Противостояние. Том II - Кинг Стивен - Страница 18

• Предыдущая
• 18/172
• Следующая

Он стоял, разглядывая знак: черные буквы на оранжевом ромбовидном поле. Знак был сбит и валялся мод колесом того, что походило на древнейший на свете «юго». ТУННЕЛЬ ЗАКРЫТ. Какой туннель? Он уставился вперед, заслонив ладонью глаза, и ему показалось, он разглядел что-то. Он прошел еще триста ярдов, перелезая при необходимости через машины, и подошел к жуткому месиву из разбитых автомобилей и мертвых тел. Некоторые машины и грузовики были сожжены дотла. Многие из них — армейские. Множество тел было в защитной форме. За этим полем битвы — Мусорщик почти не сомневался, что здесь разыгралось сражение, — снова начиналась машинная пробка. А за ним и восточные, и западные ряды мертвого транспорта исчезали в двух одинаковых дырах, бывших, если верить прикрепленному к скале знаку, ТУННЕЛЕМ ЭЙЗЕНХАУЭРА.

С гулко бьющимся сердцем он подошел поближе, сам не зная, что собирается делать. Эти два черных отверстия, уходящих в скалу, пугали его, и по мере приближения к ним страх превращался в настоящий ужас. Он бы прекрасно понял внутреннее состояние Ларри Андервуда перед туннелем Линкольна; в это мгновение, сами того не подозревая, они были неведомыми друг другу родственными душами по одному признаку — дикому страху.

Но основное отличие заключалось в том, что если пешеходная дорожка в туннеле Линкольна располагалась высоко над проезжей частью, то здесь она шла так низко, что некоторые машины даже пытались въехать на нее и так и застыли: с одной парой колес — на дорожке, а с другой — на мостовой. Туннель был длиной в две мили. Единственный способ одолеть его — это ползти от одной тачки к другой в кромешной мгле. На это уйдут многие часы.

Мусорщик почувствовал, как его кишки превращаются в жидкость.

Он долго стоял перед туннелем и глядел на него. Около месяца назад Ларри Андервуд, несмотря на свой страх, вошел в туннель. После долгих колебаний Мусорщик развернулся и побрел назад, к Малышу, со сгорбленными плечами и дрожащими уголками рта. Повернуть назад его заставило не отсутствие удобной дорожки, по которой можно было пройти сквозь туннель, и не длина туннеля (Мусорщик, всю свою жизнь проживший в Индиане, понятия не имел, какова протяженность туннеля Эйзенхауэра). Ларри Андервудом двигал (и, быть может, его подхлестывал) мощный инстинкт самосохранения — простая логика инстинкта выживания: Нью-Йорк был островом, с которого надо выбраться. Самый быстрый путь — через туннель, поэтому через него следовало пройти как можно быстрее; он должен сделать это так же, как если бы нужно было зажать нос и торопливо проглотить лекарство, зная, что оно горькое. Мусорщик был забитым существом, привыкшим получать пинки и зуботычины от судьбы и своей собственной темной натуры… и получать их, склонив голову. От жуткой встречи с Малышом он еще больше утратил человеческий облик, почти напрочь лишился последнего остатка разума. Ему пришлось мчаться в машине на такой скорости, которая одна могла свести с ума. Ему угрожали смертью, если он не сумеет выпить залпом банку пива или облюется после этого. Его изнасиловали дулом револьвера. Его чуть не сбросили с обрыва на большаке высотой в тысячу футов. Так мог ли он в довершение всего набраться храбрости и заползти в дыру, прорезанную прямо в основании горы, дыру, где кто мог знать, какие еще кошмары встретятся ему во тьме? Нет, не мог. Может быть, кто-то другой, но только не Мусорщик. А в возвращении назад присутствовала своя логика. Правда, это была логика забитого полубезумца, но все же в ней имелась своя извращенная прелесть. Он был не на острове. Если ему придется потратить остаток этого дня и весь завтрашний на поиски дороги, идущей в обход гор, он справится с этим. Правда, ему придется пройти мимо Малыша, но он подумал, что Малыш, несмотря на все свои заявления, мог передумать и уже уехать. Он мог напиться до бесчувствия. Он даже мог (хотя на самом деле Мусорщик не рассчитывал на такую удачу) быть попросту мертв. В самом худшем случае, если Малыш все еще находился там, Мусорщик мог дождаться темноты и прокрасться мимо него, как (ласка) какой-нибудь маленький лесной зверек. А потом он просто продолжит свой путь на восток, пока не найдет свою дорогу.

Он добрался до грузовика, с которого последний раз видел Малыша с его пресловутым двухместным автомобилем, быстрее, чем оттуда до туннеля. На этот раз он не стал взбираться в кузов, где был бы виден четким силуэтом на фоне вечернего неба, а начал переползать от машины к машине на четвереньках, стараясь по возможности не шуметь. Малыш мог быть настороже. С парнем вроде Малыша никогда не знаешь, как все обернется, и… Лучше не рисковать. Он поймал себя на том, что жалеет, что не взял одну из винтовок, валявшихся среди мертвых солдат, хотя он ни разу в жизни не стрелял из ружья. Он полз и полз по дороге, и камни больно впивались в его изуродованную руку-клешню. Было уже восемь часов, и солнце зашло за горы.

Мусорщик остановился за кузовом «порше», в который Малыш швырнул бутылку виски, и осторожно выглянул из-за него. Да, двухместная тачка Малыша стояла на месте со своими красно-золотыми узорами, вздувшимся пузырем ветрового стекла и акульим хвостом кузова, задранным в вечернее, цвета синяка небо. Малыш скорчился за рулевым колесом, глаза у него были закрыты, рот открыт. Сердце Мусорщика отбило победную барабанную дробь в груди. «Вдрызг пьян! — отбивало сердце парными ударами. — Вдрызг пьян! Мой Бог! Вдрызг пьян!» Мусорщик подумал, что сумеет одолеть миль двадцать на восток, прежде чем Малыш проснется и ощутит первый приступ похмелья.

И все же он соблюдал осторожность. Он кидался от машины к машине, как водяной клоп, скользящий по гладкой поверхности пруда, огибая двухместную тачку слева и торопливо пересекая увеличивающиеся промежутки между мертвыми автомобилями. Вот он выбрался на один уровень с «фордом» Малыша, вот он уже остался позади. Теперь — увеличить расстояние между ним и этим психопа…

— Ну-ка ты, х…сос сраный, стой смирно.

Мусорщик застыл на четвереньках. Он намочил в штаны, и рассудок его превратился в безумно трепыхающую крыльями черную птицу ужаса.

Он стал понемногу оборачиваться; шейные позвонки поскрипывали, как петли дверей заброшенного дома. И там, прямо за его спиной, стоял Малыш в своей радужной, переливавшейся золотом и зеленью рубахе и выцветших на солнце джинсах. В каждой руке он держал по револьверу 45-го калибра, а на его физиономии застыла гримаса злобы и ярости.

— Я просто п-п-проверял здесь дорогу, — услыхал Мусорщик свои собственный голос. — Хотел п-п-проверить, к-к-как…

— Конечно, проверял, на карачках, гнида поганая. Сейчас я проверю твою ё…ю шкуру. Встань.

Мусорщик как-то ухитрился подняться на ноги и устоять, держась за ручку дверцы машины справа от него. Два черных дула револьверов Малыша казались ничуть не меньше, чем две дыры туннеля Эйзенхауэра. Мусорщик смотрел на свою смерть и знал это. На этот раз у него не нашлось нужных слов.

Он молча воззвал к темному человеку: «Пожалуйста… если такова твоя воля… жизнь отдам за тебя!»

— Что там впереди? — спросил Малыш. — Завал?

— Туннель. Весь забит. Я потому и вернулся, чтобы сказать. Пожалуйста…

— Туннель! — заревел Малыш. — Инсусе-слепой-лысый-волосатый-Христе! — Он снова оскалился. — Ты не врешь мне, говнюк хренов?

— Нет! Клянусь, я не вру! На знаке написано «Туннель Эзенхувера». Я так думаю… что там так написано, только я плохо читаю длинные слова. Я…

— Закрой свою пасть. Далеко?

— Восемь миль. Может, даже побольше.

Малыш помолчал секунду, глядя на запад. Потом он уставился своими блестящими глазами на Мусорщика и заверещал:

— Ты тут мне хочешь вкрутить, что это железо тянется на восемь миль? Ты врешь, пидер! — Он надавил на спусковые крючки обоих револьверов до половины. Мусорщик, который не смог бы отличить спусковой крючок от крюка вешалки, завизжал как баба и закрыл ладонями глаза.

— Не вру! — вопил он. — Не вру! Я клянусь! Клянусь!..

• Предыдущая
• 18/172
• Следующая