Проклятие памяти - Соул Джон - Страница 22

• Предыдущая
• 22/75
• Следующая

– А нам... нельзя увидеть его? – услышав собственный голос, Эллен вернулась в реальность происходящего.

Торрес кивнул.

– Правда, лишь на минуту и, простите, через стекло. Таковы наши правила. В течение определенного срока рядом с пациентом никто не имеет права находиться – только я и мои сотрудники.

Марш обернулся к нему, собираясь что-то сказать, но Торрес остановил его жестом.

– Взглянуть на него вы, безусловно, можете, Сьюзан вас проводит, но иные контакты на данном этапе нежелательны и даже вредны. К тому же вам самим отнюдь не мешает как следует отдохнуть. Завтра утром многое станет ясно, и мне хотелось бы, чтобы вы были здесь. Если Алекс очнется, первое, что мы попытаемся выяснить – сохранил ли он способность узнавать людей и, конечно...

– ...Ты собираешься начать с нас, – докончила Эллен.

– Именно, – кивнул Торрес. – А сейчас прошу простить, мне тоже необходим отдых.

С трудом встав, Эллен шагнула к доктору.

– Спасибо, Раймонд, – прошептала она. – Нет, это не то, конечно... но я правда не знаю, как мне благодарить тебя... Я... понимаешь, я с самого начала не верила... – она замолчала.

– Не стоит, – покачал он головой, – не стоит благодарить меня, Эллен. По крайней мере, сейчас. Твой сын ведь еще может и не очнуться. – Кивнув в знак прощания, он шагнул к двери, Эллен молча следила, как дверь захлопнулась.

– Такой вот он, – Марш пожал плечами. – А ведь хочет, в общем, как лучше – чтобы мы не питали, так сказать, иллюзии.

– Но ведь он же сказал...

– Сказал, что Алекс жив и на данный момент дышит самостоятельно. Ничего больше. – Обняв Эллен за плечи, он повел ее к выходу. – Пойдем посмотрим все-таки на него, а потом поедем.

Дежурная сестра Сьюзан Паркер провела их в западное крыло здания по длинному коридору мимо операционной и остановилась у стеклянного окошка в двери с надписью "Постоперационный блок". Подойдя к окну, марш и Эллен увидели за стеклом большую квадратную комнату, сплошь заставленную стойками с аппаратурой; в центре комнаты стояла кровать, словно паутиной, оплетенная бесчисленными проводами. За их Сеткой скорее угадывалось, чем виднелось накрытое простыней тело их сына – тело Алекса.

Но респиратора – Марш удостоверился – не было, и, вглядевшись, он увидел, как приподнимается и опадает белая простыня. Ритм был ровным, глубоким – Алекс спал. Монитор справа от кровати показывал доктору Лонсдейлу, что пульс его сына такой же стабильный и ровный, как и дыхание.

– Он выкарабкается, – кивнул Марш, повернувшись к жене, и почувствовал, как пальцы Эллен сжали его руку.

– Я знаю, – прошептала она. – Я это чувствую. Он все-таки сделал это, Марш. Раймонд снова подарил нам нашего сына. – Она помолчала. – Но каким он будет теперь, скажи? Неужели совсем... совсем не таким, как раньше?

– Да, – медленно кивнул Марш, – совсем не таким. Но он все равно останется нашим Алексом.

Сигнал, доносившийся из динамика, был тихим, совсем тихим, но в ночной тишине он прозвучал, словно трубный глас. Сестра, дежурившая у кровати пациента по имени Алекс Дж. Лонсдейл, привычным движением подняла глаза к мониторам; приобретенный за годы работы рефлекс мгновенно зафиксировал в мозгу зеленые цифры электронных часов на тумбочке.

Точное время – девять часов сорок шесть минут.

Сигнал прозвучат вновь, и сестра склонилась над больным, внимательно всматриваясь в его сомкнутые веки.

Когда сигнал раздался в третий раз, она встала, подошла к столику у дверей, сняла трубку телефона и набрала номер.

После второго гудка сонный мужской голос ответил:

– Торрес слушает. Что-то произошло?

– Быстрые движения глазного яблока, доктор. По-моему, ему что-то снится, или...

– Или он просыпается. Сейчас буду. – Трубку на том конце линии положили на рычаг; нажав кнопку на корпусе телефона, медсестра вернулась к постели Алекса.

В тишине снова прозвучал приглушенный сигнал, веки Алекса начали медленно подниматься...

Он был. Он существовал в этом мире, и мир был вокруг него, состоящий из звуков и смутных образов... слишком смутных, чтобы распознать их.

Как будто смотришь кино, но пленка движется слишком быстро, чтобы успеть проследить за действием.

И темнота. Сначала – полная темнота, небытие, бездна. Потом – неясные проблески, и постепенное осознание, что он – есть. Что-то пробивалось сквозь тьму, что-то большее, чем смутные видения и неясные звуки.

Сон.

Ему что-то снится.

Но что? Он попытался сосредоточиться. Если это сон – то о чем? И почему тогда кажется, что во сне все происходит не с ним, и...

Тьма начала рассеиваться. Звуки и смутные видения глохли, исчезали.

Это не сон. Все наяву. Он сам – наяву. Он существует.

Он – есть.

Но кто такой – "он"?

"Он" – это слово, оно что-то значило, а что – это нужно вспомнить. Это слово может быть именем, но память молчала.

Тогда это слово не значит ничего?

Нет, значит. "Он" – это значит "я".

"Я" – это "я". И "он" – это тоже "я".

А кто – "я"?

Александр Джеймс Лонсдейл.

Медленно значения этих странных коротких слов начали всплывать из темной глубины памяти.

Но все вспомнить не удается, а случайные обрывки так трудно связать... Он ехал куда-то. На вечеринку? Да, была вечеринка. Надо вспомнить. Представить ее.

Да, только так. Если хочешь вспомнить что-нибудь – представь это.

Не получается.

Да, он куда-то ехал.

Машина. Он был в машине. Он вел ее. Но куда?

Нет ответа.

Представь что-нибудь. Что угодно.

Но представить не получалось, и на короткое время явился страх – он не может ничего вспомнить, кроме своего имени. Память больше ничего не выдавала. И самой памяти тоже не было – только огромная черная пропасть, и вдруг...

Маршалл Лонсдейл.

Эллен Смит Лонсдейл.

Это тоже имена. Имена людей. Кто эти люди?

Его родители.

Тьма вокруг него расступалась.

Он открыл глаза. Свет – ослепительный, нестерпимый... веки непроизвольно снова сомкнулись.

– Он очнулся.

Эти слова произнес не он, они что-то значат, и он неожиданно вспомнил что.

Он снова открыл глаза. Свет резал уже не так, и смутные видения начали обретать форму, уплотняться.

А потом вдруг вернулось зрение.

Все это он уже видел раньше, это называлось... и внезапно он вспомнил как. Он в больнице.

В больнице работал его отец. Он был доктором. Что там слева? Чье-то лицо.

Отец?

Он не знал. Шевельнулись губы.

– В-вы... кто?..

– Доктор Торрес. – Голоса он не помнит. – Раймонд Торрес. Так меня зовут. – Молчание, потом снова голос: – А ты? Кто ты?

Несколько секунд он лежал молча, потом заговорил. Слова выходили плохо, но обладатель голоса, видно, разобрал их.

– Я... Александр... Джеймс... Лонсдейл...

– Верно. – Это говорит тот, кто назвал себя доктором Торресом. – Очень хорошо, что ты вспомнил. А знаешь, где ты находишься?

– Б... боль... – нет, сразу трудно. – Боль-ни-ца, – выговорил он по слогам.

– Правильно. А почему ты здесь – знаешь?

Он не ответил, лихорадочно стараясь уяснить смысл слов. И опять – совсем неожиданно – память пришла на помощь.

– Га... сиенда, – прошептал он. – Машина.

– Верно. – Торрес кивнул. – Теперь – не говори больше ничего, Алекс. Лежи, набирайся сил. Теперь все будет хорошо. Понимаешь?

– Д-да...

Лицо доктора исчезло из поля зрения, его сменило другое, которое он не знал. Он закрыл глаза. Лицо исчезло.

Когда несколько минут спустя Торрес вошел в свой кабинет, Эллен и Марш поднялись ему навстречу.

– Он очнулся, – объявил Торрес. – И уже может говорить.

– Он... что-то вам сказал? – выдохнула Эллен. – Это были не просто звуки?

Торрес не спеша устроился за письменным столом, когда он поднял глаза, взгляд его был бесстрастным.

– Гораздо лучше, скажу я вам. Он сразу спросил, кто я. Потом назвал свое имя. И вспомнил, что с ним произошло.

• Предыдущая
• 22/75
• Следующая