Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс - Сладков Александр Валерьевич - Страница 24

– Значит так! Вы сейчас идете, а я в десять тридцать начинаю движение! Устраивает?

– Устраивает.

– Вот смотри, сейчас сорок три минуты…

– Да-да, только остальные у меня подтянутся…

– Вот смотри, я начинаю работать через тридцать минут после того, как вы дойдете. Вы мне говорите, я тридцать минут жду – и вперед!

«Чайка» по-прежнему центр мира. Вернее, центр войны. Из люка БТРа слышны обрывки радиообмена:

– «Липа», «Липа», прием.

– Сейчас не обстреливают. Но был обстрел.

– «Липа», «Липа», прием.

– «Берет», «Берет», я «Барс», прием.

– Какой там наш! Это грузинский танк горит!

Хрулев в прекрасном настроении. Шутит. Кокойты не отстает: «Придем, парад на площади сделаем!» Хрулев: «А мне запретили смотр техники. И что-либо в городе расставлять».

Я подвигаюсь к командующему поближе:

– Что-то авиации я нашей не вижу!

– А целей-то для них нет. Бомберы работают. Где положено.

– Так вон, говорят, танки грузинские выходят, это что, не цель?

Хрулев, улыбаясь, отвечает:

– Ничего, у нас мат есть и кулак!

Кокойты озабочен:

– Самое главное, чтоб у нас координация была.

И уже своим:

– Давайте! Задерживаем уже.

А Ротный выжимает в руке шлемофон, как кистевой эспандер. Взгляд сосредоточенный. И смотрит он вдаль, сквозь всех нас. Понимаю. Я его понимаю. Всей душой, всем сердцем он там, в городе, рядом с другом со своим, с «Липой». Он воюет!

– Остальные где твои «коробочки», «Ястреб»? Да, я понял. Я тебя принял.

Добавляет, уже глядя на Гостева:

– Он сам не может понять, где его две «коробочки».

Гостев азартно взмахивает кулаком:

– Скажи ему, пусть открывает огонь!

– Огонь! Огонь, «Липа»! Я «Барс», прием! На приеме для «Запала».

Осетинские силы строятся в три шеренги вдоль края поляны. Ого, это что-то новенькое на войне. Надо построиться, чтоб тебя быстрее из минометов или с воздуха упороли. Да… Войско… Ополченцы, одним словом. В основном, взрослые мужики. Старательно выравнивают ряды. Поляна бугристая. Не больно-то ловко у них получается.

Ленькину камеру как-то не замечают. Да и наша махра тоже не обращает внимания. Вот это условия для работы! Мы одни, больше репортеров нет. Вне конкуренции. Они или в городе или там, в Джаве. Леонсио и Уклейн – братья Люмьер. Строчат, как на учениях. Да мне самому до конца не верится, что это война. Забылся и летчик, нами убитый, и раненые осетины в санчасти, и плач старика со старушкой над родными развалинами. А здесь… Жара. Солнце печет. Там по рации кричат, тут построения городят… Маневры, да и только!

Хрулев видит, что работа кипит. Не вмешивается.

– «Барс», «Липа» на приеме.

– Он не сможет вести огонь по этой цели. Он не достанет.

Ротный меняется в лице и, волнуясь, говорит с «Липой» громко, медленно, с расстановкой. Тоном учителя, который объясняет что-то сокровенное любимому ученику. А мне ясно: Ухватов там или что-то важное обнаружил, просит уничтожить, либо сам встрял, просит огневой поддержки. По любому артиллерия не достает. Не может ему помочь.

Хрулев азартно продирается к карте сквозь кучку работающих офицеров:

– Давай небом туда долбанем (другое слово, другое)!

Кричит Ротному:

– Стой!

И тут же авианаводчику:

– Иди сюда! Готов? Вот цель!

Молодой офицер с допотопной радиостанцией в руках смущенно и быстро мотает туда-сюда головой, так собака от воды отряхивается:

– Нет, нет! Они неуправляемые! Они сами по себе работают. Они там, в России задачу получают!

Так. Понятно. Авиации не будет. Летчик заболел. Как это «они сами по себе работают»? А мы? Нас кто с воздуха прикрывать будет?

Вспоминаю Серегу Буянкина. Гоняли мы с ним у нас в Монине за ВВА имени Гагарина в хоккей. Играли, то есть, в одной команде. Буянкин сам летчик. Писал диссертацию, что-то типа «Поддержка пехоты фронтовой авиацией в наземном бою». В конце концов Серега защитился и пропал. А встретились мы через год.

– О-о-о, Серега! Ты где?

– Вот в жэке работаю!

– Врешь!

– Сань, уволился! Как служить? На эту зарплату разве семью прокормишь? Да еще по четыре месяца деньги не выдают!

Вот так! «Убили Петруху, Павел Артемьич!» Был бы Серега, может, помог бы он нам здесь.

И Дима Петров уволился. Мой школьный товарищ и сосед по дому. Его диссертация была на тему воздушной разведки. Вызвал его как-то начальник академии и спросил:

– А вы, говорят, майор, бананами торгуете?

– Так точно, товарищ генерал! Торгую! Дети. Третий месяц деньги не платят, вы же знаете.

– Ты, майор, выбирай: или служба, или бананы.

Дима выбрал бананы. То есть сытых детей. И сейчас в шоколаде. А мы в говне, вернее в окружении, на этой Галуанской высоте. Без авиации.

Хрулев, разочарованно махнув рукой, отпускает авианаводчика. Мы все расстроенно смотрим в небо. И вдруг… Бац, хлопок! Прям компьютерная графика, 3D. Аккурат над нашими головами сперва проскакивает самолет. Следом светящееся копье – ракета. Самолет едва успевает уйти за край поляны – и копье его настегает. В небе дымок… И пустота. Вся поляна ликует. Кокойты размахивает руками, свистит, как на футболе!

– Сбили! Самолет сбили!

– Да-да, попали по нему!

Среди общего ликования опять возникает Хрулев. Укоризненно смотрит на президента и опять стучит пальцем по циферблату.

– Эдуард! Эдуард! Чем дольше ты будешь тянуть…

– Все, все! Поехали!

Хрулев качает головой, выдвинув челюсть и скривив рот, как шериф в голливудском боевике, довольно хлопает пеня по плечу:

– Не надо летать над Пятьдесят восьмой армией! Это опасно!

Смеемся. Возвращается авианаводчик. Со второй попытки попадает в рот сигаретой.

– Это нашего сбили. Командир Буденновского полка, Кабылаша.

Материмся, расходимся. На противоположном краю поляны Кокойты снова строит своих бойцов.

– Приказ всему личному составу. Кто прошел подготовку в центре «Барс» под командованием Базаева, идут впереди.

Кокойты указывает всем на парня в американском камуфляже и в едко-зеленой панаме. Базаев держит свой автомат на сгибах локтей. Прижимает к груди, как младенца.

– В город заходим первыми мы. Поэтому! Действуем слажено. Смотрим, выдерживаем линию. Все мы прекрасно знаем, какие районы нашего города контролируют сейчас наши подразделения, сливаемся с ними. Ориентируемся на действия спецназа. И зачищаем город. То есть – официально: начало зачистки города Цхинвал. Вперед!

Хрулев в этот раз выныривает откуда-то сбоку. Выразительно глядит на Кокойты. Похоже, командующий теряет терпение. Выдавливает из себя слова с придыханием, как Змей Горыныч огонь:

– Эдуард! Время!

Президент застенчиво улыбается и, словно опомнившись, легонечко тыкает себя пальцем в висок, потом в небо.

– Все-все! Пошли.

Командир Базаев, что в панаме, проходит вдоль строя и, хлопая правой рукой по прикладу, что-то втолковывает ополченцам на родном языке. Его бойцы рассаживаются на своей старенькой бронетехнике.

Кокойты вскидывает кулак и что-то кричит. Словно испанский коммунист прошлого века: «No pasarán», «Они не пройдут!» Но… Они прошли, еще как прошли. Со свистом! Фашисты, я имею в виду, в Испании. А из слов югоосетинского президента я разбираю только «Вастарджи!». Понимаю. Он молится: «Да поможет нам Святой Георгий!». Надо же. Там, по ту сторону фронта, с таким же кличем навстречу нам идут другие православные воины, грузины. Вот удалось же кому-то нас всех обвести вокруг пальца и натравить друг на друга.

УАЗик Кокойты, облепленный бойцами, как моджахедами в Афгане, спускается по той дороге, по которой еще вчера ползли мы с пехотой.

Тут я должен сказать: я однажды ходил в атаку с осетинскими воинами. В 2004‑м. Кстати, тоже в августе. Тогда Цхинвал постоянно обстреливали с господствующей высоты. Люди мирные гибли. Высота называлась Паук, из-за перекрестка важных дорог у ее подножья. Я как раз накануне прибыл в Цхинвал в командировку. Поинтересовался в штабе, не будет ли для меня что-нибудь эдакого. Мне предложили: «Пойдешь на Паук?» – «Конечно, пойду!» Нас с оператором Виталием Дупличем представили молодому голубоглазому осетину. Глянул я на него и обомлел: ну вылитый Ваня Ургант!