Роза пустыни - Симмонс Сюзанна - Страница 4
- Предыдущая
- 4/61
- Следующая
— Он слишком красив. И ничуть не продутый.
— Не продутый? — переспросила Элизабет, сдвигая брови. Она не поняла, о чем говорила Колетт. Потом вдруг догадалась. — Ты хотела сказать — не надутый?
— Oui, миледи. Не надутый. — Стройная француженка заметно оживилась. — Может быть, он француз. — И она радостно затараторила на своем родном языке: — О, какой красивый мужчина! Очень красивый мужчина. Конечно же, он француз!
Элизабет не сдержала смеха: невозможно было сохранять серьезность в те минуты, когда Колетт вела себя так по-французски непосредственно, мило и говорила что-то так забавно!
Элизабет не выдержала и громко рассмеялась. Ее мать сказала бы, что настоящей леди не подобает так смеяться. К счастью, ее смех потонул в какофонии александрийского порта: крики матросов, вопли нищих, отчаянно жестикулирующие и громко спорящие арабы («наверняка самый деловитый и шумный народ мира», как она прочла в египетском дневнике Флоренс Найтингейл).
Овладев собой, она повернулась к Колетт:
— Почему-то мне не верится, что этот джентльмен — француз.
Пожалуй, он действительно не был похож на настоящего англичанина. В наблюдательности Колетт не откажешь. И дело даже не в том, что он слишком хорош собой, — хотя Элизабет никогда не видела более красивого мужчины.
Она задумчиво сдвинула брови. Внешность этого человека свидетельствовала о том, что он давно не был в Англии.
Во-первых, его одежда. Великолепный костюм сидел на нем идеально, лишь чуть натягиваясь на широких плечах, однако покрой не вполне соответствовал фасонам Бонд-стрит, где располагались ателье портных, обшивавших аристократию. Его наряд скорее подошел бы богатому жителю Франции, Германии или Италии. Похожих на него мужчин можно было увидеть на улицах Парижа или, может быть, в европеизированных отелях Александрии.
Он был высокого роста — на три-четыре дюйма выше любого мужчины из тех, что толпились вокруг него на причале, и намного выше смуглого слуги, который давал указания носильщикам относительно багажа своего господина.
Незнакомец снял шляпу. Его прекрасные черные кудри отливали синевой и блестели как шерсть ухоженных скакунов. Черты его лица были мужественными. Крупный аристократический нос, изогнутые черные брови, прекрасной формы уши, тесно прилегающие к черепу. Четкая и резкая линия гранитно-твердых челюстей и подбородка. Да, Колетт была права: действительно очень красивый мужчина.
Тут джентльмен поднял взгляд, и Элизабет показалось, что он посмотрел прямо ей в душу, так что на секунду ее сердце замерло.
Голубые глаза!
Она будто погрузилась в бездонное синее море. Она никогда не видела таких глаз. Они напоминали небо ранним летним утром. А еще цветки глицинии, которая дома, в Стенхоуп-Холле, вилась по решетке под ее окном. Глаза были ясные, умные, завораживающие…
Элизабет невольно затаила дыхание — и заметила это только тогда, когда задохнулась.
Будущие пассажиры двинулись по сходням. Примерно в десяти футах от нее англичанин вдруг остановился. Видимо, он удивился или даже был поражен, увидев ее.
Элизабет смутилась и попыталась понять, в чем дело. У нее растрепались волосы? Или платье не в порядке? У нее на кончике носа сажа?
Такое случалось с ней не раз — дома, в Йоркшире, когда она не выдерживала соблазна и работала в саду. Мать утверждала, что садоводство (она презрительно называла его «копанием в грязи, подходящим только для судомоек») — это унизительное занятие для молодой девушки с положением в обществе.
Но она уже сыта нравоучениями. И этим своим положением в обществе. Садоводство — прекрасное времяпрепровождение! Так приятно трогать руками теплую землю. Сажать нежные стебли и наблюдать за тем, как они растут. И, наконец, видеть результаты своих трудов. А садовник Траут говорил, что более талантливого садовода не встречал, — а ему уже немало лет, их садовнику.
Элизабет достала носовой платочек со своей монограммой и вытерла кончик носа — быть может, на нем действительно оказалась грязь.
При этом она подумала: «А, пустое!» — и, сунув платочек обратно в ридикюль, решительно выпрямилась. По крайней мере к ее осанке придраться нельзя.
Высокий красивый мужчина продолжал подниматься по сходням. В паре шагов от того места, где стояли они с Колетт, он на секунду остановился. Губы шевельнулись, будто он хотел ей что-то сказать.
Джентльмен не должен заговаривать с женщиной, если их никто не представил друг другу. Остановившийся рядом красавец не может этого не знать. Так подумала Элизабет.
Едва заметно кивнув головой в знак приветствия, незнакомец прошел мимо. Он приблизился к офицерам корабля, и они поздоровались со своим новым пассажиром.
Элизабет услышала, как капитан приветствовал его:
— Добро пожаловать на борт «Звезды Египта», милорд.
После чего капитан добавил что-то по-арабски, и пассажир ответил ему на том же языке.
Ее почему-то не удивило, что англичанин свободно говорит на языке чужой страны. Но было чему изумиться через несколько мгновений.
Как по мановению волшебной палочки из-за облаков выглянуло солнце и залило палубу своим ярким светом. Поднимая зонтик, чтобы защититься от ярких лучей, Элизабет заметила: у незнакомца что-то блеснуло.
Золото.
Червонное золото.
У Элизабет перехватило дыхание. На среднем пальце англичанина было золотое кольцо. Кольцо в форме анка, древнеегипетского символа жизни. Она готова была поклясться, что точно такое же видела на пальце своего таинственного спасителя.
Черный Джек разговаривал с капитаном «Звезды Египта», а в мыслях осыпал себя проклятиями. Яма, которую он себе выкопал, стала гораздо глубже.
При виде леди Элизабет, стоявшей у фальшборта, Черный Джек испытал сильное потрясение. Да ведь она еще, в сущности, девочка. Настоящий ребенок!
Он открыто воззрился на нее, как не позволял себе смотреть ни на одну прекрасную женщину. Он тут же мысленно поправился: прекрасную девочку. Сегодня, при свете дня, он увидел ее иной — с нелепой корзинкой фруктов вместо шляпки, с шелковым зонтиком, которым она прикрывала милое личико. Казалось, ей не больше пятнадцати-шестнадцати лет.
Но хуже было другое… В первое же мгновение он ощутил, что его плоть загорается желанием. Это чувство продолжало тревожить его и сейчас.
У него оставалось только одно утешение: леди Элизабет его не узнала. В этом он был совершенно уверен.
Позавчерашнее происшествие едва не закончилось катастрофой. Он совершил сразу несколько ошибок, хотя не относил себя к числу тех, кто ошибается. Как он негодовал в душе, когда случайно произнес ее имя. Очень непрофессионально. Непростительно для военного, который в былое время считался одним из лучших разведчиков.
Да вот еще и золотое кольцо, символ его клятвенной преданности принцу. Насколько хорошо она смогла его рассмотреть? Вспомнит ли она его, если снова увидит? А если эта опасность существует, то почему же ему так не хочется снять его со своего пальца?
Дьявольщина! Можно подумать, ему хочется, чтобы эта малышка его узнала…
Черный Джек не терял самообладания и спокойно разговаривал с капитаном и стюардом, которые проводили его в каюту. Пока Карим играл роль его камердинера, распаковывая вещи и раскладывая их по местам, он налил себе щедрую порцию портвейна, хотя еще не было и пяти.
— Черт возьми! — проворчал он себе под нос, выпив темного ароматного вина.
Черный Джек получил о леди Элизабет Гест самые подробные сведения и знал, что ей почти восемнадцать. Но чертов осведомитель не предупредил его о том, насколько она свежа и наивна. Ом надеялся — нет, он ожидал увидеть женщину. А встретил это юное прелестное создание.
Джек снова налил вина и начал с рюмкой в руке расхаживать по каюте.
А какого цвета у нее глаза?
Не карие. Не зеленые. И конечно, не желтые. Но — невероятное сочетание всех этих цветов. И она смотрела на него так, словно никогда раньше не видела мужчины. Было неловко. Было тревожно. И довольно лестно.
- Предыдущая
- 4/61
- Следующая
