Одиннадцать минут - Коэльо Пауло - Страница 38

• Предыдущая
• 38/48
• Следующая

Она снимает повязку с себя, а потом, таким же мягким движением — с него. Зажигает лампу в изголовье. Два обнаженных человека смотрят друг на друга, но не улыбаются — просто смотрят. «Я — любовь, я — музыка, — думает она. — Давай потанцуем».

Но вслух не произносит ничего подобного: они говорят о чем-то банальном, договариваются о следующей встрече, он назначает дату — через два дня. Ему хотелось бы, чтобы она пришла с ним на вернисаж. Она колеблется. Прийти — значит узнать его мир, его друзей, а что они скажут? Что подумают?

И она отказывается. Но он, понимая, что она хотела согласиться, настаивает, приводит аргументы, которые при всей своей нелепости, становятся па их танца, и она уступает, потому что в глубине души именно это ей и нужно. Он предлагает встретиться в том самом кафе, где они когда-то впервые увидели друг друга. Нет, отвечает она, бразильцы суеверны: если вернемся к началу, круг замкнется, и все кончится.

Я рад, говорит он, что ты не хочешь, чтобы круг замкнулся. Решено — они встретятся в церкви — с ее колокольни весь город как на ладони, а стоит она на Дороге Святого Иакова, откуда начинается таинственное паломничество, которое совершают эти двое с той минуты, как увидели друг друга.

Запись в дневнике Марии, сделанная накануне того, как она купила себе билет на самолет в Бразилию: Жила-была птица. Птица с сильными крыльями, со сверкающим разноцветным оперением. Существо, созданное для вольного полета в поднебесье, рожденное, чтобы радовать глав тех, кто следит за ней с земли.

Однажды женщина увидела ее и полюбила. Сердце ее колотилось, глаза блестели от волнения, когда с открытым в изумлении ртом, смотрела она, как летит эта птица. И та позвала ее лететь с нею вместе — и отправились они по синему небу в полном ладу друг с другом. Женщина восхищалась птицей, почитала и славила ее.

Но как-то раз пришло ей в голову —да ведь птица эта наверняка когда-нибудь захочет улететь в дальние дали, к неведомым горам. И женщина испугалась — испугалась, что с другой птицей никогда не сможет испытать ничего подобного. И позавидовала — позавидовала врожденному дару полета.

И еще —испугалась одиночества.

И подумала: «Расставлю-ка я силки. В следующий раз птица прилетит — а улететь не сможет».

А птица, тоже любившая эту женщину, на следующий день прилетела, попала в силки, а потом посажена была в клетку.

Целыми днями женщина любовалась птицей, показывала предмет своей страсти подругам, а те говорили: «Теперь у тебя есть все». Но странные дела стали твориться в душе этой женщины: птицу она заполучила, приманивать ее и приручать больше не было нужды и мало-помалу угасал интерес к ней. Птица же, лишившись возможности летать — а в этом и только в этом заключался смысл ее бытия, — облиняла и утратила свой блеск, стала уродлива, и женщина вообще перестала обращать на нее внимание: только следила, чтобы корму было вдоволь да чтоб клетка чистилась.

И в один прекрасный день птица взяла да и умерла. Женщина очень опечалилась, только о ней и думала и вспоминала ее днем и ночью, но только не то, как та томилась в клетке, а как увидела в первый раз ее вольный полет под облаками.

А загляни она себе в душу — поняла бы, что пленилась не красотой ее, а свободой и мощью ее расправленных крыльев.

Лишившись птицы, лишилась ее жизнь и смысла. И постучалась к ней в дверь смерть. «Ты зачем пришла?» — спросила ее женщина.

«Затем, чтобы ты снова смогла летать со своей птицей по небу, — отвечала смерть. — Если бы позволила ей покидать тебя и неизменно возвращаться, ты любила бы ее и восхищалась бы ею пуще прежнего. А вот теперь, чтобы тебе снова увидеть ее — без меня дело никак не обойдется».

День Мария начала с того, к чему готовилась все эти долгие месяцы, — отправилась в туристическое агентство и купила билет на самолет, отправлявшийся в Бразилию в тот день, который был кружком обведен в ее календаре.

Быть ей в Европе оставалось всего две недели. Пройдут они — и Женева станет лицом человека, которого Мария любила и который любил Марию. Бернская улица превратится просто в улицу, названную в честь столицы Швейцарии. Она будет вспоминать свою квартиру, озеро, французскую речь и все те безумства, что способна вытворить девушка двадцати трех лет (завтра исполнится), пока не поймет, что свой предел всему положен.

Нет, она не станет ловить птицу, заманивать ее с собой в Бразилию. Ральф Харт — это то единственное по-настоящему чистое, что случилось с ней. Эта птица создана для вольного полета, и пусть со сладкой тоской вспоминает она времена, когда еще чьи-то крылья рассекали воздух рядом с нею. Ведь она, Мария, — тоже птица, и если Ральф Харт будет рядом, значит, никогда не позабудутся дни, проведенные в «Копакабане». А это — минуло и сгинуло, принадлежит прошлому, а не будущему.

Она решила, что скажет «прощай» только однажды, когда придет минута расстаться, и не будет страдать всякий раз, как вспомнит о том, что скоро ее уже здесь не будет. И потому, обманывая свое сердце, двинулась в то утро по Женеве как ни в чем не бывало, как будто до скончания века ходить ей по этим улицам, по Дороге Святого Иакова, по мосту Монблан. Она смотрела, как кружат над водой чайки, как раскладывают свой товар торговцы, как служилый люд, выходя из контор, отправляется обедать. Грызла яблоко, наслаждаясь вкусом и цветом. Видела, как в отдалении заходят на посадку самолеты, как из середины озера поднимается, играя всеми цветами радуги, столб воды, как робкая, затаенная радость охватывает всех, кто проходит мимо, кто идет навстречу. Ловила на себя взгляды заинтересованные, взгляды безразличные, взгляды ничего не выражающие. Почти целый год прожила она в этом маленьком городе, похожем на любой другой городок — сколько таких в мире? Если бы не причудливая архитектура его зданий да не вывески бесчисленных банков, вполне можно было бы вообразить себе, что дело происходит где-нибудь в Бразилии, в провинции. А что? Есть ярмарка. Есть рынок. Есть матери семейств, торгующиеся с продавцами. Школьники, которые сбежали с уроков, наврав, что мама-папа больны, и теперь целуются на берегу реки. Есть люди, чувствующие себя здесь как дома, и люди посторонние. Есть газеты, рассказывающие о разных скандальных происшествиях, и респектабельные журналы для почтенных бизнесменов, которые, насколько можно судить, читают только газеты, рассказывающие о скандальных происшествиях.

Мария направилась в библиотеку сдать руководство по усадебному хозяйству. Она не поняла в этой книжке ни слова, но это было и не важно — в те минуты, когда ей казалось, что контроль над собой и своей судьбой потерян, книжка напоминала, какая цель стоит перед ней. Книжка в строгом желтом переплете, книжка без картинок, но с мудреными графиками и схемами, была ее безмолвной спутницей и более того — путеводной звездой, сиявшей во тьме недавних недель.

Ты всегда строила планы на будущее, сказала она себе. И настоящее неизменно ошеломляет тебя. И подумала о том, что обрела себя благодаря независимости, отчаянию, страданию, обрела — и тотчас снова столкнулась с любовью. Хорошо бы, чтоб — в последний раз.

А самое забавное — что ее коллеги порой обсуждали, как им было хорошо с тем или иным мужчиной, толковали о неземных восторгах, иногда выпадавших на их долю, тогда как она, в сущности, была и осталась равнодушной к сексу. Она не решила свою проблему и в обычном совокуплении достичь оргазма ей было не дано, а потому половой акт стал для нее делом настолько обыденным и вульгарным, что едва ли когда-нибудь сможет она обрести в нем тот пыл, и жар, и радость, которые искала и жаждала.

А может быть, все дело в том, думала Мария время от времени, что правы ее родители и романтические книжки — без любви никакое удовольствие в постели невозможно.

Библиотекаршу, которую она считала своей единственной подругой, хоть никогда ей об этом не говорила, она застала в добром расположении духа. Был как раз обеденный перерыв, но Мария отказалась от предложенного сэндвича, поблагодарив и сославшись на то, что недавно завтракала.

• Предыдущая
• 38/48
• Следующая