Моника (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 50
- Предыдущая
- 50/67
- Следующая
- Хуан… Хуан, всегда тот же бунтарь, всегда тот же свирепый волк! Ты не знаешь, а я хочу тебе сказать одну вещь: ты пойдешь в законный суд; тебя будут судить по законам беспристрастные судьи, и тебя не будут обвинять в преступлениях, которые ты совершил на самом деле.
- В похищении Моники…
- Ее нет среди обвинений. Понятно, я не знаю, что она будет говорить на суде…
- На суде? Она лично пойдет туда? Это необыкновенная новость! Я думал, что полномочия в этом будут у ее обожаемого защитника и свояка, у которого она нашла приветливый приют среди садов Кампо Реаль. Она ведь там, не так ли? Туда ее увез Ренато!
- Моника в своем доме, и не думаю, что она согласится с тем, что не позволит ее совесть. Еще ты поступаешь плохо, думая, что Ренато способен подкупить суд, чтобы тебя осудили. Хотя ты и не веришь, но речь идет о справедливости, потому что Ренато – законный противник; или лучше сказать, никто иной, как твой враг…
- В таком случае, он плохо делает, потому что после этого я возненавижу его всей душой! Скажите ему, чтобы он был осторожен, чтобы защищался, и что мы наконец сможем быть настоящими и честными врагами. А теперь…
- Я не уйду без ребенка.
Оба повернули головы. Свет зарождавшегося дня приникал через длинные решетки тюрьмы, освещая темного мальчика, пристроившемся на каменной скамейке, пока его большие испуганные глаза смотрели на обоих мужчин. Властно раздался голос Хуана:
- Вставай, Колибри! Ты помнишь нотариуса Ноэля? Он пришел за тобой. Эта бумага подписана, чтобы освободить тебя. Освободить!
- Меня? Только меня…?
- Только тебя. Полагаю, Святая Моника подумала, что этого достаточно.
- Не отравляй ребенка. Что ты знаешь? – упрекнул Ноэль. – Я пришел потребовать тебя от имени твоей хозяйки, сынок: сеньора Моника добилась, чтобы тебя освободили и хочет забрать тебя к себе.
- Без капитана? Я не хочу оставлять вас, капитан! Я хочу быть с вами! Я не хочу ни с кем идти!
- Даже к твоей хозяйке, которая так тобой обеспокоена? Ты очень неблагодарен…
- Не думаю, Ноэль, просто он научился не доверять, ему пришлось этому научиться. – объяснил Хуан. И направившись к мальчику, он посоветовал: - Но теперь нет причин для этого, тем более для тебя. Иди, иди к Святой Монике и служи ей, как это было на корабле. Ты не нужен мне здесь, а она, естественно, о тебе позаботится. Для ее души он всегда будет облегчением…
- Очень сожалею, что ты не хочешь понять, что Моника ни в чем не виновата. – посетовал Ноэль.
- Ни в чем? Вы так уверены, Ноэль. Вы смогли бы гарантировать с той же уверенностью, что не письма Моники движут Ренато? Теперь она хочет помочь Колибри конечно же в качестве искупления за глупую искренность письма, которое меня остановило на время в Замке Сан-Педро.
- Я недостаточно знаком с Моникой, чтобы гарантировать обратное, но даже если и так, то не в чем упрекать ее…
- Вам конечно же, не в чем… Но я слишком много навыдумывал…
- Хуан, что ты пытаешься сказать? – удивился взволнованный Ноэль.
- Ничего! – звон горна донесся до их слуха, и Хуан сообщил: - Сменяется охрана. Думаю, вам нужно отправляться. Если ваше разрешение было не для того, чтобы посетить меня…
- Оно было для того, чтобы забрать Колибри и мне действительно нужно уходить. Через два часа ты будешь на суде, и полагаю, что у тебя есть хороший адвокат…
- Я сам буду отвечать на обвинения в суде, - высокомерно подчеркнул Хуан. И обращаясь к Колибри, приказал ему: - Будь спокоен, мальчик. Я приду за тобой сразу же, как меня отпустят на свободу.
Он ласково погладил своей широкой ладонью по кудрявой головке. Затем повернулся спиной, уходя вглубь камеры, пока Ноэль молча выходил, взяв Колибри за руку. Хуан вернулся к решеткам, нагнув голову так, чтобы взглянуть на полоску узкого голубого неба, словно тот кусочек неба был похож на тонкий кинжал воспоминаний, пронзивших душу; и он прошептал про себя:
- Благодарность… благодарность… Тем не менее, она сказала: счастье… И был такой свет в ее глазах. Почему они так светились? Она уже знала, имела надежду сбежать? Что было в ее глазах? Свет победы? Может насмешка? В ее глазах была любовь… но для кого была эта любовь?
Его руки сжали крепкие решетки, он склонил голову и уже не смотрел на голубое небо, а лишь на темные и обточенные стены двора… Лишь волна огромной печали пронзила его душу, и в этой волне его надежда потерпела крушение, заявляя:
- Да, это была любовь… Любовь… для Ренато!
Гигантская волна разбилась о пляж, почти у ног Моники, и затем море будто утихло. Свет зарождавшегося дня, тот самый свет, который глаза Хуана наблюдали через решетки камеры, омывал с ног до головы изящное тело женщины, которая приостановилась, устремляя взор голубых глаз на широкое море… Почти невероятно, что она вернулась… Она была на беспокойном острове, на земле, где родилась, среди темных крутых обрывов и маленького пляжа, который был брачным ложем любви Айме и Хуана. Для чего она вернулась сюда? Что за отчаянное желание снова вонзить кинжал в рану? Что за нелепое желание убить, замучить себя, что за оскорбленное чувство толкало ее к этому месту? Даже она этого не знала. Словно руками монахини она сжимала веревки своей власяницы, чтобы ранить свою плоть, так охватила ее эта мысль, которая рвала ей душу, хлеща ее чувства, мечты, безумную любовь к Хуану… Она подошла к входу в пещеру и, как в былое время Айме, точно также произнесла то имя, словно целовала его, проговаривая:
- Хуан… мой Хуан…! – еще больше отреагировала печально, отвергала: - Но нет… Никогда он не был моим… Никогда… Никогда… Он всегда был ее, он задохнулся в ее запахе, утонул в ее грязи! Только ради нее он живет, только ее он и ждет…!
Она упала на колени, точно таким же судорожным движением, с каким обнаружила Айме в том самом месте. И она дала волю горьким слезам…
- Я должна забыть, должна изгнать из сердца его видение… О…!
Внезапно она подумала о Ренато, вспомнила свою старую любовь, которая отравляла ее отрочество, которая была для нее привычкой, которая теперь была лишь тенью в ее душе. Нет… она не любит больше Ренато, ее удивила эта мысль, что она когда-то его любила, и его изображение исчезло, одновременно с ним появилось более сильное видение Хуана, словно оно поднялось, вырисовывалось в форме огня, из самой глубины ее души…
- Хуан, пират… Хуан, дикарь… Хуан Дьявол…
Ее глаза рыдали, и она не могла остановить этот поток. Над ее словами было что-то, что пронзило сердце и плоть: те руки, сжимающие ее, те губы, близкие к ее губам, тот взгляд ненависти или любви, горевший словно пожар в глазах Хуана…
- Любовь… Да… любовь к Айме. Его любовь навсегда! Его любовь, которая не закончится!
Легким и покачивающимся шагом, с нежной улыбкой, с жарким взглядом, с каким все ее тело источало искушение и желание, Айме де Мольнар приближалась к Ренато, проходя через то прилегающее помещение спальни, в углу которого на старом столе кучей валялись записки и бумаги, лежали холодные закуски, бутылка шампанского среди кубиков растаявшего льда, ароматные фрукты и разные сласти, на которые, казалось не обращалось ни малейшего внимания…
- Мой Ренато, до каких пор?
- Пожалуйста, дай мне закончить…
- Но закончить что? Ты провел всю ночь перед этими бумагами, ничего не делая, а только перечитывая и смотря на них…
- Ночь? – пробормотал смущенный Ренато. – Да… Конечно… Это невероятно… Уже ночь прошла, настал уже новый день…
- Ты на заметил, что я провела ночь, ожидая тебя? – намекала Айме с избалованной жалобой.
- Прости меня. Я уже тебя предупреждал, что есть вещи, которыми я могу быть занят. Я подумал, что ты ляжешь и будешь спать, нет? Прости меня… Я не заметил, как прошло время, и…
- Ренато, куда ты?
- Куда же, как не принять ванную, побриться и сменить одежду? В таком виде я не могу предстоять в суде…
- Предыдущая
- 50/67
- Следующая
