Моника (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 25

• Предыдущая
• 25/67
• Следующая

- Возвращайтесь в Сен-Пьер, Каталина, ждите там. Через несколько часов я там буду. Мы вместе поедем повидаться с губернатором, будем добиваться помощи всех властей, сделаем все необходимое, но ни одна капля этой грязи не достигнет моего сына… Сопровождайте ее, Ноэль, и не забудьте мои слова. Единственный виновный всего этого – Хуан Дьявол, не имеет значения, если его повесят!

- Мы идем хорошим ходом, капитан. Пятнадцать узлов с тех пор, как покинули Мари Галант. Если мы поменяем курс вправо, то на рассвете будем в Монсеррат и сможем купить чего не хватает, и…

- Никуда не меняй курс. Я сказал тебе на север.

Прошло два дня… На полных парусах, наклоняясь на правый борт, Люцифер шел так, словно летел; от силы быстрого хода туго натянулся такелаж и паруса на гибком рангоуте. Рядом с кораблем кричала чайка, взмахивала белоснежными крылами прямо над пеной, стрелой летела в определенную точку с единственной целью: удаляться, лететь лиги и лиги через море между небольшим судном и всем, что оставят внизу.

- Скоро нам будет не хватать провизии, капитан, - настаивал Сегундо.

- Мы заправимся провизией потом, бросим корабль на каком-нибудь пустынном берегу, но сегодня нет… и не завтра. Ты понял?

- Да, капитан, вы не хотите, чтобы нас схватили…

- И не хочу, чтобы нас видели издалека. Не хочу доставлять удовольствие кому-либо знать, где мы находимся. Веди на север до тех пор, пока я не прикажу тебе сменить курс, Сегундо.

Моника проснулась в испуге, снова ее глаза пробежали по ограниченному пространству полупустынной каюты. Стены каюты напоминали тюрьму, возвращалось странное ощущение рабства, надежда сбежать из которого угасла. Негритенок повернулся с печальным выражением больших милых, грустных и наивных глаз, проникавших в душу с горячей нежностью.

- Вам правда лучше, моя хозяйка? У вас уже нет лихорадки… Уверен, у вас не болит голова…

- Нет, уже не болит, Колибри.

- Вы не поешьте? Хозяин сказал мне спросить у вас. Здесь есть все: чай, печенье, сахар и большая-пребольшая корзина фруктов. Хозяин сказал, что это для вас, и ее никто не трогал. Для вас он послал Сегундо найти ее, потому что доктор сказал, что вы должны есть. Раньше, когда вам было плохо, хозяин сам делал сок из ананаса и апельсина, чай с большим количеством сахара и научил меня его готовить. Я уже умею его готовить, хозяйка. Хотите чашечку? Если вы не будете есть, то вы умрете от голода, хозяйка.

- Полагаю, это лучшее, что могло бы со мной случиться…

- Ай, хозяйка, вы не умрете! Я столько плакал и молился, чтобы вы не умерли…! Я и другие; все на корабле хотели, чтобы вы выздоровели… Угорь, Франсиско, Хулиан… и Сегундо, который распоряжается вторым после капитана, он ругался и давал пинков, говорил, что хозяин ожидал, что вы умрете, и что если капитан это делал, то он убьет его…

- Сегундо…? Сегундо ты сказал?

- Сегундо его зовут, и он второй на Люцифере. Как забавно, да?

Моника приподнялась с подушек с чем-то наподобие улыбки на бледных губах, улыбка ответила белоснежным рядом зубов Колибри, который воспользовавшись этим настоял:

- Сделать вам чай, моя хозяйка?

- Если хочешь, сделай… Послушай, Колибри, где мы?

- Бог знает! Я не вижу ничего, кроме моря.

- И не знаешь, куда мы следуем?

- Никто не знает. Кораблем управляет хозяин, когда Сегундо или Угорь берут штурвал, они делают то, что он им приказывает.

- А им не интересно знать, куда он едет? Они так ему верят!

- Капитан знает.

- Знает…? – повторила удивленная Моника.

- По-видимому, вы сомневаетесь, но нет причин для этого. Четырнадцать лет он ходит по морю от севера к югу, вниз-вверх, от Монсеррат до Ямайки, от берегов Кубы до Гвианы… четырнадцать лет!

Хуан зашел в самый центр каюты и посмотрел на Монику, которая увидев его изменилась; поджала губы, снова опустила голову на подушки и осталась неподвижной, пока он печально посмотрел на нее и саркастически улыбнулся, сказав:

- Кажется, мое присутствие усилило твою лихорадку…

- У хозяйки больше нет лихорадки, - бесхитростно сообщил Колибри.

- Хорошая новость. Давайте отпразднуем это, а поскольку на борту нет водки, мы отпразднуем чаем. Принеси для меня чашку, Колибри. Иди…

Рука Моники на мгновение протянулась, чтобы помешать уходу Колибри, и упала на простыни, она избегала взгляда Хуана, а ее сердце, казалось, начало биться сильнее. Это была тревога, таинственный страх, который вызывало присутствие Хуана, теперь спокойного и серьезного. Тем не менее она неторопливо рассматривала, как он изменился… она уже не видела одежды кабальеро; он говорил больше как моряк; большая полосатая майка, белые неряшливые штаны, темная кепка с козырьком демонстрировала чистый лоб и прядь непослушных волос… Теперь, с выбритыми щеками, без алкоголя в темных глазах, он казался гораздо моложе, его голос не звучал гневно и не было горького привкуса в его словах:

- Я уже вижу, что тебе лучше. Не представляешь, как я этому рад. Уже не нужны доктора, ходящие по трапу. Это большое преимущество…

- Я не понимаю, почему вы так беспокоитесь. Почему так важно мое здоровье? Оставить меня умереть было бы достаточно.

- Вот как! Наконец ты заговорила в моем присутствии. Хоть что-то мы выиграли.

- Почему вы меня мучаете?

- Я не хочу тебя мучить, и меньше всего мучить тебя своими грубыми словами и моим присутствием. Очень трудно избегать меня на таком маленьком корабле, а у меня только одна комната, а впереди еще много лиг…

- Куда мы едем?

- Мы никуда не едем. Это наш дом, здесь мы живем. Надеюсь, что когда-нибудь ты будешь достаточно разумной, чтобы ходить по земле, без опасности, что ты на меня донесешь.

- Но чего вы добиваетесь этим?

- Я? Ничего. Поживем… Это моя работа, мой дом. Он может быть хижиной или дворцом. А как ты представляла свою жизнь замужем за моряком? Ты хотела, чтобы я оставил тебя в порту? Нет, у меня уже был опыт, и я заплатил за это очень дорого: тот, кто оставил женщину в порту, избежал опасности встретить ее, или встретить ее с другим.

- О, хватит, хватит насмешек и сарказма! До какого предела дойдет этот ужасный фарс? Разве ваша месть еще не удовлетворена? Разве не получили меня за все, что сделала вам моя сестра? Разве вы не удовлетворены?

- Удовлетворен чем? Это не фарс. Я должен понять, что мы на самом деле женаты, и я…

Моника пришла в ярость, чувствуя, что ее щеки краснеют. Она не могла больше выдерживать ни слова, не могла больше страдать от намеков, исходящих от губ Хуана. Теряя рассудок, она попыталась встать на ноги, хотела сделать шаг, сбежать, но ее колени подкосились. Препятствуя ее падению, ее поддержали руки Хуана. На миг задрожало в руках Хуана хрупкое тело, почти изнуренное… Он поднял это творение, почти обморочное, снова мягко положил ее на кровать. И продолжал смотреть на ее бледный лик, на котором снова появились слезы.

- Я хотел оставить тебя в Мари Галант, чтобы доктор Фабер вернул тебя в твой дом, к твоим… Именно это я хотел сказать тебе, ради этого я попросил доктора оставить нас одних, но ты не захотела слушать. Ты предпочла говорить с ним, завоевать его расположение, чтобы сдать меня; ты предпочла оклеветать меня, предать, посмеяться снова над моими чувствами, над моими глупыми чувствами…

- Нет, Хуан, нет…! – возразила растерянная Моника.

- Да! Ты хотела, чтобы меня преследовали, как зверя, злоупотребляя тем, что Хуан без имени, опираясь на свое происхождение, на свой класс… Ты хотела победить меня, и не победишь меня этим оружием! Я клянусь тебе! Я не буду снова милосердным!

- Хуан! Я не говорила доктору Фаберу, что хочу донести на вас… Я только лишь попросила его написать моей матери, что я жива. Клянусь! Клянусь! Я только хотела, чтобы она была спокойна, успокоила свою ужасную тревогу… Вы не понимаете, Хуан?

Хуан больше наклонился, сжимая ее руками, и снова сильные руки сжимали ее, хотя не так грубо. Наоборот, была в той спокойной силе какая-то сладостная теплота и дикость, что-то, что странно успокоило ужасный испуг Моники, смягчило горечь на ее губах, и появилось страстное искреннее желание оправдаться:

• Предыдущая
• 25/67
• Следующая