Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира - Серов Андрей - Страница 15

— Вкусно. Еще, — голос снизу так знаком.

Харроу смотрит на сцену и понимает, что либо перебрал щелочи, либо мир сошел с ума. Ску присосался к самому краю черной дыры. Обязанная закрыться, она становится от этого наглого акта насилия только шире.

— Да. Нравится. Еще, — Ску ликующе шипит.

— Это конец, — раздается голос рядом с Харроу.

Тот поворачивается и понимает, что не только ему удалось спастись. Пыльный Доктор парит рядом с ним и, кажется, совершенно не расстроен происходящим.

— Им не понравилось, — клубы дыма становятся гуще. — А мне кажется, что замечательное представление.

Одно из дымных колечек устремляется к Харроу и растворяется в поврежденных тканях хобота. Боль исчезает.

— Как это? — с удивлением щупает пораженное место исцеленный.

— Кто сделал, тот может и починить, — усмехается Доктор.

И тут до Харроу начинает доходить. Почему он ничего не помнит. Почему больше нет других, похожих на него.

— Это — свалка, — находит он нужное слово где-то внутри памяти.

— Свалка, пустырь, отстойник, — соглашается Доктор. — Иногда оставляю один экземпляр для коллекции. И то, если узнают — уничтожат и меня, и вас. Так что последний путь маршрута — всеми забытая база на краю мира…

Харроу почему-то совершенно не удивлен и не расстроен открывшейся ему правдой. Может быть, потому, что он всегда об этом знал?

— Какой спрос с циркача? — говорит уже сам с собой Доктор.

Тем временем Балаган срывает с места потоком и уносит в сторону сцены. Харроу кажется, что он видит среди дрожащих от страха уродцев Джу. Вот и славно, хорошо, что ему удалось спастись. Интересно, он боится воды или залез на борт ради любопытства?

— Прыгайте! — приказывает Доктор.

Цирковые диковины смотрят на него, но не повинуются. Тот, что с кучей антеннок, склоняется к Джу и о чем-то с ним перешептывается.

— Я сказал — прыгайте! — В голосе Доктора смешались гнев и удивление.

А Балаган уже вплотную прибило к черной дыре. Ску не видно из-за волн, но и дыра прекратила свой рост.

— Джу, прыгай, — кричит Харроу.

Маленький друг поворачивается, несколько мгновений смотрит на своего крупного товарища и прыгает в воду. Ску выныривает, радостно извиваясь всем телом. Обладатель антеннок победно вздымает отросток в тот самый момент, когда Балаган скрывается в прорехе, уносимый волнами. Занавес…

Солнце опускается за горизонт. День закончен. Уже полностью срослась дыра между мирами, прекратил бить фонтан воды. Харроу провел хоботом по складкам на теле. Теперь уж точно там не найдется ни одной песчинки. Ску нигде не видно — наверняка пошел отлеживаться после сытного обеда. А вот с Джу бы Харроу поговорил.

— Что? Очень мокро, да? — А вот и он, только вспомни.

— Ну ты и устроил, — усмехается Харроу. — И почему вода перестала течь?

— А где Ску? Тебе понравился Цирк? Не знаю.

И Харроу поверил бы, но есть один нюанс — перламутровая капля, скачущая за Джу. Капля, обволакивающая монету с одной стороной. Достал все-таки.

— А что ты сказал им?

— Спросил про стены и поле, — Джу неожиданно точен в ответе. — Их ли это Балаган?

Больше вопросов Харроу задавать не стал. Все мысли уплыли куда-то далеко — к вазе с такой вкусной щелочью. И он бы совсем провалился в дрему, если бы не тощий силуэт, проплывающий рядом.

— Слушай, — обращается к Пыльному Доктору Харроу. — А что это были за фибриллярные белки?

Дымный циркач замирает на месте и несколько мгновений не отвечает.

— Борода. Я думал назвать это — борода.

Полуденное небо над аэродромом пленяло чистотой и обманчивым невоенным спокойствием. Солнце ласково пригревало, и Алексей приветливо щурился ему в ответ. Сейчас меньше всего хотелось слушать наставления комэса Веснина об особенностях тактики воздушного боя в прифронтовой полосе. Мысли бурлили в густом вареве впечатлений от утренней стычки со звеном Me-109: «О какой теории может идти речь, когда каждую неделю полк теряет две-три машины? И это еще в условиях, выражаясь штабным языком, „оперативной паузы“. То ли еще будет, когда фрицы начнут наступление, уж больно много и давно об этом говорят, и все полушепотом. Изрядно нас сегодня потрепали господа из люфтваффе. Пашка только каким-то чудом успел увести свой подстреленный ЛаГГ. Я так и не понял до конца, что за хитрый маневр провернул мессер, но в результате он зашел от солнца, как по учебнику, чуть снизу и ловко всадил очередь в бок Пашкиной ласточки. Фюзеляж прошило от кабины до левого стабилизатора. Нажми фашист на гашетку полсекундой раньше, и писать бы замполиту похоронку матушке гвардии младшего лейтенанта Павла Остапчука. Исчезли супостаты так же неожиданно, как и появились. „Старый знакомый“ — Albatross, необычный позывной, больше морскому летчику подходит, и птичка эта на фюзеляже намалевана. Ну что ж, тебя-то, сволочь, я теперь безо всякого позывного достану! Только окажись в небе поблизости».

Очевидно, список неприятных сюрпризов для Алексея на сегодня не исчерпывался подбитым ведомым, и это отчетливо прозвучало в голосе командира:

— Лейтенант Соколов, отправляйтесь с посыльным. Вызывают, срочно. — Рядом с Весниным стоял щупленький солдат-узбек из аэродромной роты и с любопытством разглядывал асов, внимавших лекции командира с огромного бревна, послужившего импровизированной скамейкой для внеплановых занятий по тактике.

— Куда вызывают, товарищ гвардии майор? — Алексей вернулся мыслями с курского неба на грешную землю аэродрома.

— Куда-куда… — Герингу под м…да! — Подуставшие от тактических премудростей летчики громко расхохотались, но пояснение Веснина о вызове в особый отдел сменило хохот понимающим молчанием, а лица стали серьезнее прежнего. — Где и во что ж ты успел так вляпаться? — Командир с досадой покачал головой.

— Ну вот там-то мне все и расскажут, — растерянно улыбнувшись, Соколов посмотрел в глаза Веснину, раздраженно теребившему свои знаменитые на всю дивизию усищи. — Разрешите идти?

Алексей поднялся с бревна, одергивая гимнастерку.

— Поулыбайся мне еще! В учебку сошлю на хрен, к Гитлеровой матери. Будешь новобранцев гонять! — Майор оставил в покое усы, снял фуражку и, стряхивая с нее несуществующую пыль, сочувственно добавил, глядя в добродушную сероглазую физиономию молодого пилота: — Если вернешься к вечеру… Если вообще вернешься.

— Есть вернуться, — лейтенант подобрал неуместную улыбку, поправил пилотку и, механически козырнув командиру, обратился к посыльному: — Ну что, солдат, идем?

— Пойдемте, товарищ лейтенант. Товарищ капитан-особист приказал быстрее. Мрачный он и сердитый, очень сердитый.

Направившись вслед за узбеком, Соколов услышал за спиной продолжение лекции: «Немец — мужчина серьезный и дисциплинированный, а потому часто предсказуем. Моя задача — научить вас этим пользоваться. Мелочей в нашем деле не бывает. Бояться врага не следует, но недооценивать — тем более». Алексей поймал себя на мысли, что не выходивший у него из головы Альбатрос, был сегодня утром, вопреки Веснину, абсолютно непредсказуем. При этом действия звена Соколова легко были фрицем просчитаны. Уже четвертая встреча с ним в небе над «Курским выступом» закончилась конфузом для сталинского сокола (ох и наслушался Алексей шуточек на предмет своей фамилии). На счету неуловимого врага было уже двое убитых, один тяжелораненый, два сбитых новеньких Яка, да еще сегодня — не подлежащий восстановлению Пашкин ЛаГГ. И все только из родного полка, а сколько еще других? Разумеется, такие частые встречи с одним и тем же мессером должны были рано или поздно заинтересовать особый отдел. Но, как назло, никаких вразумительных объяснений всему происходящему у Алексея не было, и он целиком переключился на волну предстоящего разговора: «Не зря, ох, не зря командир так за меня опасается. Ну и поганую же картину нарисует сейчас особист, а уж выводы сделает — мама не горюй! О последствиях лучше не думать вообще». Однако, ожидая сурового допроса по подозрению чуть ли не в измене, доказательствами которой особый отдел вряд ли станет себя утруждать, Соколов не учел одну важную деталь. Жизнь любит поначалу удивлять нас обстоятельствами, которые при внимательном осмыслении находят себе вполне разумное объяснение.