Царица Пальмиры - Смолл Бертрис - Страница 77

• Предыдущая
• 77/132
• Следующая

Потрясенная Зенобия поняла, что он сказал правду. В тот момент она не могла контролировать свое тело. Волны чистого чувственного наслаждения одна за другой накатывали на нее, и у нее не было сил сопротивляться ему. Глубоко внутри начало зарождаться напряжение, и сила его была так велика, что оно грозило либо поглотить, либо уничтожить ее. Но каким бы постыдным она не находила свое положение, ей не хотелось умирать. Победа останется за ним, какой бы путь она не избрала. Однако она найдет способ отомстить ему за себя. Это всего лишь первая битва.

Тихо вскрикнув, она вцепилась ногтями в его мускулистую спину. Его смех прозвучал торжествующе. Он снова начал медленные, неторопливые движения, и на этот раз Зенобия двигалась с ним вместе.

— Я ненавижу тебя! — прорычала она сквозь стиснутые зубы.

— Но твое восхитительное тело желает меня! — прошептал он.

Она зажала его голову между ладонями и неистово поцеловала его. Потом отыскала его левое ухо, и кончик ее языка начал совершать вокруг него дразнящие движения, осторожно протолкнув кончик языка в ушную полость, она тихонько подула. Он застонал, а она рассмеялась. В ответ его руки проскользнули под ее округлые ягодицы, и принялись ласкать их. Он наклонился вперед, и его губы начали игру с ее напрягшимися сосками. Он лизал и покусывал их, пока ее дыхание снова не перешло в короткие, быстрые вздохи. Она попыталась оттолкнуть его, чтобы перейти в контратаку, но он охватил ее ягодицы и глубоко погрузился в ее тело, снова пригвоздив ее к ложу и жестоко подчинив себе. Вскоре Зенобия уже бессознательно извивалась под Аврелианом, и он вел ее к пику наслаждения — один, второй, третий раз, пока она, наконец, не выругалась:

— Будь ты проклят, римлянин, отпусти меня! И он отпустил ее, предварительно дойдя до кульминации и издав при этом звук, который был чем-то средним между смехом и стоном.

После этого они лежали несколько минут, прильнув друг к другу, затем он скатился с нее, и вскоре после она услышала его храп. Только тогда Зенобия свернулась клубочком и тихо заплакала, уткнувшись в подушки. Наконец, она погрузилась в глубокий исцеляющий сон. Проснувшись, обнаружила, что лежит на животе, прижатая сверху его мощной рукой. Она обдумывала, как бы поосторожнее освободиться, так как боялась, что если он тоже проснется, то может пожелать ее снова, а она не готова выдержать еще одну такую битву.

— Ты проснулась!

Голос Аврелиана решил эту проблему.

— Да, проснулась, римлянин.

Она намеренно говорила ровно и бесстрастно.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— А почему тебя это беспокоит? — сказала она в ответ, перевернулась, села и натянула покрывало на озябшее тело. — Ты ведь одержал победу, не правда ли? Ты выиграл битву между нами, римлянин. Чего же ты еще хочешь?

— Тебя!

Это слово прозвучало резко и ясно.

— Ты уже обладал мной.

Ее голос слегка дрожал, и она молчаливо проклинала себя за слабость.

— Я обладал твоим телом, Зенобия, но не тобой.

— Ты никогда не будешь обладать мной римлянин! Ни один мужчина никогда не обладал мной и никогда не будет! — солгала она.

— Даже Марк Александр Бритайн? — спросил он.

— Будь ты проклят, Аврелиан! Будь ты проклят тысячу раз! — произнесла она напряженным голосом, и ей пришлось сдерживать слезы, которые грозили вновь хлынуть у нее из глаз. — Чего ты хочешь от меня? Может быть, правда заставит тебя замолчать раз и навсегда. Ну что ж, хорошо. Я любила Марка так, как никогда не любила ни одного мужчину. Когда он женился на твоей племяннице, я страдала не только из-за того, что потеряла его, но и из-за его предательства, ведь я полагала, что хорошо знаю его. Да, я отдавала ему себя целиком, и я больше не совершу подобной ошибки. Каждый раз, когда ты будешь желать меня, тебе придется принуждать меня, и, может быть, ты снова заставишь меня заявить о своем поражении. Но ты никогда не будешь владеть мной по-настоящему. И ты никогда не сможешь использовать Марка как оружие в твоей войне против меня. Ты не сможешь причинить мне боль.

Она почувствовала, что эта речь истощила ее силы, но в то же время, каким бы невероятным это ни казалось, она вновь ощущала себя сильной.

Во время ее монолога он лежал на животе. Теперь он перевернулся и взглянул на нее снизу вверх.

— Как же ты удивительно наивна, богиня!

Его голубые глаза смотрели на нее с причудливой смесью сочувствия и решимости. Потом это выражение внезапно исчезло, и его взгляд вновь стал непроницаемым. Он спокойно поднялся с постели и, повернувшись к ней, произнес:

— Вставай, богиня! Ночью я отправил твоему сыну послание, и сегодня утром представлю тебя Пальмире в качестве моей пленницы. У них будет один день, чтобы решить свою судьбу.

— Они не сдадутся! — настаивала она.

— Тогда я обрушу город им на головы! — последовал ответ. Они пристально смотрели друг на друга. Каждый из них был непоколебим в своих намерениях и уверен в своей правоте. Наконец, Зенобия с хмурым видом произнесла:

— Мне нечего надеть, римлянин. Несомненно, ты не собираешься выставлять меня нагой перед стенами моего собственного города?

Злобная усмешка искривила его губы.

— Восхитительная мысль, богиня! Но нет! Я редко делю с другими то, что принадлежит мне. Вчера поздно ночью, прежде чем я присоединился к тебе, в лагерь явилась ворчливая старуха, которая заявила, что она — твоя служанка. Твой сын прислал ее с одеждой и другими вещами, которые могут понадобиться женщине. Бедному Гаю Цицерону нелегко пришлось. Только когда с ней заговорила одна из бедавийских женщин, ее удалось успокоить. Я сейчас же пошлю за ними.

Аврелиан быстро оделся и вышел из палатки, не сказав ей больше ни слова. Вскоре после он вернулся вместе с двумя женщинами.

— Хвала богам! Ты невредима! — воскликнула Баб, и слезы заструились по ее обветренному старому лицу, когда она бросилась на шею Зенобии.

Завернувшись в покрывало, Зенобия утешала свою няню.

— Тише, старушка! Как всегда, ты слишком беспокоишься обо мне. Разве я не любима богами?

Аврелиан, однако, заметил выражение озабоченности на лице царицы. Итак, подумал он, ее сердце не совсем холодное.

— Зенобия!

Зенобия с любопытством взглянула на вторую женщину, которая откинула назад капюшон накидки.

— Тамар! Ох, Тамар, неужели это действительно ты?

— Да, это я, дитя мое! — Тамар разглядывала одеяние Зенобии. — Как у тебя дела?

Зенобия спокойно кивнула.

— Все так, как я ожидала, — ответила она.

— Кто эти женщины? — спросил император. Зенобия взглянула на него.

— Это моя старая няня, которая всегда заботилась обо мне. Ее зовут Баб. А это, — с этими словами она подтолкнула вперед Тамар, — это Тамар бат Хаммид, жена моего отца.

— Значит, ты в хороших руках, и я могу спокойно оставить тебя, — ответил он. Потом он повернулся к двум старым женщинам.

— Оденьте царицу в ее лучшие одежды! Он поднес руку Зенобии к своим губам и, повернув ее, поцеловал внутреннюю сторону ее запястья.

— Встретимся позже, богиня! — сказал он и быстро вышел из палатки.

С минуту все три женщины стояли в молчании, а потом Тамар спокойно сказала:

— Баб, покажи Зенобии то, что ты принесла. Выберем что-нибудь подходящее.

Баб зашаркала к выходу из палатки, нагнулась и втащила небольшой сундучок. Открыв его, она достала оттуда прозрачное темное одеяние. Со слабым подобием улыбки протянула его Зенобии и сказала:

— Я выбрала для тебя вот это, дитя мое. Губы Зенобии дрогнули от восторга.

— Неужели ты становишься бунтовщицей в свои преклонные годы. Баб?

Старуха захихикала.

— Я подумала, что это подойдет при данных обстоятельствах!

— Ты, что, с ума сошла? — спросила Тамар. — Ведь черный цвет — это цвет траура.

— А разве мне не следует быть в трауре? — возразила Зенобия. — Я в трауре по моей добродетели, которую у меня вырвали прошлой ночью. Я в трауре по Пальмире, моему любимому городу. Я чувствую, что эта битва с Римом будет смертельной.

• Предыдущая
• 77/132
• Следующая