На дорогах войны - Федоров Анатолий Федорович - Страница 3

Но Николай Ильич как-то сразу прикипел к домне. Первая доменная печь на Магнитке, затем вторая, третья. Задувать домны не простое дело, и хоть не выдался новый доменщик ростом и в плечах неширок, а силу свою над печами хорошо чувствовал. Понимали это и другие. Когда через несколько лет принимали Савичева в партию, смотрели на него так, словно он ростом выше стал.

Ни на какую другую работу не променял бы он профессию доменщика, а пришлось: враг, внезапно обрушившийся на нашу Родину, захотел испытать его силу, выдержку, мужество в огне войны.

В начале сорок второго года ушел Савичев добровольцем на фронт. Про войну Николай Ильич упомянул в тетради скупо: участвовал в освобождении Ржева, в прорыве блокады Ленинграда, в штурме Будапешта. Всего не расскажешь, что пережито. Его часть с ходу попала в бой в районе Ржева. Ржев — один из узлов, которые немецкое командование хотело превратить в центры укрепленных районов западнее Москвы.

В лютый мороз, по пояс в снегу, с большими боями и потерями часть Савичева тяжело продвигалась вперед. За пять кровопролитных дней достигли Волги в районе Ржева и, оттеснив противника, заняли подступы к городу.

Савичева назначили командиром взвода управления. С той же спокойной деловитостью, с какой заступал на смену в цехе, принял он новые обязанности. Обеспечивал связь с батареями, с пехотой, с разведчиками. Однажды командир одной батареи занес на карту не в тот квадрат место расположения точки. В течение нескольких часов орудие било мимо цели. Начальник штаба дивизии отстранил командира от командования и назначил на батарею Савичева. Теперь Николай Ильич высекал огонь из орудия, прикрывая атаку солдат.

Мороз стал еще злее, по глубокому снегу без дороги продвигаться было невозможно, но люди шли и тянули за собой орудия. Транспорт из-за заносов и метелей не справлялся с подвозом боеприпасов, горючего, продовольствия. А тут еще началась бомбежка. Часть оказалась оторванной от главных сил фронта и, полуокруженная врагом, вынуждена была перейти к обороне.

Непрерывные бои измотали людей. И все же в этих условиях Николай Савичев, магнитогорский металлург, чувствовал себя сильным, сильнее врага, сильнее смерти. Свою душевную силу, силу рабочего, коммуниста он старался передать бойцам. Каждый день спокойный, сдержанный командир требовал от солдат того, что делал сам, — умываться, бриться чистить орудие, пришивать воротнички. Однажды в самый горький отчаянный час заговорил Савичев о Магнитке, о только что построенной новой домне. Там, в тылу, люди тоже стояли лицом к огню. Савичев предложил бойцам написать письма домой, это оказалось лучшим средством вселить в уставших людей веру, заставить думать о жизни. Сам командир послал жене песню, которой выразил все: тоску и боль, лишения и холод, и надежду, что с ним ничего не случится…

Бои на Ржевском направлении продолжались долго. Они занимают многие трудные страницы в истории Великой Отечественной войны и в биографии доменщика Савичева.

— Тяжело было под Ржевом?

Он смотрит куда-то мимо меня, как будто снова видит снега и окопы и что-то еще, чего я не знаю и, качая головой, негромко говорит:

— Ржев что! Там в снегу окопаться можно было, а вот под Ленинградом в болоте стояли, под беспрерывными бомбежками. Ночью приносили сухарей, мерзлой каши.

Нелегкий боевой путь прошел Николай Ильич Савичев. За участие в прорыве блокады Ленинграда он удостоен ордена Красной Звезды. С боями дошел до Будапешта, стал начальником штаба дивизиона.

На войне бывало всякое. Случалось и такое, когда командиры, не умея убедить бойцов словом, хватались за наган. И мне особенно западают в душу слова Савичева: «Я всю войну провоевал без нагана». Но зато однажды, уже в восточной Пруссии, обнаружив на развалинах разбомбленного дома пианино, Савичев распорядился взять его с собой. В части всегда оказывались люди, умевшие играть на баяне, и сам Савичев нередко брал в руки баян, а вот пианист был один. И все же дивизион не расставался с громоздким беккеровским инструментом, который перевозили по дорогам войны вместе с батареями. Заслышав в прифронтовом лесу музыку, бойцы говорили: «Музыкальный дивизион Савичева концерт дает».

Выполнив свой боевой солдатский долг, Николай Ильич вернулся к доменным печам. Спазмы сжимали горло — шутка ли, почти пять лет не видел своего цеха! Сколько нанюхался пороху! А тут в нос ударил родной запах гари, окалины. К вечеру освоился и деловито, обстоятельно вникал во все, как будто вчера только отошел от горна. За войну печи поизносились, оборудование устарело. Надо было многое менять, внедрять новую технологию, новые методы режима. Приходилось, как на фронте: брать с бою один рубеж, за ним второй, третий. Как и на фронте, за каждый трудно взятый рубеж получал Николай Ильич награды. К боевым орденам прибавился орден Ленина, медаль «За трудовую доблесть», высокое звание Героя Социалистического Труда.

Среди многих поздравлений, в связи с присвоением звания Героя, его особенно обрадовало два. Одно — прибывшие из-под Тулы. Его прислал тот самый Геннадий, лихой баянист, который писал на фотографии: «Жди, вернусь с победой». Вернулся-таки! Работает железнодорожником. Второе — пришло из Челябинска от бывшего топографа Накоскина, с которым прошли всю войну рядом. Писал, что работает школьным учителем.

Недавно я побывала в Магнитогорске и, конечно, навестила доменщиков. Как всегда, не сразу увидела у горна Николая Ильича. Кажется, годы совсем не изменили его, разве что голос стал глуше и жесты еще скупее, а на губах прежняя, мягкая улыбка. Он переводит разговор на другое: с рудой трудно стало, работа идет не так, как хотелось бы. Огорченно вздыхает:

— Если бы хорошо с загрузкой было…

А в Челябинске у меня произошла такая встреча. Однажды подошла ко мне миловидная девушка, музыкальный редактор телевидения.

— Вы были в Магнитке, видели моего папку? — по-детски спросила она.

— Папку? Кто он?

— Савичев, Николай Ильич.

Я смутно начинаю вспоминать, что когда-то была на квартире Савичевых, видела девочку-подростка. Значит, музыкант?

— Это, наверно, от отца передалось, — говорит она и на щеках ее образуются ямочки.

— Он ведь очень любит музыку. Раньше нас с сестрой научился играть на пианино. На слух подбирает любую мелодию. Играет вальсы Шопена, рапсодию Листа.

— А я-то думала, что все знаю о Николае Ильиче…

— Так не только с вами, — говорит дочь Николая Ильича, улыбаясь мягкой отцовской улыбкой. — Один московский журналист написал об отце такое: «Придя с работы, он быстро разогрел ужин, так как долго не было жены, а дочь еще не пришла из школы…» Неправда. Отец никогда не притронется к кастрюлям, как бы ни был голоден. В коллективном саду сторож говорит всем: «Берите пример с Николая Савичева, вон какой у него чудесный сад». И не знает, что вся работа Николая Ильича по уходу за садом заключается в том, чтобы привезти и отвезти маму. Это она удобряет почву, делает прививки, а он все больше книжки читает. О доменных печах…

Девушка некоторое время молчит, улыбаясь.

— Года два назад, — продолжает она, — отец заболел. У него пропали слух и голос. В больнице врачи успокаивали: «Пройдет. Это профессиональная болезнь. От шума домен». А может, это последствия войны?.. Два месяца пролежал в больнице. Когда пришел домой, сел к пианино и заиграл. Может, лучше было бы стать ему музыкантом, а не доменщиком?

Не знаю, шутит она или всерьез, но мне хочется сказать ей, что людям нужна всякая музыка, и музыка Труда тоже, и что ее отец в своем труде истинный художник, а в бою истинный солдат, хотя солдатами не рождаются…

Родной уральский край! Высокие горы оградили тебя от суховеев, как сторожа-великаны встали у твоих подземных кладовых, и чем ты суровей, тем сильнее человек, полюбивший тебя, назвавший своим краем. А тот, кто научился любить свой край, умеет любить и тебя, Родина. Для него и за далью гор — родная, русская земля и никому ее не отнять и не убавить. Своей жизнью доказали это твои сыновья. Вот рассказ об одном из них.