Сплетенные судьбами (ЛП) - Каунди (Конди) Элли - Страница 30

• Предыдущая
• 30/62
• Следующая

Мы все наблюдаем, как рыба умирает.

Той же ночью мы возвращаемся в Каньон, где не будет заметен дым от костра. Я использую кремень, чтобы разжечь огонь, приберегая спички, взятые у фермеров, на потом. Это первый настоящий костер, который мы развели, и Элаю нравится держать ладони над языками пламени. Огонь - это хитрая штука: он может обжечь, а может согреть. - Не подноси слишком близко, - предупреждаю Элая. Он кивает. Блики костра пляшут на стенах ущелья и окрашивают все в цвета заката. Оранжевый огонь. Оранжевый камень.

Мы неспешно готовим рыбу на тлеющих углях, так она дольше сохранится в нашем походе через равнину. Я наблюдаю за дымом, надеясь, что он рассеивается раньше, чем достигает вершины ущелья.

Приготовление всей рыбы займет несколько часов, утверждает Вик, поскольку вялить ее необходимо до полного иссушения. Но зато так она долго не испортится, а еда нам понадобится в любом случае. Мы выбирали, что важнее: уйти от тех, кто нас преследовал, либо пополнить запасы для похода, и еда, в конце концов, победила. Теперь, когда мы увидели, какое большое расстояние придется пройти, каждый из нас почувствовал дикий голод.

- Есть один вид рыб, который называют радужная форель, - задумчиво произносит Вик. – Большинство из них вымерло еще во времена Потепления, но я однажды поймал одну такую в Камасе.

- Она была такой же вкусной, как и эта? - спрашивает Элай.

- Конечно! - отвечает Вик.

- Ты ведь отпустил ее обратно в воду, не так ли? - спрашиваю я.

Вик усмехается. - Не смог бы съесть ее, - говорит он. – Ведь она была единственной радужной форелью, которую я когда-либо видел. Я подумал, что она, может быть, последняя оставшаяся рыба своего вида.

Я сажусь на корточки. Мой желудок полон и я чувствую себя свободным, далеким и от Общества, и от поселения фермеров. Ничего не отравлено. Проточная вода редко замерзает. Приятно сознавать эти два факта.

Я не бывал так счастлив с той поры, когда совершал восхождения на Холм. Я думаю, что у меня все же есть неплохие шансы вернуться к ней.

- Твои родители были офицерами до того, как их реклассифицировали? - спрашивает меня Вик.

Я смеюсь. Мой отец офицер? Моя мама? По ряду причин, это предположение нелепо. - Нет, - отвечаю я. - Почему ты так решил?

- Ты ведь знаешь об оружии, - продолжает он. - И о проводках в пальто. Я подумал, что кто-то из них научил тебя.

- Меня обучил этому отец, - отвечаю я. - Но он не был офицером.

- А он научился этому у фермеров? Или у повстанцев?

- Нет, - возражаю я. - Кое-чему он научился на своей работе в Обществе, - А большей частью самостоятельно. - А что насчет твоих родителей?

- Мой отец был офицером, - говорит он, и я совсем не удивлен. Это все объясняет: выносливость Вика, способность командовать, его слова о том, что пальто похожи на военную форму, и тот факт, что он когда-то жил на военной базе. По какой же причине произошла реклассификация такого отличного Гражданина – члена семьи офицеров?

- Моя семья мертва, - произносит Элай, когда становится ясно, что Вик больше не намерен ничего сообщать.

Хотя я и догадываюсь, что могло произойти, все равно мне ненавистно слышать, как он говорит об этом.

- Как это случилось? - спрашивает Вик.

- Мои родители заболели. Они умерли в медицинском центре, в столице. А затем меня увезли. Если бы я был Гражданином, кто-нибудь мог бы взять меня к себе. Но я не был таковым. У меня был статус Отклонение от нормы столько, сколько я себя помню.

Его родители заболели? И умерли? Такого не должно было произойти - и не происходило, как мне известно – с людьми в возрасте родителей Элая, даже, если они были Отклоненными. Такая ранняя смерть не случалась, если ты не жил в Отдаленных провинциях. Тем более не случалась в Центре. Я сделал вывод, что они могли умереть, как, видимо, подразумевал Элай, в какой-нибудь деревне.

Но Вик не выказывает удивление. Я не знаю, потому ли, что тем самым помогает Элаю, или потому, что и раньше слышал про такие вещи.

- Элай, мне очень жаль, - говорю я. Оказывается, мне повезло. Если бы сын Патрика и Аиды не умер, и Патрик не был так настойчив, меня бы никогда не отправили в Орию. Сейчас я мог бы уже быть мертв.

- Мне тоже жаль, - повторяет Вик.

Элай молчит в ответ. Он стремится подвинуться ближе к огню и прикрывает глаза, как будто разговор утомил его. - Я больше не хочу говорить об этом, - тихо произносит он. - Я просто хотел рассказать вам об этом.

Немного помолчав, я меняю тему. - Элай, - спрашиваю я. - что ты захватил из фермерской пещеры?

Элай открывает глаза и подтягивает к себе рюкзак, таща его по земле. - Они тяжелые, поэтому я не стал брать много, - говорит он. – Всего две. Но взгляните. Это книги, со словами и картинками. – Он открывает одну, показывая нам. Рисунок огромного крылатого создания с разноцветной спиной, которое извивается в небе над большим каменным домом.

- Кажется, отец рассказывал мне об одной из таких книг, - говорю я. - Это истории для детей. Они могли разглядывать картинки, пока родители читали им слова. А когда дети подрастали, то могли читать себе самостоятельно.

- Эти книги, наверное, были очень ценными, - предполагает Вик.

То, что выбор Элая будет трудно обменять, я это отлично представляю. Истории можно будет скопировать, но не картинки. Но, в тот момент, когда он хватал их, Элай и не думал о торговле.

Мы сидим возле тлеющих углей и читаем истории из-за плеча Элая. Попадаются слова, значение которых мы не знаем, но представляем общий смысл, глядя на картинки.

Элай зевает и закрывает книги. - Завтра можем еще поглядеть на них, - объявляет он решительно, и я усмехаюсь себе под нос, когда он упаковывает их в рюкзак. Как будто говорит нам, я взял эти книги, и вы сможете глядеть их на моих условиях.

Я поднимаю палку и начинаю писать на земле имя Кассии. Дыхание Элая замедляется, по мере того, как он засыпает.

- Я тоже кое-кого любил, - говорит Вик несколько минут спустя. - В Камасе. – Он прочищает горло.

История Вика. Никогда бы не подумал, что он расскажет ее. Но что-то такое витает в воздухе этой ночью, что заставляет нас говорить. Я выжидаю мгновение, чтобы быть уверенным, что задам правильный вопрос. Угли ярко вспыхивают и затухают. - Как ее звали? - спрашиваю я.

Пауза. - Лэни, - отвечает Вик. - Она работала на той базе, где мы жили. И она рассказала мне о Лоцмане. – Он снова откашливается. - Конечно же, я слышал о нем и раньше. Даже на базе люди задавались вопросом, мог ли один из офицеров быть Лоцманом? Но у Лэни и ее семьи был другой случай. Когда они говорили о Лоцмане, это значило для них гораздо больше.

Он кидает взгляд на то место, где я снова и снова писал имя Кассии на земле. - Хотел бы я уметь делать это, - говорит он. - В Камасе у нас не было ничего, кроме скрайбов и портов.

- Я могу научить тебя писать.

- Научи, - просит он. - Вот на этом. – Он придвигает ко мне кусочек древесины. Тополь, возможно, из тех посадок, где мы ловили рыбу. Я начинаю царапать на нем своим острым куском камня, не глядя на Вика. Рядом с нами спит Элай.

- Она тоже увлекалась рыбной ловлей, - рассказывает Вик. - Я встретился с ней у ручья. Она... - Вик умолкает на минуту. - Отец сильно разозлился, когда узнал об этом. Я и раньше видел, как он приходит в ярость. Зная, что могло случиться, я все равно поступил по-своему.

- Люди влюбляются, - говорю я хрипло. - Такое бывает.

- Но не Аномалия и Гражданин, - отвечает Вик. - И большинство людей не отмечают свою помолвку.

У меня перехватывает дыхание. У нее был статус Аномалия? И они праздновали помолвку?

- Это не одобрялось Обществом, - продолжает он. – Но, когда пришло время, я отказался быть среди Обрученных. И спросил у ее родителей, могу ли я заключить помолвку с ней. Они дали согласие. У Аномалий существует свой обряд. И никто не знает о нем, кроме них самих.

• Предыдущая
• 30/62
• Следующая