За синими горами (СИ) - Борисова Алина Александровна - Страница 72

• Предыдущая
• 72/86
• Следующая

— Я вернулась, Ясь, — сообщаю, включая свет.

И понимаю, что комната пуста.

— Яся! — окликаю я во дворе, заглядываю в беседку, в другие постройки. Вот куда она?.. Дождь же, ветер, вечер… Неужели опять пошла на обрыв?

— Яся! — кричу, выбегая на улицу. Еще бы тропинку найти в темноте, последний фонарь у соседского дома, а небо нынче безлунно. Поскальзываясь на мокрых камнях, я все же выбираюсь на ту тропу, по которой она обычно ходит. Ветви кустарника, растущего над самой тропой, окатывают меня водой, словно мало мне той, что течет с неба, но тревога гонит дальше. Куда она ушла, зачем? Неужели не дождалась? Голод, вампирские инстинкты… Или она просто ходила гулять и что-то ее задержало? Что? Она поскользнулась, упала с обрыва?

— Яся!

Мне кажется, что я вижу ее, подбегаю ближе — но это только валун, померещилось…

— Яся, где же ты?

Она сидит, свесив ноги, на самом краю обрыва, там, где каменная плита чуть выступает над морем. И соленые осколки огромных волн, что разбиваются о берег, вновь и вновь взметаются над ней, окатывая с ног до головы. Тонкое платье, на которое она так ничего и не надела, промокло насквозь, концы сильно отросших волос мокнут в луже.

— Яся, — подхожу, обнимаю ледяные плечи. — Уже очень поздно. Идем домой. Сможешь встать?

— Я еще посижу, — безразлично отзывается она, никак не реагируя на мои руки на своих плечах и, видимо, почти совсем их не чувствуя.

С каждым днем она уходила все дальше. Не по берегу моря, но по пути в бесконечность. Ее тело теряло чувствительность, она почти не ощущала моих прикосновений. Почти не ощущала идущего от меня тепла и уже не искала его. У нее не осталось эмоций и не осталось желаний. Ее тревожили только голод, да шум прибоя. Она любила шторм, это единственное, что еще могло заставить ее выйти из дома. Но уже не помнила океан.

Память подводила ее все сильнее, и все чаще на любой мой вопрос она отвечала «не знаю» или «не помню». Она помнила Анхена и по-прежнему утверждала, что он скоро должен прийти, но вот зачем — она позабыла. Очень удивилась, когда я назвала его как-то ее мужем.

— Тебе приснился дурной сон, — сказала она. — Такого не было. И быть не могло, ни свадьбы, ни ребенка. Он же мне как отец… Он должен приехать, взглянуть на картины. Пашка рисует, а я не вижу. Вот Анхен приедет и посмотрит на них за меня…

То, что ребенок при этом толкается у нее в животе, и отчетливо толкается, до сознания ее больше не доходило.

— Я не беременна. О чем ты, Лара? Ты устаешь, тебе надо отдыхать.

Вот и все. А еще целых три месяца до родов. Ну, может, чуть меньше. И мне все сложнее представить, как она их дотянет.

— Ясенька, пожалуйста, надо идти, — продолжаю уговаривать, все больше промокая под дождем и брызгами. — Уже поздно. Ты голодна. А поесть можно только дома. Ты ведь помнишь об этом?

— Да.

— Идем?

— Да. Иди. Я скоро.

— Тебе совсем не жалко сестру? — раздался вдруг совсем рядом голос Андрея. — Сама простудишься, ее простудишь, куда это годится?

— Вы здесь откуда? — недоуменно оборачиваюсь.

— Оттуда. Не мог же я допустить, чтобы ты одна по пустырям ночью бегала, — он решительно меня отодвигает, уверенно берет Ясмину за подмышки и помогает подняться.

— Не надо, — слабо возражает она.

— Надо, — спокойно убеждает Андрей. — Обувь твоя где? — с неодобрением косится он на ее босые ноги.

— Дома.

— Вот и идем домой, — он легко подхватывает ее на руки и кивает мне, — пошли.

Иду, не зная, то ли благодарить его, то ли злиться. Вот зачем он за мной пошел? То, что я его целовала, еще не дает ему права вмешиваться.

— Все, спасибо, Андрей, дальше я сама, — несколько нервно оборачиваюсь к нему, едва он заходит за мной в комнату.

— Ее лучше сразу под теплый душ, — он не спешит выпускать из рук вампиршу. — Да и тебе не помешает.

— Андрей, откуда здесь душ? Это сельский дом. И пустите вы уже Ясю. Нам переодеться надо, вытереться, согреться. Вы мне сейчас не поможете, только задержите.

Он осторожно сажает Ясю на стул — безмолвную, апатичную, больше похожую на сломанную куклу, чем на живое существо.

— Может, лучше сразу вызвать врача? Как ты себя чувствуешь, Яся?

Она не отвечает, что не удивительно. Она давно уже никому не отвечает, кроме меня, даже Пашке. Скорее странно, что она на обрыве с ним разговаривала.

— Она чувствует себя плохо, и количество вылитой на нее воды этот параметр никак не меняет, — его присутствие начинает раздражать. У меня нет времени все ему объяснять. У меня нет желания все ему объяснять. Да и возможности придумать хоть какое-то приемлемое объяснение тоже нет. — Врач не нужен, Андрей, поверьте. Вам тоже лучше уйти.

— Маша, ты уверена?

— Что я точно простужусь, если вы не дадите мне возможности переодеться? Андрей, пожалуйста, не лезьте. Вы второй раз врываетесь в мой дом, и второй раз без приглашения. Это любые поцелуи перечеркивает, честное слово!

— Ты сама все каждый раз перечеркиваешь! — не выдерживает он. — Ты опять меня отталкиваешь! Опять! Поцелуи поцелуями, но в твою жизнь не лезть, так?

— Так.

Глаза в глаза. Почти дуэль. Почти война. И он уходит, излишне резко хлопнув дверью.

На работу идти не хотелось. Впервые, наверное, с момента знакомства с Андреем. Но какие тут варианты? Пошла. И к Андрею пошла, едва возможность выдалась.

— Выглядишь плохо, — хмуро сообщил он мне и не думая подниматься навстречу.

— Легла значительно позже обычного. К обеду пройдет, — решительно пересекаю его кабинет и столь же решительно забираюсь к нему на колени — намерено и осознанно.

— Прости, — шепчу ему в ухо, зарываясь пальцами в его волосы, непривычно короткие, непривычно светлые. Непривычно светлые, если сравнивать с Анхеном, непривычно темные, если сравнивать с Лоу. Да вот только зачем с ними сравнивать? — Вчера был замечательный вечер. Самый лучший за целый год. А глаза у тебя голубые. И целуешься ты восхитительно, — и сама целую его в висок.

Не сразу, но его руки все же смыкаются на моей талии.

— А почему у меня такое чувство, что ты прощаться пришла? И перешла на «ты» лишь для того, чтоб подсластить пилюлю?

— Потому что ты мнительный. И нерешительный там, где не надо, и настырный там, где не стоило бы.

— Нерешительный? Ты выставила меня за дверь, на что я должен решиться?

— Не надо, — прижимаюсь к нему, словно стремясь разделить с ним все то тепло, что он подарил моей душе, всю ту нежность, что я испытываю. Но он не вампир, он не почувствует. Приходится словами. — Я пришла извиниться за то, что вчера была так невежлива. За то, что выгнала, когда ты хотел помочь, за то, что ничего не объяснила. За то, что и сейчас не смогу объяснить… Ты стал мне дорог, Андрей, и дело не в поцелуях, и даже не помощи, что ты мне оказал. Просто я так привыкла уже, что ты рядом, что ты есть, что я просто могу зайти… И я думала о вчерашнем вечере, и о том, что хотела бы… попробовать… продолжить. Я ничего не обещаю, но я готова попробовать… И я не готова тебя потерять, просто потому, что… Понимаешь, я не все могу рассказать. Я не всем могу поделиться. Это мое прошлое. Оно темное, оно страшное. И однажды я от него избавлюсь, и в моем доме не останется закрытых дверей. Но пока… Я не могу тебя пустить. Ты мне дорог, ты мне нужен, ты мне важен, но…

— Но в свою жизнь ты меня пустить не готова, — вздохнув, договаривает он за меня. Его руки начинают тихонько скользить по моей спине — поглаживая, успокаивая, лаская. Прощая. — Спасибо, что все же пришла. Что сказала. Мне было очень горько вчера… Как твоя сестра, не простудилась? В ее положении это опасно.

— В ее положении это не важно. Простуда ей не грозит, даже если она просидит под дождем всю ночь. Она не чувствует холод. В смысле — организм на него не реагирует. Не простужается. А поскольку она еще и не видит, то просто не может одеться правильно. К тому же плащ ее я вчера забрала, а мою куртку она надевать, должно быть, не захотела. Вот и вышло жуткое зрелище: раздетая девочка под ледяным дождем. А в реальности все хорошо, ну, насколько это возможно, конечно. В ее положении.

• Предыдущая
• 72/86
• Следующая