!

   Утомленному сознанию такая просьба не казалась абсурдной. Очень далеко за спиной остался Тох, а вернее жуткое создание в рыжей шкуре, непостижимым образом возникшее вместо человека. И потому двигаться вперед надо было даже через "не могу". Влад несколько раз повторил просьбу ко всевышнему, довольно подробно пересказал молитву, которую иногда шептала Маришка... Стоило ли вспоминать, до чего прежде раздражала эта благоглупая склонность культурной столичной жительницы - просить невесть кого несуществующего!

   Подтягиваясь на руках, удалось еще немного продвинуться вперед. Возле самого лица теперь трепетали рыжеватые лезвия травинок, взгляд бесполезно изучал их до последней зазубринки на кромке. Упругие и тонкие, такие тонкие - в профиль пропадают. Ближнее лезвие коснулось щеки и обожгло болью, оно было настоящей бритвой. Влад сник, уткнувшись лицом в колени.

   - Я, правда, не могу, - на сей раз он обратился к Тоху, отчетливо представив прищур мелких глаз анга. - Я не такой... Все неправильно. Даже если я чем-то и обязан, если виноват... сильно виноват. Пусть так, но я не могу.

   Со спины сполз мешок, придавил опасную траву и свесил к самой ладони свою сморщенную дерюжную пасть на завязке. Влад дернул узел, сел удобнее и пошарил внутри. Мгновение назад он и не знал, до чего проголодался! Это бегство истрепало не тело - душу. Теперь, вот неожиданность, отдыхала и расправлялась тоже душа, а не только прилипший к спине живот. Закончив с едой, Влад старательно завязал узел на месте прежнего, созданного еще ловкой рукой Тоха. Получилось хуже, но годно. Теперь стало возможно взвесить на руке мешок и даже поверить - он стал немного легче. Влад поморщился, впрягаясь в лямки. Плечи, кажется, протерты до кости, так и горят огнем. Хочется лечь, свернуться в клубок и закрыть лицо руками. Вот только лес смотрит... А спину наново выстуживает страх: Тох уложил на шею клок кожи, отдавая приказ. Совсем нет желания выяснять, как поведет себя кожа анга, распознав намерение Влада ничего не делать...

   - Я не могу, - еще раз повторил Влад и усмехнулся.

   Голос звучал несколько бодрее, и это было плохо. Получается, он сам не особенно верил в сказанное. А еще он был по-прежнему гол - лишен возможности лгать. Значит, он вынужден еще немного проковылять вперед.

   - У меня нет выбора, - мрачно буркнул Влад, кое-как поднимаясь и пробуя брести по корню, уже без спешки и паники. - Совсем нет. Ладно, следите и изучайте, если вам по приколу такая простенькая игрушка, как я. Слушайте, все равно я не могу молчать, я устал от вашей гребаной тишины. Я понял, вы хотите свести меня с ума, и пока у вас неплохо получается.

   Нащупав клок рыжего меха, Влад судорожно прижал его к лицу, в несколько затяжек прочувствовал фальшивый никотин, превосходно успокаивающий, лучше настоящего... Вон и руки не дрожат. Горло не першит сухостью. Только в ушах мерзкий звон: тишина давит.

   - Естедей, олл май траблз... - немного истерично, намеренно фальшиво Влад попробовал изуродовать некогда любимую классику.

   Хмыкнул и смолк. Завтра ничто не останется в прошлом. Траблы только начинаются. Не тот файл. Влад подмигнул левым глазом - вроде бы это иконка на панели магнитолы - и более не стал заморачиваться, что смотрится он со стороны не вполне вменяемым, если за ним и правда наблюдают. Пришлось мигнуть еще и еще: годные мелодии не желали подбираться. Кое-что он плохо помнил, иное не пелось тут, вот не пелось - и все.

   - Блин, я стал вроде динамика со встроенным цензурированием, - пожаловался себе Влад. - Хреново.

  Некоторое время он топал, вздыхал, перебирая аудиофайлы - как они хранились там, в другой жизни. Кое-что на флэшке, а иное на затертом диске, старом, пережившем смену машины и все еще не наскучившем. Идти молча не получалось вовсе. Многозвучная лесная тишина провоцировала приступы страха, тошноту. Глубоко в подсознании - так казалось Владу - копилось нечто темное, дымное, и звалось оно, вероятнее всего, - паника...

  - Я завтра снова в бой... - тихонько напел Влад, поморщился и виновато стих.

  Это было определенно не про самого Влада, зато, может статься, оно бы сошло в отношении Тоха. Не думать о нем не получалось, но мысли об анге были сродни лесной тишине - они шуршали многозвучно и одновременно не накапливали внятных рассудку слов... Теперь слова подобрались, уложились в давным-давно знакомую песню, отчего стало еще хуже. Помотав головой, Влад вслух пообещал сменить пластинку и надолго смолк, сосредоточенно рассматривая ноги. Как сперва на корень встает одна - а затем перед ней всовывается другая. И опять. Корень бесконечный. А ноги шаркают себе, словно им все равно.