Записки непутевого резидента, или Will-o’- the-wisp - Любимов Михаил Петрович - Страница 45

Тема моя звучала «Особенности национального характера англичан и их использование в оперативной работе» — держитесь, леди и джентльмены! Почтенный сэр Майкл взялся за ваши слабости и вскоре научит весь мир, как всех вас вербовать! Королева с ума сойдет, узнав, что ее подданных отныне любой дурак сможет привлечь к сотрудничеству с помощью простой методики предприимчивого подполковника.

Я начал читать различные труды[54] по национальному характеру и не на шутку увлекся: редко встречался писатель и в Англии, и в России, и в других странах, который не изрек бы несколько мыслей по поводу национального характера англичан, многие писали с блеском, причем противоречили и опровергали друг друга. Почему было бы не добавить в окрошку и щепоточку собственного видения, этнопсихология от этого не умерла бы, и вообще, как писал Тимофеев-Рессовский, «наука — баба веселая и не любит, чтобы с нею обращались с паучьей серьезностью».

Но главной целью, естественно, было получение ученой степени, и рецепт этого был до склероза прост: сначала подвести железную идеологическую базу, ошеломить библиографией (прочитать бы хоть один процент!), указать со слезой на пробелы, образовавшиеся в тяжком разведывательном труде из-за халатного пренебрежения наукой, а затем навешать на марксистско-ленинский скелет оперативные макароны и придать всей этой требухе практический характер, что, несомненно, подвигнет оперативный состав на вербовку нации лавочников во всех точках земного шара, и особливо в осином гнезде — Лондоне.

Мои дерзания, естественно, потребовали общения с архивами по Англии, и это привело в родной отдел к его новому шефу Дмитрию Якушкину, недавно прибывшему из Соединенных Штатов.

О Якушкине можно писать все что угодно, в зависимости от политических и личных симпатий, но трудно оспаривать незаурядность и колоритность его индивидуальности: высокий, аристократического вида интеллектуал, иногда наизусть цитировавший Льва Толстого, умница и превосходный собеседник, собиратель книг по истории (причем эмигрантских авторов, что в то время серьезно выпадало из общего уклада), казалось бы, истинный либерал и отец русской демократии, — но — бойтесь стереотипов! — у Дмитрия Ивановича все это причудливо сочеталось с жутким сталинизмом.

Еще до нового назначения, провожая сына в пионерский лагерь КГБ, среди пап и мам я встретил Виктора Грушко, он, застенчиво улыбаясь, сообщил, что недавно вернулся из Норвегии и назначен заместителем Якушкина, чему он был несказанно рад.

Однажды после бесед в отделе о загадках англосаксонской души (я даже проводил анкетирование об ее особенностях, хотя для большинства сотрудников английская психология была терра инкогнита по той причине, что они редко об этом задумывались) я заглянул к Якушкину, который совершенно неожиданно предложил мне должность своего заместителя— это было лестно, интересно и перспективно.

Бес попутал меня в очередной раз.

Вскоре я был проведен на беседу к Крючкову, не так давно назначенному Андроповым первым заместителем под обреченного шефа разведки Федора Мортина и курировавшему наш отдел. Брали меня как эксперта по Англии, призванного если не восстановить былую славу лондонской резидентуры, то, во всяком случае, подчистить пепелище, образовавшееся после массовой высылки в 1971 году ста пяти советских дипломатов.

Скандал 1971 года, обостривший до предела англо-советские отношения, вспыхнул после бегства на Запад сотрудника бывшего отдела «мокрых дел» Лялина, вроде бы и выдавшего асов КГБ и ГРУ[55]. В московских высших сферах все возмущались наглостью англичан и сравнивали акцию со знаменитой в 20-х годах нотой Керзона.

На самом деле такая высылка уже давным-давно назрела: англичане сначала намекали, а потом уже прямо указывали на безудержный рост советских представительств, об этом гудели и в парламенте, и в прессе, но попробуйте остановить законы Паркинсона и выход советской бюрократии за границы столь любимого Отечества!

Ретивые МИД и прочие «штатские» учреждения не отставали от двух разведывательных служб и протежировали в Лондон лучших детишек истеблишмента, а резидентура КГБ, если бы ее вовремя не остановили, превратилась бы в солидное управление с отделами и собственной конюшней с золотой каретой для выездов резидента в Букингемский дворец на аудиенцию у королевы.

В то же время число англичан в Москве на фоне нашей славной дивизии выглядело мизерным (в отличие от США).

Ноша на меня легла ответственная: организовать разведывательную работу в Англии, причем действовать и через третьи страны, причислив Альбион к главному противнику — США.

Резидентурой после скандальных высылок руководил офицер безопасности, закаленный во внутренних боях латышский кадр (стрелок по духу), бдивший и высылавший за грехи (так, например, погорел советник К., не совсем погано отозвавшийся о Сахарове), но лишь в общих чертах представлявший и страну пребывания, и разведывательную работу.

Посему начать следовало с подбора резидента, но тут проблема уперлась в английское упрямство: мы представляли на выезд десятки выдающихся мастодонтов, но проклятые англичане, потеряв совесть, сбивали всех, кто имел зарубежный опыт, наши ответные меры и «подвешивания» на визе сбиравшихся в Московию британских сотрудников имели лишь малый эффект, время летело, реальных кандидатов не было, и Мортин, чувствуя, как уходит из-под него кресло, однажды запальчиво вскричал: «А почему бы не послать в Лондон самого Крючкова? Он не засвечен, ему наверняка дадут визу!»

Вскоре шефу отрубили голову и сделали советником при Председателе.

На трон взошел Крючков, незадолго перед этим мы отметили его 50-летие, таинство причащения совершали в основном счастливчики, трудившиеся под его крылом, благоговейно вошли мы в кабинет (с какими-то приятными, но недорогими подарками— у Крючкова была репутация аскета а-ля Кампанелла, не пившего и дорогих подарков не бравшего, эти слухи вместе с его тягой к театру все время упорно поддерживала свита, думается, не без подсказки шефа), впереди — Дмитрий Иванович (благородный орлиный профиль), затем Грушко (скромный и улыбчивый) и я (чтобы никого не обидеть — с физиономией, переходящей в кувшинное рыло). Крючков был суховато любезен и предложил нам шампанского, Якушкин молвил что-то прочувственное, Крючков дотронулся до шампанского губами, еще минута — и мы быстро ретировались, ибо на подходе у дверей суетились и другие хитрованы.

Якушкин имел страсть к высоким сферам и влиятельным знакомствам, что хорошо вписывалось в свежую линию на использование в работе крупных советских тузов (редакторов газет, академиков, ведущих дипломатов), временами наезжавших в Англию, это соответствовало политике Андропова — Крючкова, стремившихся втянуть в круг своих интересов как можно больше бонз из других ведомств и тем самым держать под контролем всех и вся.

Такие встречи обставлялись со сдержанной помпой, в кабинетах «Праги» или «Арагви», Дмитрий Иванович обыкновенно брал меня с собой, там мы ставили перед визави интересующие нас вопросы (особой фантазией они не отличались), сообщали в лондонскую резидентуру о грядущем приезде сиятельной особы и просили оказать содействие вплоть до оплаты встреч с англичанами.

Печально, но урожай, посеянный на этих вкусных ленчах, всходы давал слабые: отъезжавшие согласно кивали головами, а иногда даже горели энтузиазмом и прикидывали, кого из своих английских друзей превратить в родник животворной информации, но на этом дело, как правило, и кончалось, никто не шел на рожон, но и не отказывался — кому охота портить отношения с КГБ? Правда, звон от таких встреч всегда доходил до ушей Крючкова, который подавал все это Андропову как нетрадиционный вклад в великое дело.

Воцарение Крючкова на пэгэувском троне мы встретили со сдержанной радостью, ибо отныне разведка получала незримый высокий статус: Крючков замыкался на самого Председателя, будучи его верным клевретом, служба сразу поднялась над грешной землей, и затрепетали все, особенно конкурент МИД (Громыко еще не включили в ПБ). Кроме того, Крючков не свалился с утонувшей в борьбе со шпионами и диссидентами периферии, не походил на сомнительного вида двух первых зампредов Цвигуна и Цинева, подставленных, как два цербера, под Андропова доверяющим, но проверяющим Брежневым (один — дружок, другой — родственник), усмирял контрреволюционный переворот в Венгрии в 1956 году (тогда либералы восторгались, как тонко Андропов подобрал прогрессивного Кадара, правда, забывали о загубленном Имре Наде), работал в международном отделе ЦК, отличался трудолюбием, цепкой памятью и вполне умещался в светлый образ шефа в глазах офицеров политической разведки, задававшей тон в Первом главном управлении (ПГУ).