Любимые не умирают - Нетесова Эльмира Анатольевна - Страница 56

• Предыдущая
• 56/75
• Следующая

   —  А цыгане за телкой не приходили? — спросил Димка.

  —   Нет! Им далеко до нас добираться. Дешевле еще таких как наши охмурить. Ни все телушки такие умные как наша,— рассмеялась Катя.

  —   Мам, а я закончу школу и пойду на курсы операторов. Спрашивал у ребят, какие уже работают на фирме. Сказали, что им кучеряво отслюнивают.

  —   Ты ищи, чтоб работа нравилась!—осекла баба сына.

  —   Мамка! Как может нравиться работа, если она не кормит? Вон Генка Сошин, закончил педагогический и куда с тем дипломом? Учитель получает даже меньше дворника! Столько денег на учебу выложил, а теперь на базаре бабским бельем торгует. Говорит, что это прибыльнее, теперь хоть на жратву хватает. Злится, что за диплом столько вложил, а зря. Хотя тоже мечтал! А когда полгода посидел на вшивой зарплате, сразу поумнел.

  —   Димка! Без образования все равно нельзя. Вон я закончила бухгалтерские курсы, работала. Прошло время. Пришла на комбинат к своим девкам недавно. Они сказали, что в бухгалтерию человек нужен. Я туда бегом помчалась. И что думаешь, они там все на компьютерах шпарят. У меня глаза на лоб полезли. Какие счеты, на калькуляторы не смотрят! И кто не умеет работать на компьютере, не владеет им, о бухгалтерии и не мечтает, пещерных не берут. Поняла и я, что рассчитывать мне не на что! Изучить ту машину моих мозгов не хватит. Там и среднего образования мало, а с моей семилеткой лучше не соваться.

  —   А я тебя научу!

  —   Поздно. Да и сам сначала научись.

  —   Мам! Это несложно.

  —   Димка, всему свое время. Я упустила. И если честно, я теперь получаю больше, чем в бухгалтерии. А потому, не стоит грузить голову лишним. Мне с техникой знакомиться уже поздно, и желания нет.

  —   Мам! Вчера Петровна приезжала.

  —   Что ей надо? — съежилась баба.

  —   Спрашивала, интересовалась, как живем, ждем ли отца домой?

   —  Кто тут по нем скучает? Вот дура! И что ты ей ответил?

  —   Ничего! Сделал вид, что не услышал. Она о нем стала говорить, а я к себе в комнату ушел. Зачем мне про него знать?

  —   Что-нибудь хотела кроме болтовни?

   —  Обиделась. Ушла молча. Я не стал ее задерживать. А вот бабуля Оля обещала на выходные приехать. С ночевкой! Вот здорово! Говорит, пирогов привезет и молока.

  —   Димка! Только пойми меня верно! Мы взрослые часто глупей вас бываем. Ссоримся, спорим, а из-за чего? Ведь каждой мамке свой ребенок дорог. Пусть он самый засратый, а для нее родной, кровинка и цветок. Если весь мир на него плевать будет, собой загородит и в обиду не даст. Потому что мать. Свою башку не пожалеет лишь бы дитя сберечь. Так и Евдокия Петровна. Она сначала мать, а уж потом все остальное. По себе знаю, кто не признал тебя, того и я не вижу. А потому, смирись с нею, прости и пойми. И ей бывает худо за Кольку. Но он ее сын. Он твой отец! Первый после Бога! Так меня учили с самого детства. И тебя прошу о том. Знай, как относишься к отцу, так к тебе будет относиться твой сын! А бабка его мать! За нее на небе спрос вдвойне.

   —  А сколько она тебя обижала, разве не обидно?

   —  Сынок, за это с нее спросится!

  —   Когда?

   —  Это от Бога! Может при жизни, или потом, не знаю, но нужно ее простить. Хотя я понимаю тебя, но сдержись, не обижай ее. Поверь, ей теперь очень плохо.

     —      Мам! Я не хочу тебе врать. Не знаю, как получится. Но мы с Петровной совсем чужие. Вряд ли сумею простить.

    И вот тогда Катя решилась, рассказала сыну о своем брате Василии, о том, что случилось в заснеженном, заледенелом лесу.

    Димка сидел оглушенный, подавленный.

    — Как же вы жили в одной деревне?

     —      Я не простила его. Я затаилась. И не случайно выпустила на Ваську медведей. Знала что будет. Я отомстила... Знаешь, как он кричал когда его рвал Гришка. Мне казалось, что моя душа выскочит наружу. Ведь кричал брат. Я даже не попыталась отогнать. Да и не послушался бы зверь. Но мне и сегодня слышится ночью Васькин крик, он зовет на помощь, я бегу, но не вижу брата. Это его душа просит прощенья и пощады. И, веришь, я простила его. Так нужно, сын. Помня горе, множим зло. От него нужно очищать свою душу и прощать...

     —      Мам! А как же бабуля терпела Ваську,— спросил Димка, едва переведя дух.

     —      Димуль! Но Василий был ее сыном, и она любила его. Это так понятно. Простила, как прощают очередную шалость повзрослевшего, глупого малыша. Ведь он свой...

     —      Бедная моя, несчастная! — обнял Димка Катьку, прижался к ней родным, теплым птенцом:

    — Я никому не дам тебя в обиду!

    — Теперь уж некому обижать,— рассмеялась баба и сказала:

     —      У отца с бабкой был один повод, одна причина и претензия. Я выпивала. Но теперь с этим завязано. И вот признаюсь, что ни врачи, ни знахарки, ни Акимыч, и уж тем более ни твой отец заставили отказаться от выпивки. В том только ты. Я и теперь дословно помню, что сказал мне тогда. Этого хватило. Я испугалась. И больше не тянет. Был толчок, но какой! Спасибо, сынок, один за всех справился.

  —   Просто я знал, что ты меня любишь и ради этого бросишь пить. Так и вышло. Я не ошибся и не перегнул...

   Они сидели вместе перед компьютером. Сын решил сам освоить его. И у Димки стало получаться.

   ...Никак не клеилось только у Николая. Уж куда только ни ставило его начальство зоны, Кольку отовсюду выпихивали, выталкивали и выкидывали. Он был бельмом на глазу у всех. Его никто не признавал и не хотел терпеть рядом.

   В бараке, куда Кольку привела охрана, даже шныри и сявки не подошли к нему, хотя бы из любопытства.

  Престарелый лидер, выглянувший из-под шконки, смерил Кольку прищуренным, недружелюбным взглядом и вернулся под шконку фыркая и матерясь.

  Уже вечером ругали мужика все зэки отборным матом. Не без причины, было за что. Поставили его на самую обычную работу, носить раствор каменщикам на пятый этаж в паре с молодым, здоровым парнем. Тот и попер как конь не оглядываясь назад. Колька на третьем этаже не удержал носилки, выронил, запахал носом по ступеням. Вот тут-то и получил от напарника по полной программе. Тот выдал не скупясь. Уж кем только ни назвал облитого раствором с головы до ног Кольку, над каким до мокроты в штанах хохотали все зэки строительной бригады.

   Но слишком тяжелыми оказались носилки, очень крутыми были ступени, но кто услышал, его осмеивали дружным хором, не обращая внимания на оправдывавшегося, плохо отмытого человека, какому не разрешили спать на шконке и указали место внизу, рядом с пидером. Колька негодовал, ругался, его загнали вниз пинками, не спрашивая согласия.

   А утром зэки отказались брать с собой Кольку, ответив, что этого выкидыша они по нечаянности уронят сверху вместе со строительным мусором. Мужик чуть не плакал. Его отправили чистить сортир. Но и там человеку не повезло, не хватило сноровки, свалило с ног зловоние и тошнота.

   Его приволокла в барак охрана, подобравшая мужика возле туалета, из какого Колька вывалился, потеряв сознание.

  —   Слабак!

  —   Придурок!

  —   Козел! Интересно, кем он пахал на воле? С таким мурлом как у него в начальство не прорваться. А если вламывал как работяга, чего тут выделывается? Забирайте это чмо от нас! Пусть другие его нюхают. Нам он не по кайфу! — недовольствовали мужики.

   Вообще чистить сортиры посылали провинившихся мужиков. Добровольно на эту работу никто не соглашался. После нее даже самые неприхотливые и выносливые зэки по три дня и больше не могли прикасаться к еде. И без того вонючая баланда казалась несносной. От перловой каши тут же начиналась рвота. Даже к хлебу боялись прикасаться.

   Кольку закрепили за сортирами на целых две недели. Так в зоне еще не наказывали никого. Самый стойкий из мужиков выдержал пять дней, а потом взмолился:

  —   Лучше расстреляйте!

   Колька на такое не решился и утром, взяв лопату и метлу, покорно пошел туда, куда ему приказали.

• Предыдущая
• 56/75
• Следующая