Противостояние. Том II - Кинг Стивен - Страница 46
- Предыдущая
- 46/172
- Следующая
После того как Стю ушел к Ларри, Фрэнни бегом ринулась наверх, в спальню. В углу шкафа лежал спальный мешок, который она протащила через всю страну привязанным к багажнику мотоцикла. Свои личные вещи она держала в маленькой сумке на „молнии“. Большинство из них теперь были расставлены где положено в квартире, которую они заняли со Стю, но несколько предметов так и не успело обрести своих мест и валялось на дне спальника. Несколько бутылочек с противовоспалительным кремом — после смерти отца и матери у нее вдруг появились высыпания на коже, но теперь все прошло, — коробка гигиенических прокладок на тот случай, если у нее вдруг начнутся какие-то выделения (она слыхала, что у беременных женщин иногда это бывает), две коробки дешевых сигар — надпись на одной гласила: ЭТО — МАЛЬЧИК! — а на другой: ЭТО — ДЕВОЧКА! И последний предмет — ее дневник.
Она вытащила его и принялась с сомнением разглядывать. Она раскрывала его всего восемь или девять раз с тех пор, как они приехали в Боулдер, почти все последние записи были краткими, чуть ли не конспективными. Страсть излить душу накатила на нее и прошла, когда они были еще в пути… Отошла как послед, немного грустно подумалось ей. За последние четыре дня она вообще не прикасалась к нему ни разу и подозревала, что в конце концов может совсем забыть про дневник, хотя раньше твердо намеревалась вести его более полно и аккуратно, когда все немного образуется. Для малыша. Сейчас, однако, она снова думала о дневнике — причем очень напряженно.
„Так бывает с людьми, когда они обращаются к религии… или читают что-нибудь, что переворачивает всю их жизнь… перехваченные любовные письма…“
Вдруг ей показалось, что тетрадь стала тяжелее и от попытки перевернуть картонную обложку у нее выступит пот на лбу, и… и…
Она вдруг резко обернулась с бешено колотящимся сердцем. Кто-то вошел сюда?
Наверное, мышь скребется за стенкой. А скорее всего это просто разыгравшееся воображение. Не было никаких причин думать о человеке в черной хламиде, человеке с вешалкой в руках. Ее малыш жив, и ему ничто не угрожает, а это — всего лишь тетрадь, и, так или иначе, нельзя определить, читали ее или нет, но даже если бы и существовал такой способ, все равно невозможно было бы узнать, читал ее Гарольд Лодер или кто-то другой.
И все-таки она раскрыла дневник и начала медленно перелистывать страницы, перебирая кусочки недавнего прошлого как черно-белые любительские снимки.
Сегодня вечером мы все восхищались ими, а Гарольд разглагольствовал о цвете, фактуре и оттенке, и Стю многозначительно подмигнул мне. Позор мне — я подмигнула в ответ…
Гарольд, конечно, станет возражать просто из принципа. Черт бы тебя побрал, Гарольд, повзрослей же ты наконец!
…И я видела, что он уже готов выдать одно из своих Запатентованных Занудств Гарольда Лодера…
(„Господи, Фрэн, зачем ты вообще писала про него такое? Для чего?“)
Ну вы же знаете Гарольда… его заносчивость… все эти велеречивые словосочетания и особый выговор… опасный маленький мальчик…
Это было 12 июля. Морщась, она быстро листала страницы, торопясь добраться до конца. И все равно отдельные фразы бросались в глаза и будто бы хлестали ее по щекам: Словом, для разнообразия от Гарольда не пахло дурно… Сегодня от дыхания Гарольда откачнулся бы дракон… И еще одна, казавшаяся теперь пророческой: Он хранит отказы, как пират — сокровища. Но для чего? Чтобы подкармливать тайное чувство собственного превосходства и гонимости? Или ради последующего возмездия?
О, он составляет список… и дважды проверяет его… Он выясняет… кто плохой, а кто хороший…
И дальше, 1 августа — всего две недели назад. Запись начиналась в конце страницы: Никаких записей вчера, я была слишком счастлива. Была ли я когда-нибудь так счастлива раньше? Не думаю. Стю и я — мы теперь вместе. Мы…
Конец страницы. Она перевернула лист. Первыми словами в начале следующей страницы были: …дважды занимались любовью. Но она едва обратила на них внимание, поскольку взгляд ее сразу застыл на середине страницы. Там, возле какого-то жалкого лепетания про материнский инстинкт, было нечто такое, что приковало к себе ее взгляд и заставило буквально окаменеть.
Это был темный и грязный отпечаток большого пальца.
В голове бешено завертелись мысли: „Я ехала на мотоцикле целыми днями — изо дня в день садилась за руль. Конечно, я старалась мыться при каждом подходящем случае, но руки быстро пачкались и…“
Она вытянула ладонь вперед и совсем не удивилась увидя, что рука сильно дрожит. Она приложила свой большой палец к отпечатку — тот оказался намного больше.
Ну конечно, сказала она себе. Когда размазываешь грязь вокруг, естественно, след становится больше.
Только отпечаток не был так уж размазан. Почти все тоненькие линии, петельки и изгибы виднелись ясно и отчетливо.
И это была не смазка и не бензин, тут не стоило даже пытаться себя дурачить.
Это был засохший шоколад.
„Пейдей“, — с подступающей дурнотой подумала Фрэнни. — Карамель „Пейдей“ в шоколадной оболочке».
Мгновение она боялась даже просто обернуться, опасаясь, что может увидеть ухмылку Гарольда, висящую за ее плечом, как усмешка Чеширского Кота в «Алисе». Толстые губы Гарольда шевелились бы, торжественно произнося: «У каждой собаки — свой день, Фрэнни. У каждой собаки — свой день».
Но даже если Гарольд и заглядывал в ее дневник, разве это должно непременно означать, что он замышляет какую-то тайную вендетту против нее и Стю или остальных? Конечно же, нет.
«Но Гарольд изменился», — шепнул внутренний голосок.
— Черт, но не настолько же! — крикнула она, обращаясь к пустой комнате. От звука собственного голоса она слегка вздрогнула, а потом нервно рассмеялась, спустилась вниз и принялась готовить ужин. Им надо поесть пораньше из-за собрания… но неожиданно собрание как-то отступило на второй план.
Собрание состоялось на квартире Стю Редмана и Фрэнсис Голдсмит. Присутствовали все члены организационного комитета в следующем составе: Стюарт Редман, Фрэнсис Голдсмит, Ник Андрос, Глен Бейтман, Ральф Брентнер, Сюзан Стерн и Ларри Андервуд…
Стю Редман был избран председателем собрания, Фрэнсис Голдсмит — секретарем, ведущим протокол…
Эти записи (плюс звуки каждого шороха, бульканья и всех реплик в сторону, записанные на кассеты для любого, кто свихнулся настолько, что захочет прослушать их) будут положены в сейф Первого Национального банка Боулдера.
Стю Редман представил плакат на тему пищевых отравлений, сделанный Диком Эллисом и Лори Констабл (броско озаглавленный ЕСЛИ ВЫ ЕДИТЕ, ТО ДОЛЖНЫ ПРОЧЕСТЬ ЭТО!). Он сказал, что Дик желал бы, чтобы этот плакат был распечатан и расклеен по всему Боулдеру перед общим собранием 18 августа, потому что в Боулдере уже произошло пятнадцать случаев отравления, причем два из них — довольно серьезных. Комитет проголосовал (7–0) за то, чтобы Ральф отпечатал тысячу копий плаката Дика и расклеил их по всему городу, набрав себе в помощь команду из десяти человек…
Затем Сюзан Стерн представила следующий пункт, который Дик и Лори хотели вынести на собрание (мы все очень жалели, что никто из них двоих не смог присутствовать здесь). Они оба считали, что должен быть создан похоронный комитет; по мысли Дика, этот вопрос нужно включить в повестку дня общего собрания, но рассматривать его не с точки зрения опасности для здоровья — чтобы не вызвать панику, — а с точки зрения соблюдения приличий. Нам всем известно, что в Боулдере на удивление мало трупов, если учесть численность его населения до эпидемии, но причины этого мы не знаем… да и вряд ли теперь это имеет большое значение. Однако все же остались тысячи мертвых тел, от которых нужно избавиться, если мы хотим здесь жить.
- Предыдущая
- 46/172
- Следующая
