Одиннадцать минут - Коэльо Пауло - Страница 39
- Предыдущая
- 39/48
- Следующая
— Долго, однако, вы изучали эту книжку.
— И все равно ничего не поняла.
— Помните, о чем вы попросили меня однажды?
Мария, разумеется, не помнила, но по лукавой улыбке, заигравшей на лице библиотекарши, догадалась, о чем шла речь. О сексе.
— Когда вы как-то раз пришли сюда за литературой такого рода, я решила обревизовать все, что тут у нас имеется в наличии. Оказалось — немного, и я сделала заказ, поскольку мы должны просвещать юношество.
Тогда им не придется учиться этому наихудшим из всех возможных способом — у продажных женщин.
Библиотекарша указала на тщательно завернутую в коричневую бумагу стопку книг в углу.
— Разобрать пока еще не успела. Только мельком проглядела и, знаете, пришла в ужас от того, что увидела.
Ну да, можно было наперед сказать, о чем пойдет сейчас речь — об акробатических позициях, о садомазохизме и прочем. Лучше извиниться, спохватиться, что пора, мол, на работу (она, правда, еще не придумала, где она работает — в банке или в каком-нибудь магазине; врать — дело утомительное, тут главное — ничего не перепутать).
Мария поблагодарила и стала уж было приподниматься с места, готовясь уйти, но библиотекарша продолжала: — Вы тоже будете ошеломлены. Вот, например, вы знаете, что клитор был открыт совсем недавно?
Открыт? Недавно? Ну да, не далее как на этой неделе кто-то прикасался к этой части ее собственного тела, найдя его так споро и ловко — несмотря на полную темноту, — что сомнений не было: эта область ему хорошо известна.
— Его существование было официально признано лишь в 1559 году, после того, как врач по имени Реальдо Колумбо выпустил в свет книгу «De re anatomica». А до тех пор, полтора тысячелетия нашей эры, о нем никто понятия не имел. Колумбо описал его в своем исследовании, назвав «органом красивым и полезным». Можете себе представить?
Обе рассмеялись.
— А два года спустя, в 1561, другой медик, Габрил-ле Фаллопио заявил, что честь этого открытия принадлежит ему. Нет, вы только подумайте! Двое мужчин разумеется, итальянцы, им и карты в руки —спорят, кто первым ввел клитор в мировой обиход!
Разговор был занятный, но продолжать его Мария не желала — прежде всего потому, что при одном только воспоминании о завязанных глазах, о руках, которые скользили по ее телу, безошибочно находя самые чувствительные точки, она, как выражались в «Копакабане», «потекла» — и сильно. Получается, что она не умерла для секса, этот человек каким-то колдовским образом воскресил ее. Как хорошо быть живой!
А библиотекарша между тем воодушевлялась все больше: — Но даже после того, как клитор был открыт, должного внимания ему не уделяли, скорее — напротив, — продолжала она, на глазах превращаясь в высокую специалистку по клиторологии или как там называется эта научная дисциплина. — Оказывается, то, что мы сегодня читаем в газетах об африканских племенах, у которых принято ампутировать клитор, чтобы лишить женщину права на наслаждение, — совсем не ново. У нас в Европе, в XX веке проводятся подобные операции, ибо принято было считать, что эта маленькая и не несущая никакой полезной функции анатомическая деталь есть источник истерии, эпилепсии, супружеской неверности и бесплодия.
Мария, прощаясь, протянула руку библиотекарше, но ту было никак не унять.
— Мало того: наш любимый Фрейд, основатель психоанализа, утверждал, будто оргазм у нормальной женщины должен сдвигаться от клитора к влагалищу. А самые рьяные из его последователей, развивая положения своего учителя, с пеной у рта доказывают, что клиторальное возбуждение свидетельствует об инфантильности, либо, что еще хуже, — о бисексуальности.
Тем не менее, как все мы знаем, очень трудно получить оргазм исключительно путем обычного полового сношения. Приятно, когда тобой обладает мужчина, но центр наслаждения заключен в этом крохотном бугорке, открытом неким итальянцем!
Мария, плохо слушавшая ее слова, вынуждена была признать, что Фрейд просто-таки ее имел в виду —вероятно, она инфантильна, если ее оргазм к влагалищу не смещался. А может, Фрейд ошибся?
— А что вы скажете о точке «G»?
— Простите, а где это?..
Библиотекарша покраснела, поперхнулась, но все же нашла в себе мужество ответить: — Сразу же при входе, на первом этаже, окошечко, выходящее на задний двор.
Просто гениально! Она описывает влагалище как дом! Должно быть, вычитала это объяснение в каком-нибудь пособии по половому воспитанию девочек: после того как кто-нибудь постучит и войдет, он обнаружит внутри собственного тела всю вселенную. А она, занимаясь мастурбацией, всегда отдавала предпочтение этой самой точке «G» перед клитором, потому что в последнем случае ощущения бывали какие-то двойственные: наслаждение было почти мучительным, сопровождалось смутной тоской и неразрешимым томлением.
Нет уж, да здравствует первый этаж и окошечко, выходящее на задний двор.
Видя, что библиотекарша замолкать не собирается — вероятно, думает, что нашла в ней товарища по несчастью, то есть по загубленной сексуальности, — она помахала ей рукой, вышла и заставила себя отвлечься на любую ерунду, потому что не тот сегодня был день, чтобы размышлять о прощаниях, разлуке, клиторе, возрожденной девственности или точке «G». Она стала прислушиваться к звукам — звонили колокола, лаяли собаки, звенел по рельсам трамвай. Постукивали каблуки по тротуару, слышалось дыхание, вывески обещали все, что душе угодно.
Ей совсем не хотелось возвращаться в «Копакабану», но она чувствовала себя обязанной довести работу до конца, а почему — неизвестно: в конце концов, необходимую сумму давно уже удалось собрать. В этот день она могла бы пройтись по магазинам, поговорить с управляющим банком — тоже, между прочим, ее клиент, —обещавшим помочь с текущим счетом, могла бы выпить кофе, отправить по почте кое-что из вещей, не умещавшихся в чемоданы. Как ни странно, на душе у нее было невесело, и она не могла понять отчего. Оттого, быть может, что оставалось всего две недели. Надо было бы пройтись по городу, взглянуть на него другими глазами, порадоваться, что смогла все пережить и преодолеть.
Она остановилась на перекрестке, на котором бывала сотни раз: оттуда открывался вид на озеро с водяным столбом посреди, а на другой стороне улицы тянулся сад, и там, на клумбе, двигались стрелки выложенных из цветов часов — одного из символов города — и стрелки эти не дадут ей солгать, потому что…
Внезапно время остановилось и мир замер.
Что это за чушь насчет восстановленной девственности, не дававшая ей покоя с момента пробуждения?
Мир, казалось, застыл в оледенении, и эта секунда все никак не кончалась, не истекала, а Мария стояла перед чем-то очень значительным и серьезным. И не могла забыть об этом, в отличие от снов, которые всегда хочется записать наутро, да не выходит…
«Ни о чем не думай. Мир остановился. Что произошло?» ХВАТИТ!
Неужели сочиненная ею красивая сказка о птице —это про Ральфа Харта? Нет! Это о ней! ТОЧКА!
На часах было 11:11, и в этот миг она застыла. Она чувствовала себя чужой в собственной телесной оболочке, заново открывая для себя только что восстановленную девственность, но возрождение это было столь хрупко, что постой Мария здесь еще мгновение — погибла бы безвозвратно. Вероятно, она побывала на небесах, а уж в аду — совершенно точно, но Приключение подошло к концу. Она не могла ждать еще две недели, десять дней, неделю — надо было бегом бежать сию же минуту — потому что, едва глянув на эти цветочные часы, вокруг которых толпились, щелкая фотоаппаратами, туристы и играли дети, наконец-то поняла причину своей печали.
А причина заключалась в том, что она не хотела возвращаться в Бразилию.
И дело было не в Ральфе Харте, не в Швейцарии, не в Приключении. Все было просто, даже слишком просто. Деньги.
Деньги! Клочок плотной, неярко раскрашенной бумаги, который, по всеобщему мнению, что-то стоит. И она верила в это, потому что все верили, верила до тех пор, пока, собрав целую гору этих бумажек, не пришла в банк — надежнейший, свято хранящий традиции и оберегающий тайну вкладов швейцарский банк — и спросила: «Могу ли я приобрести у вас несколько часов жизни?» И услышала в ответ: «Нет, мадемуазель, это мы не продаем, а только покупаем».
- Предыдущая
- 39/48
- Следующая
