Моника (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 57
- Предыдущая
- 57/67
- Следующая
- Предположим, что доктор действовал по своей инициативе, не считаясь с пожеланиями своей соотечественницы, находившейся на этом жалком корабле, крайне возмутился и решил пойти дальше. Разве эти факты не являются достаточными, чтобы опровергнуть притворную доброту Хуана Дьявола?
- Я лишь благодарна ему за эту поездку. Я сознательно приняла его бедность. И никакой суд не может обвинить его, если я его не обвиняю, никто не может поддерживать против него иск, ели я его отвергаю. Я считаю долгом ответить глубочайшей благодарностью обвиняемому, и во имя этой глубокой благодарности…
Она замолчала, чувствуя, что силы покинули ее, но твердая рука ее поддерживала. Рядом с ней стоял Ренато, который воспользовался этим моментом, и повернулся к суду:
- Очень болезненно для меня заставлять свидетеля затрагивать интимные вопросы; очень жаль выставлять на всеобщее обозрение то, что касается чести моей семьи и их членов; когда дело доходит до такой крайности, следует выпивать все до самой последней горькой капли. Публично, принимая новую на себя должность прокурора, которого прервали, прошу сеньоров присяжных вынести вердикт виновности, чтобы председатель суда применил более строгое наказание, отмеченное в законе для доказанных обвинений и признанных самим обвиняемым, и доказанных свидетелями. Прошу самого сурового наказания, которое есть в кодексе, чтобы защитить это общество от того, кто его злословит и нападает на него, чтобы подать пример тем, кто хотел бы последовать его стопами, в пользу женщины, которую я, к сожалению, законно отдал в его руки. Если она, в своей бесконечном благородстве, настаивает быть его законной женой, я прошу сеньоров присяжных и судей помочь мне исправить большую ошибку, чтобы почувствовать себя честным человеком.
Торжественная тишина наступила после слов Ренато. Не имея уже сил, чтобы останавливать его еще раз, Моника отошла на несколько шагов. Теперь она находилась очень близко от Хуана, но едва могла смотреть на него; словно вихрь вертелся перед ее глазами, в голове стучали удары молотка. Снова, как в тот ужасный путь до берега, когда она думала, что живет в каком-то адском кошмаре, и для нее, голоса зазвучали еще громче, взрывались, пронизывая ее сотней стрел печали, словно удары хлыста…
- Обвиняемый может говорить в свою защиту или принять сторону защиты на этом суде. – провозгласил председатель.
- Благодарю защитника и суд, - произнес иронично Хуан. – Моей единственной защитой было бы отрицать правду, а я ее признавал. Ничего не стоят причины, из-за которых я сделал то, что сделал, как прекрасно выразился сеньор личный обвинитель. Я презираю деньги, презираю и ненавижу всей душой, по крайней мере до сих пор. Возможно, из-за отвращения видеть, что деньги – цена всего, возможно из-за отвращения смотреть на тех, кто цепляется за них, и становится все более ненасытным, исполненным желания нагрести как можно больше золота в свои сундуки. Не из-за приданого я просил стать женой Монику де Мольнар. Мужчины моего класса женятся не на приданом, а на женщинах. И если весь этот процесс такой, как только что заявил Ренато Д`Отремон, не имеет никакой другой цели, как лишь вырвать женщину, которая законно принадлежит мне, то я отвечу ему, что ему это никогда не удастся, если только он не наймет убийцу, чтобы покончить со мной!
- Тишина… Тишина! – кричал председатель над возгласами, которые вызвали последние слова Хуана. – Заседание приостанавливается. Двадцать минут покоя до того, как будут услышаны свидетели для снятия обвинений. Покинуть зал!
Хуан напрасно пытался повернуться к Монике. Два жандарма преградили ему путь, другие подталкивали его к длинному проходу. В его руках была записка, что Чарльз Бриттон передал ему. Пока он шел с четырьмя вооруженными, он открыл ее и жадно прочел. Только несколько слов, безумных и страстных слов любви, поколебавших его сомнения. Это была записка от женщины, написанной крупными и неравномерными буквами. Не было ни знака, ни подписи, он не мог вспомнить, где видел этот почерк, но тонкий аромат духов, которыми дышала бумага, словно враз возник в его памяти, и он смял его со злобой, выбросил и, как лунатик, пошел прочь…
Моника последовала за Хуаном. Она освободилась от рук Ренато, уклонилась от швейцара, пытающегося ее задержать. Она бежала тревожно, с желанием догнать его, перекинуться с ним хоть словом, хоть одним словом… Но было уже поздно. Обитая гвоздями дверь закрылась за последним жандармом, и она неуверенно остановилась, словно очнулась, потонувшая в кутерьме чувств, которые ею овладели… Недалеко от двери валялся маленький клочок бумаги, который она жадно подняла. Да, теперь она вспомнила, теперь она была уверена: она видела этот клочок бумаги у Хуана, пока бежала, напрасно пытаясь догнать его, и дрожала, что это могла бы быть сообщение, слово… Не для нее ли случайно?
Она прочитывала ее снова и снова… почти не понимая. Наконец, ее рассудок прояснился. Она вспомнила этот почерк, хорошо знакомый запах парфюма, застрявший в ее горле, и прошептала с бесконечной скорбью:
- От Айме для Хуана… Для Хуана…!
Постепенно все возвращались в зал… Более серьезный и хмурый председатель суда, более скучный и безразличный старый секретарь, более нервные и тревожные двенадцать человек, выбранные из всех социальных классов, составлявших суд присяжных…
- Суд… Возобновляется слушание, - сообщил секретарь.
Пришла дрожащая и бледная Моника, в нее вонзил глубокий и болезненно упрекающий взгляд Ренато, когда встал посреди помоста. Была свирепая решимость в его поведении, будто внезапно из души вышло наружу отчаяние, словно шпора, она вонзалась в него, мучая его и древнюю гордость и Д`Отремон, и Валуа, смешанной в его крови…
В тишине зашел Хуан. Как и Ренато, он казался более затихшим и бледным; он был преисполнен выражением безнадежности… выражением, которое было в двух разных лицах, словно нерушимая печать, делала их похожими на братьев…
- Перед тем как выйдут свидетели в защиту, - уведомил председатель. – Я спрашиваю вас во второй и последний раз, обвиняемый Хуан Дьявол: желаете ли вы воспользоваться помощью официального защитника, предоставленного вам на этом суде?
- Нет, сеньор председатель…
- Ладно… Пусть войдут свидетели…
- Свидетели в защиту: Сегундо Дуэлос Панар… - назвал секретарь.
- Вопрос порядка, сеньор председатель, - возразил Ренато. – Сегундо Дуэлос входит в группу команды Люцифера. Вы можете его учитывать, как работника Хуана Дьявола…
- Речь идет о сохранении свободы, сеньор Д`Отремон, - отверг председатель. – пусть даст клятву или будет осужден за лжесвидетельство, если его показания будут ложными. – и повернувшись к Сегундо, заявил: - Подойдите к месту для свидетелей… Вы отдаете себе отчет в ответственности, которую берете на себя, если будете лгать, свидетель?
- Да, сеньор… конечно… Но мне не нужно лгать, чтобы защитить Хуана Дьявола…
- Хорошо… Вы клянетесь говорить правду, всю правду, и только правду касательно всех заданных вопросов? Отвечайте: «Да, клянусь». И положите руку, чтобы поклясться…
- Да, клянусь…
- Опустите руку и скажите, знаете ли вы обвиняемого Хуана Дьявола… Все, что вы сможете сказать в отрицание обвинений или смягчить ответственность за них. Вы присутствовали, когда произошла драка в таверне «Два брата», где был ранен Бенхамин Дюваль?
- Нет, сеньор, я никогда не присутствовал с Хуаном, когда мы прибывали в порт. Я следил за стоящей в порту шхуной, он входил и выходил, брал груз, заботясь обо всех формальностях. Затем он платил нам, иногда зарплату, иногда часть прибыли… Он щедрый и внимательный со всеми нами… Никогда он нас не обманывал…
- Могу ли я задать вопросы свидетелю, сеньор председатель? – просил Ренато. И тот одобрил прошение, и Ренато повернулся к Сегундо: - Знаете ли вы, что большая часть груза, перевозимая Люцифером, была украдена? Помните, вы клялись под присягой…
- Ну хорошо, я никогда не спрашивал капитана, откуда груз. Не думаю, что кто-то из членов экипажа будет это спрашивать, и не думаю, что какой-либо капитан потерпит такие вопросы…
- Предыдущая
- 57/67
- Следующая
