В случае беды - Сименон Жорж - Страница 4

• Предыдущая
• 4/31
• Следующая

— Кому пришла мысль о налете?

— Мне. Ноэми мысли не приходят — слишком глупа.

Девка она славная, но мозги неповоротливые. Словом, газеты надоумили. Я подумала, что, если капельку повезет, мы сможем разом выкарабкаться на несколько недель, а то и месяцев. По вечерам мне часто случается шататься у вокзала Монпарнас, и я малость изучила тамошний район. А на улице Аббата Грегуара приметила лавочку часовщика, открытую по вечерам часов до девяти-десяти.

Магазинчик маленький, освещен плохо. В глубине видна кухня, где старуха, слушая радио, чистит овощи или вяжет.

У окна, вставив в глаз лупу в черной оправе, работает лысый часовщик, тоже старикан, и я умышленно без конца ходила мимо, чтобы присмотреться к ним.

Этот кусок улицы освещен плохо, магазинов поблизости нет…

— Оружие у вас было?

— Я купила детский револьвер — такие с виду ни дать ни взять настоящие.

— Это произошло вчера вечером?

— Позавчера. В среду.

— Продолжайте.

— В самом начале десятого мы обе вошли в лавку. Ноэми притворилась, что сдает в ремонт свои часы.

Я держалась сбоку от нее и забеспокоилась, что старухи нет на кухне. Чуть было не отказалась даже от нашего замысла, но потом, когда старик наклонился, чтобы осмотреть часы моей подружки, показала ему дуло своего пугача и заявила:

— Налет. Не кричать. Отдайте деньги, и я не причиню вам вреда.

Он почувствовал, что с ним не шутят, и отпер ящик кассы, а Ноэми, как было уговорено, похватала часы, висевшие вокруг верстака, и рассовала их по карманам пальто.

Я уже протянула руку за деньгами, как вдруг почувствовала, что за спиной у меня кто-то стоит. Это оказалась старуха, в шляпе и пальто: она откуда-то вернулась и прямо с порога стала звать на помощь.

Моя пушка, видимо, ее не испугала. Она раскинула руки, преградила нам дорогу и заголосила:

— Спасите! Грабят! Убивают!

Тут я заметила рукоять для подъема и опускания железной шторы, схватила ее и ринулась на старуху, бросив Ноэми:

— Мотаем!

Я ударила и толкнула старуху, которая навзничь рухнула на тротуар, так что нам пришлось переступать через нее. Мы разбежались в разные стороны.

На тот случай, если придется разделиться, у нас был уговор встретиться в одном баре на улице Гэте, но я попала туда не сразу, потому что больше часа колесила по городу, аж до Шатле на метро добралась. В баре я спросила у Гастона:

— Моя подружка не приходила?

— Весь вечер ее не видел, — ответил он.

Часть ночи я провела не у себя, а на рассвете вернулась в «Номера Альберти», но Ноэми дома не было. Больше я ее не видела. Во вчерашней утренней газете в нескольких строчках описывается наша история и добавлено, что жена часовщика, у которой рана на лбу и поврежден глаз, попала в больницу.

Больше ничего пока не известно. Ни вчера вечером, ни сегодня утром о нас ни слова. Не указано также, что номер откололи две женщины.

Мне это не нравится. Прошлой ночью я в «Номера Альберти» не возвращалась, а нынче в полдень, направляясь в бар на улице Гэте, вовремя заметила двух шпиков в штатском.

Я повернула голову и прошла мимо, а из одного бистро на Ренской улице, где меня не знают, позвонила Гастону.

Я слушал все так же неподвижно, не выказывая никаких признаков интереса, на который она рассчитывала.

— Ему вроде бы показали фотку Ноэми, такую, понимаете, какую делают с арестованных, и спросили, знакома ли ему эта девушка. Он ответил, что знакома. Тогда легавые поинтересовались, знает ли он ее подружку, и он опять ответил, что знает, а вот где мы обе живем — ему неизвестно. То же наверняка проделали во всех барах и меблирашках по соседству. Я упросила Гастона — мы ведь приятели — оказать мне услугу, и он согласился.

Она посмотрела на меня так, словно остальное я уже угадал.

— Я жду, — холодно уронил я.

Не знаю, за что, в сущности, я на нее злился, но злился я бесспорно.

— Когда его станут допрашивать снова — а это обязательно произойдет, — он покажет, что в четверг Вечером, как раз во время налета, мы обе сидели у него в баре, и найдет клиентов, которые подтвердят его слова. Этого Ноэми не знает, и это ей необходимо сообщить. Насколько я ее себе представляю, она пока что не раскололась и с упрямым видом отмалчивается. А — раз вы теперь наш адвокат, у вас есть право увидеться с ней и втемяшить что нужно. Вы можете также оговорить все подробности с Гаетоном — он у себя в баре до двух ночи. Я предупредила его по телефону. Денег я вам пока что не обещаю — у меня их просто нет, но я знаю, что вам случалось браться за дела и бесплатно.

Я считал уже, что знаю все, все увидел, все услышал.

И все-таки я чувствовал: она не решается прерваться, еще не все выложила и ей остается сказать или сделать нечто такое, что внезапно показалось ей трудным. Не боится ли она испортить свой фокус, который, несомненно, готовила столь же тщательно, как и налет?

Я вновь представляю себе, как она встает, побледнев, силясь самоуверенно улыбнуться и с блеском разыграть главную часть партии. Взгляд ее, обежав комнату, остановился на единственном не заваленном бумагами углу письменного стола, и, задрав юбку до талии, она запрокинулась с негромким:

— Лучше уж вы попользуйтесь, пока меня не посадили.

Трусиков на ней не было. Так впервые я увидел ее тощие ляжки, по-девчоночьи выпуклый живот, темный треугольник лобка, и кровь совершенно беспричинно ударила мне в голову.

Я видел ее запрокинутое лицо рядом с настольной лампой и вазой с цветами, которые Борденав меняет каждое утро, а она тоже старалась не сводить с меня глаз и ждала, мало-помалу теряя уверенность в удаче, потому что чувствовала: я не реагирую.

Потребовалось известное время на то, чтобы глаза у нее увлажнились, она шмыгнула носом, нащупала наконец рукой край юбки и, еще не опустив ее, разочарованным и униженным тоном пробормотала:

— Это вам ничего не говорит?

Она медленно поднялась, повернувшись ко мне спиной, и, все так же пряча лицо, покорно осведомилась:

— Значит, полный отказ?

Я закурил сигарету и в свой черед выдавил, глядя в сторону:

— Садитесь.

Она повиновалась не сразу и, прежде чем повернуться ко мне, громко, по-детски высморкалась.

Ей-то я и звонил сейчас на улицу Понтье, где у нее лежит в постели мужчина, с которым я знаком и которого только что не просил стать ее любовником.

Телефон зазвонил, когда я раздумывал, стоит ли писать еще. Я узнал голос жены:

— Все работаешь?

Я заколебался:

— Да нет…

— Может, заедешь за мной? Здесь Мориа. Корина собирается, если ты явишься, оставить нас обедать с четырьмя-пятью приятелями.

Я ответил «да».

Итак, сейчас я уберу «свое» досье в шкаф, решу, за какими книгами библиотеки буду держать ключ, а потом пойду одеваться.

По-прежнему ли прячется под мостом Мари чета клошаров?

Я поднялся в спальню, чтобы переодеться, и позвал Альбера.

— Выведете машину и отвезете меня на улицу Сен-Доминик. Мадам, полагаю, взяла «четыре аш-вэ»?

— Да, мсье.

У нас две машины и шофер, он же дворецкий, но судачат главным образом о шофере. Его наличие объясняют наивным тщеславием выскочки, хотя нанял-то я его по совсем уж другой, смехотворной причине.

Сиди передо мной клиент и скажи он мне то же самое, я, несомненно, оборвал бы его:

— Ограничьтесь изложением фактов.

Тем не менее не упущу случая разрушить мимоходом еще одну легенду. Мэтр Андрие, мой первый и, кстати, единственный патрон, а также первый муж Вивианы, был одним из немногих парижских адвокатов, которых возили во Дворец шоферы в ливрее. Отсюда вывод: я стремлюсь ему подражать, и Бог весть какой комплекс толкает меня доказывать жене…

Когда мы начинали и жили на площади Данфер-Рошро с Бельфорским львом[2] под окнами, я ездил на метро. Это длилось недолго, всего с год, после чего я уже мог позволить себе такси. Мы не замедлили купить машину по случаю, но если у Вивианы уже были водительские права, то я оказался неспособен сдать экзамен. Машины я не чувствую, да и реакция у меня не шоферская. За баранкой я так напрягаюсь, так уверен в неизбежности аварии, что экзаменатор посоветовал мне:

• Предыдущая
• 4/31
• Следующая