Колдунья моя - Смолл Бертрис - Страница 62
- Предыдущая
- 62/112
- Следующая
— А твой отец? — с любопытством спросила Мэйрин.
— Отец всегда был добр ко мне, но и он не позволял мне забыть о том, что я — незаконнорожденный сын. Впрочем, он сделал для меня очень много — устроил при дворе Вильгельма Нормандского. Пока я не достиг совершеннолетия, он честно заботился о наследстве, которое мне оставил дед по материнской линии. Он никогда не отрицал своего отцовства, публично признал меня своим сыном. Не могу сказать, что отец обращался со мной дурно.
— Сколько же тебе лет? — поинтересовалась Мэйрин. — Вот видишь: я — твоя жена, а до сих пор не знаю таких простейших вещей!
— Мне тридцать. Я родился третьего августа. Я знаю, что тебе шестнадцать лет. Мне сказала Ида. Но когда у тебя день рождения?
— Тридцать первого октября. В канун Самайна.
— Самайн?! Ты соблюдаешь старые обычаи, Мэйрин?
— Я всегда разжигаю костер, — уклончиво ответила она. — Я поступала так всю жизнь. Дагда научил меня. Ведь так делают сородичи моей матери.
— Это языческий ритуал, Мэйрин. Церковь не одобряет такие вещи.
— Фи! — пренебрежительно воскликнула Мэйрин. — Что ты вообще об этом знаешь, Жосслен? Ты хоть понимаешь, зачем разжигают костры?
Жосслен был вынужден признать свое невежество в этом вопросе.
— Тогда я тебе объясню, — сказала она. — Но не вздумай запрещать мне отмечать этот праздник! В этом я тебя все равно не послушаюсь! Самайн — это начало нового года, когда земля начинает медленно умирать с приближением зимы, чтобы вновь возродиться с весенним теплом. Что же в этом противно христианству? — Мэйрин благоразумно умолчала о том, что Самайн считался также временем, когда истончается преграда между миром живых и потусторонним миром и когда духи свободно переходят из одного мира в другой. — А первого февраля празднуется Имболк в честь того, что овцы начинают давать молоко. Это верный знак приближения весны. Первое мая — Бельтан, праздник плодородия и зачатия. В старину кельты играли свадьбы в этот день. А первое августа — Лугназад, торжество в честь солнца и жизненной силы во всех ее воплощениях.
— Что же в этом дурного, милорд?
— Похоже, ничего, — медленно проговорил Жосслен. — Но что об этом думает отец Альберт? Мэйрин улыбнулась.
— Отец Альберт родом из Уэльса, а валлийцы — тоже кельты. Они тоже разжигают костры на праздники. Наш священник заботится только о том, чтобы люди ходили на мессу, а на прочее закрывает глаза.
— Ну, при нормандском дворе все иначе, — сказал Жосслен. — Король придерживается самых строгих правил в вере и тщательно следит за тем, чтобы не допустить появления ереси. И благодаря этому его поддерживает папа римский.
Мэйрин приподнялась на одном локте и заглянула в лицо мужу. Огненные волосы балдахином ниспадали на ее плечо и грудь.
— Ты всегда говоришь с женщинами в постели о таких скучных делах, как религия и политика? — иронически спросила она. — Неужели так принято при нормандском дворе?
Одна ее грудь была прикрыта рукой и изгибом тела, но вторая-то была отлично видна! Повернувшись на бок, Жосслен впился губами в соблазнительный сосок. Мэйрин удивленно вскрикнула и села, облокотясь на подушку, но Жосслен не собирался так легко сдаться. Не разжимая губ, он просто подвинулся вместе с ней.
— В эту игру могут играть двое, мой шалун, — лукаво проговорила Мэйрин. Протянув руку, она принялась ласкать его быстро твердевшее от искусных прикосновений орудие. Пальцы ее двигались медленно и дразняще. Жосслен невольно сжал зубами ее напрягшийся сосок, и Мэйрин поняла, что он тоже возбудился.
Оба ушли с головой в эту восхитительную забаву, стремясь открыть друг в друге новые тайны. Жосслен блаженствовал от ее поцелуев, от прикосновений к ее шелковистой коже. Мэйрин жадно принимала его ласки, наслаждаясь силой и нежностью его объятий. Вскоре Жосслен почувствовал, что теряет над собой контроль. Он отпустил ее грудь и прильнул к губам.
«Как чудесно», — подумала Мэйрин, когда он обвил одной рукой ее плечи, а второй продолжил сжимать и поглаживать грудь. Его большой палец вызывающе потер набухший сосок. Мэйрин начала ласкать его шею, то нежно касаясь ее кончиками пальцев, то легонько царапая ногтями. И когда Жосслен прижался к ней всем телом и без труда проник в ее лоно, обоим это показалось таким естественным, словно они знали друг друга уже много лет. Жосслен двигался осторожно, помня, что она только накануне лишилась невинности.
— Ах, колдунья, — прошептал он, — ты сводишь меня с ума. Я задыхаюсь от желания!
Эти слова наполнили ее почти таким же блаженством, как и его горящее от страсти тело, которое снова вело ее к совершенному счастью. Инстинкт подсказал ей обвить ногами поясницу Жосслена. Почувствовав, что теперь он стал погружаться глубже, она вскрикнула от удивления. Она уже научилась двигаться в одном ритме с ним и могла лишь восхищаться тем, насколько их тела подходят друг другу. Растворяясь в океане наслаждения, она тихо простонала:
— О, Жосслен, неужели это всегда так сладко?
— Ах, Пресвятая Дева, — прошептал Жосслен. — Надеюсь, что да, колдунья моя!
Мэйрин снова почувствовала, как взмывает в небеса. Это отдаленно напомнило ей кружение морских птиц над волнами, парение чаек, подхваченных вихрем и поднимающихся все выше и выше под облака, чтобы затем камнем упасть вниз.
Жосслен продолжал двигаться по-прежнему, и с каждым толчком Мэйрин влекло навстречу ему все сильнее, пока ей не показалось, что на сей раз она наверняка умрет от наслаждения. «Интересно, ему так же хорошо?»— подумала она. А потом, как и накануне вечером, она без всякого предупреждения провалилась в сладкую мглу, услышав как сквозь туман восторженный возглас Жосслена, в экстазе затопившего ее лоно теплым соком любви.
Когда Мэйрин снова смогла дышать более или менее нормально, она обнаружила, что Жосслен нежно обнимает ее и гладит по голове.
— Почему нам так хорошо вдвоем? Ведь мы — почти чужие друг другу! — удивилась Мэйрин.
— Ну, теперь уж не чужие, — рассмеялся Жосслен. Он слегка отодвинулся, чтобы рассмотреть ее всю. Пальцы его поглаживали ее точеный подбородок. — Да, любовь моя, не чужие.
Возможно, мы еще мало знаем друг о друге, но наши тела быстро стали друзьями.
— Думаю, что наши души тоже быстро подружатся. Жосслен кивнул.
— Да, Мэйрин. Я в этом уверен.
— Очень странно, но я счастлива, — проговорила Мэйрин. — У меня в жизни были одни несчастья. А сейчас, лежа рядом с тобой, я испытала совершенно новое чувство. И поняла, что это и есть счастье. Нам очень повезло, Жосслен.
— Да, Мэйрин, нам очень повезло, что мы встретились с тобой в этом безумном мире. — Он снова заключил ее в объятия, и Мэйрин опустила голову ему на грудь.
Она слышала, как бьется его сердце ровными, мощными толчками. Она вдыхала запах его тела, уже ставший знакомым и родным. Этот запах был иным, чем у отца и Брэнда. Он был другим, но приятным.
Стояло раннее утро. Тусклый свет пробивался сквозь узкие окна, освещая комнату. Кроме ветра, не слышалось других звуков. Мэйрин поняла, что снег до сих пор идет. Она снова задремала в объятиях Жосслена, чувствуя полное умиротворение и покой.
Жосслен держал ее так бережно, словно она — хрупкое создание. Он ощутил, как она расслабилась, погрузившись в сон, и сердце его затопило странное чувство, названия которому он не мог придумать. Он нашел себе жену, жену из благородной и достойной семьи. Его дети никогда не будут страдать от клейма незаконного рождения, которое тяготело над ним всю жизнь и которое заставило его родную мать предпочесть ему законного сына его отца. Нет! Его дети будут рождены в браке и сполна познают родительскую любовь. Мэйрин слегка пошевелилась во сне, и Жосслен с любопытством подумал, что, быть может, его семя уже принялось в ее прекрасном теле и, быть может, их будущий сын уже начал расти. Впрочем, ответить на этот вопрос может только время. А пока что Жосслен намеревался заниматься с ней любовью по возможности часто. У них будет много детей.
- Предыдущая
- 62/112
- Следующая
