Терпеливый снайпер - Перес-Реверте Артуро - Страница 24

• Предыдущая
• 24/56
• Следующая

Лита, вспомнила я. Из-за каждого угла смотрели на меня – Рим усиливал эту иллюзию – ее наивные и печальные глаза. Всюду чудился мне ее взгляд, подернутый дымкой так никогда и не сбывшихся мечтаний. Всюду виделась ее нежная тень, чутко внимавшая звуку моих шагов. Там, где она сейчас, слишком темно, подумала я. И от этой мысли меня обуяла такая печаль, что, пустившись на поиски немедленного утешения, я зашла в книжный магазин «Арион» в конце улицы Аквиро с намерением заглушить боль: одни принимают аспирин, другие – анальгетики, а я лечусь книгами. Оглядев новинки и книги по искусству (ничего интересного не увидела), прошла вглубь, к стендам с редкими книгами. И всматривалась в ценник с астрономической суммой на желтой обложке первого издания «Леопарда»[38], когда в сумке у меня завибрировал телефон. И, услышав голос в трубке, – похолодела.

Запоздав на пять минут – договорились на девять, – я вошла в «Фортунато», чинный и чопорный ресторан в классическом стиле. Такие заведения прежде посещали звезды «Чинечитты», а в наши дни – элегантные итальянцы и туристы из разряда тех, кто до сих пор считает нужным надевать к ужину темный пиджак (мужчины) или жемчужное ожерелье (дамы).

– Рад познакомиться с вами, – сказал Лоренсо Бискарруэс.

Паста с трюфелями, стейки, красное вино из Пьемонта – по этикетке судя, цены запредельной. От моего амфитриона пахло туалетной водой. Белоснежная седина, зачесанная наверх и разделенная пробором, была так же безупречна, как учтивый тон: благообразная наружность и умение держать себя словно лаком покрывали темноватую биографию, не все эпизоды которой соответствовали неукоснительным требованиям закона. Свои несметные, как принято говорить, богатства Бискарруэс пулучил благодаря собственным непрестанным усилиям, железной воле и сорокалетним упорным трудам. Он значился в списке «Форбс» и в списке «Блумберга», и мало кто поверил бы, что сидящий за лучшим столиком ресторана сухощавый, с мягкими манерами господин в безупречном костюме цвета маренго и шелковом итальянском галстуке начинал со зверской эксплуатации азиатов-эмигрантов, трудившихся на него на подпольных швейных фабриках, и сам водил древний драндулет, развозя по лавкам контрафактные товары – подделку под всемирно известные бренды. Сейчас, когда ему принадлежало полсотни магазинов «Ребекка’з Бокс», разбросанных по всему миру, о прошлом этого мафиозного швейника напоминали разве что уродливые, корявые, почти плебейские руки да жесткий, пристально-пытливый взгляд, убедительно свидетельствовавший и об уверенности в себе, и о том, какое огромное состояние можно сколотить, если так смотреть на мир.

– Я знаю, что вы делаете в Италии.

– Ну да, – согласилась я. – Да, наверно, знаете. Думаю также, что едва ли вы нашли меня ради того, чтобы угостить этим вином.

– Вы ищете то же, что и я.

– Вероятно. Но по разным мотивам.

Он опустил глаза. Я заметила, что мясо он режет на совсем крохотные кусочки.

– Вам не любопытно узнать, каким образом я вышел на вас?

– Еще как любопытно. Но, полагаю, если захотите – сами расскажете.

Бискарруэс по-прежнему смотрел себе в тарелку. Жевал он медленно, словно бы недоверчиво.

– Я знаю все, что вы делали в Италии, – повторил он. – И о вашей поездке в Лиссабон.

– Еще бы вам не знать… Должна заметить, что вы или ваши люди временами переходили все границы. В Вероне я увидела нож.

Тут он наконец поднял на меня глаза. В молчании его не чувствовалось ни капли сожаления или извинения. Да, впрочем, я их и не ждала.

– С вашего позволения… я не понимаю, о чем вы ведете речь, – сказал он. – И повторять это дважды – значило бы усомниться в вашем уме.

И одарил меня улыбкой, но мне она не понравилась. Ибо с бесстыдной прямотой заявляла о том, что он замешан в это дело.

– Вам ничего не известно о моем уме.

– Ошибаетесь. Известно вполне достаточно.

Интересно откуда, подумала я. Не Маурисио ли Боске, владелец «Бирнамского леса», предоставил ему необходимые сведения? Если они спелись. Судя по тому, как развиваются события, совершенно не исключено, что главная цель была – найти Снайпера, а книга и прочее – лишь предлог, а вернее, приманка. И все сводилось к одной несложной комбинации: Боске дает мне поручение, я разыскиваю, за мной следят. А Бискарруэс терпеливо ткет свою паутину. Но зачем, спрашивается, он вылез на свет? Зачем сидит сейчас напротив и ест стейк?

– Зачем вы здесь?

– Мне кажется, ситуация немного осложнилась, – ответил он, чуть подумав. – Ненужным образом к тому же. Еще мне кажется, у вас есть основания считать себя пострадавшей. А это никак не входило в мои намерения.

– Значит, вам следовало бы тщательнее отбирать своих людей.

Он глядел на меня бесстрастно и сказал, будто не слыша этих слов:

– Не знаю, видели ли вы граффити, сделанное моим сыном перед гибелью. Там была его подпись. Его тэг.

– Холден, – сказала я.

– Вот именно. Зато знаю, что вы виделись и разговаривали с этим его приятелем-райтером… Он объяснил вам, почему Даниэль выбрал такой тэг?

– Нет.

– Мать подарила ему книгу. Я-то не очень люблю читать, а она – страстная книжница. Ну да у нее и времени больше… Книга называлась «Над пропастью во ржи». Сыну она страшно понравилась. И он взял себе имя главного героя – Холден кто-то там…

– Колфилд.

– Вот-вот.

– У меня еще двое сыновей, – добавил он чуть погодя. – Даниэль был самым младшим. Он погиб в семнадцать лет, а с тринадцати таскался по улицам с этими жестянками в рюкзаке. И ничем нельзя было его отвадить – он обожал расписывать стены. Полиция приводила его домой всего перемазанного в краске. Я платил бесчисленные штрафы. Затыкал деньгами десятки ртов, чтобы избежать неприятностей. «Там, на улицах, – говорил он, – я – настоящий. Там я уважаю самого себя. Я – тот, кто пишет на стенах, а не отпрыск Лоренсо Бискарруэса». – Он бесстрастно созерцал свою тарелку, потеряв, похоже, аппетит. – Он всегда был у нас наособицу, – добавил Бискарруэс резко. – Замкнутый, самоуглубленный, чувствительный… В мать пошел, не в меня.

– Его приятель-райтер, SO4, говорил, что он делал успехи в граффити.

– Не знаю. Никогда такого искусства не понимал, если, конечно, это вообще можно назвать искусством.

– Это давний спор, но я бы сказала, что можно. Можно.

Бискарруэс посмотрел на меня внимательно и чуть подозрительно, словно пытаясь понять, говорю ли я искренне или предлагаю ему непрошеный совет. Но уже через две секунды как-то обмяк.

– Однажды я решил своими глазами увидеть, что же он делает. За ним проследили и меня повезли за ним. Я через площадь из машины смотрел, как он расписывает стену… И не верил, что этот проворный, уверенный в себе малый – мой сын. И таких странных товарищей он себе нашел… Необычные чувства я испытывал, знаете ли. Я и ужасался тому, что он делает, и одновременно гордился им. – Он улыбнулся одними губами – слабо и рассеянно. – Я так и не сказал ему об этом. И он не узнал, что в ту ночь я следил за ним издали.

Улыбка стала медленно гаснуть. Сейчас он задумчиво рассматривал свои руки, неподвижно лежавшие на скатерти, – на безымянном пальце левой блестело золотое кольцо. Когда он снова поднял на меня глаза, улыбка уже превратилась в ледяную гримасу.

– Человек, которого я ищу… При даме вынужден воздержаться от некоторых определений. Скажу лишь, что это он убил моего сына. Убил – все равно что своими руками столкнул с крыши. И ведь не его одного.

– Все не так просто, – возразила я. – Все же вопрос ответственности… Одно дело – предложить, другое…

– Послушайте, – как человек, привыкший, что этот жест много значит для окружающих, он воздел палец, – я говорить не мастер. Бахвалиться не люблю, чего не предполагаю выполнить – не сулю.

Он явственно вздохнул. Палец спокойно занял свое место среди прочих, и рука снова замерла на скатерти.

– Я поклялся, что этот человек заплатит за то, что сделал.

• Предыдущая
• 24/56
• Следующая