Источник - Рэнд Айн - Страница 84

• Предыдущая
• 84/220
• Следующая

Через некоторое время он спросил Джона Эрика Снайта, указывая на этого человека:

— Кто это такой?

— Это? — переспросил Снайт. — Говард Рорк. Помните — дом Энрайта?

— О-о… — протянул Тухи.

— Что?

— Конечно. Так и должно быть.

— Хотите познакомиться?

— Нет, — ответил Тухи. — Нет, я не хочу с ним знакомиться.

До конца вечера, когда кто-нибудь заслонял Тухи обзор, он нетерпеливо дёргал головой, чтобы вновь найти Рорка. Он не хотел смотреть на Рорка — но он должен был смотреть, как не мог не смотреть вниз, на далёкую, пугающую мостовую.

В этот вечер Эллсворт Тухи не осознавал никого вокруг, только Говарда Рорка. А Рорк и не знал, что Тухи присутствует в гостиной.

Когда Рорк ушёл, Доминик продолжала стоять и считать минуты. Прежде чем уйти, она должна была удостовериться, что улицы уже поглотили его. Потом она двинулась к выходу.

Тонкие влажные пальцы Кики Холкомб сжали её руку на прощание, рассеянно пожали и на секунду скользнули к запястью.

— Дорогая, — спросила Кики Холкомб, — что ты думаешь об этом новичке? Знаешь, я видела, как ты с ним разговаривала. Ну, об этом Говарде Рорке.

— Я думаю, — твёрдо сказала Доминик, — что более отвратительной личности я ещё не встречала.

— О, даже так?

— Разве может понравиться ничем не сдерживаемая заносчивость? Не знаю, что можно сказать в его пользу, кроме того, что он чертовски хорош собой. Но это ничего не меняет.

— Хорош собой? Ты что, смеёшься, Доминик?

Кики Холкомб увидела, что Доминик как-то глупо удивилась, а Доминик поняла: то, что поразило её в его лице, позволило ей увидеть лицо полубога, оставило других равнодушными; и её, казалось бы, случайная реплика по поводу совершенно очевидного факта в действительности являлась признанием чего-то понятного только ей.

— Господи, дорогая, — воскликнула Кики, — он вовсе не так красив, просто он в высшей степени мужественен!

— Пусть это тебя не поражает, Доминик, — произнёс голос за её спиной. — Эстетические воззрения Кики отнюдь не твои — и не мои.

Доминик обернулась. За ней стоял Эллсворт Тухи, улыбаясь и внимательно глядя ей в лицо.

— Ты… — начала она и осеклась.

— Конечно, — ответил Тухи, слегка кланяясь и показывая, что он понял и то, что ею не было сказано. — Позволь мне, пожалуйста, указать, Доминик, что моя способность видеть самую суть отнюдь не хуже твоей. Хотя и не для эстетического любования. Это я предоставляю тебе. Но мы прозреваем вещи, которые временами не столь уж явны, — не правда ли? — и ты, и я.

— Что конкретно ты имеешь в виду?

— Дорогая, это могло бы вызвать долгую философскую дискуссию — и какую! — но всё же совершенно ненужную. Я всегда говорил тебе, что нам надо бы быть друзьями. Интеллектуально у нас много общего. Мы исходим из противоположных полюсов, что совершенно неважно, потому что, понимаешь ли, мы сходимся в одной точке. Это был очень интересный вечер, Доминик.

— К чему ты это всё ведёшь?

— Ну, например, было интересно понять, кто, по-твоему, хорош собой. Это позволило бы мне определённым образом классифицировать тебя саму. Без слов — ориентируясь лишь на предпочтительный тебе тип лица.

— Если… если ты способен понять то, о чём говоришь, значит, ты не тот, кто ты есть.

— Нет, дорогая. Я как раз тот, кто я есть, именно потому, что понимаю.

— Знаешь, Эллсворт, по-моему, ты гораздо хуже, чем я думала.

— И возможно, намного хуже, чем ты думаешь сейчас. Но я полезен. Мы все полезны друг другу. Так же, как ты будешь полезна мне. Я думаю, ты захочешь быть мне полезной.

— О чём ты говоришь?

— Жаль, Доминик. Очень жаль. Если ты не понимаешь, о чём я говорю, возможно, я никак не смогу этого объяснить. Если же понимаешь, я уже всё объяснил и не прибавлю ни слова.

— О чём вы говорите? — в изумлении спросила Кики.

— Просто поддразниваем друг друга, — весело ответил Тухи. — Пусть это тебя не беспокоит, Кики. Доминик и я всегда поддразниваем друг друга. Возможно, не очень удачно, потому что, видишь — не получается.

— Когда-нибудь, Эллсворт, — проговорила Доминик, — ты сделаешь ошибку.

— Очень возможно. А ты, дорогая, её уже сделала.

— Спокойной ночи, Эллсворт.

— Спокойной ночи, Доминик.

Когда Доминик ушла, Кики повернулась к Тухи:

— В чём дело? Что у вас произошло, Эллсворт? Что это за разговор — совершенно ни о чём? Лица людей и первые впечатления ещё ни о чём не говорят.

— Это, дорогая Кики, — ответил он, и голос его звучал мягко и отстранённо, будто он отвечал не ей, а собственным мыслям, — одно из наших общих и самых больших заблуждений. Нет ничего более значительного, чем лицо человека. И более красноречивого. На самом деле мы можем по-настоящему узнать человека только с первого взгляда. Более того, при этом взгляде мы узнаём о нём всё, хотя не всегда бываем достаточно мудры, чтобы развить это наше знание. Ты когда-нибудь задумывалась о стиле души, Кики?

— О… чем?!

— Стиле души. Помнишь знаменитого философа, который говорил о стиле цивилизации? Он называл это стилем. Он говорил, что это самое подходящее по смыслу слово, которое можно найти. Он говорил, что у каждой цивилизации есть свой главный принцип, одна-единственная высшая определяющая идея, и все усилия каждого человека внутри этой цивилизации подчинены этому принципу — неосознанно и неотвратимо… Я думаю, Кики, что каждая человеческая душа также имеет свой собственный стиль, свою главную тему. Ты видишь, как она отражается в каждой мысли, каждом поступке, каждом желании этой личности. Единственный абсолют, единственный императив этого существа. Годы изучения человека не расскажут тебе этого. Но расскажет его лицо. Чтобы описать личность, потребуются тома и тома. Но вспомни его лицо. Больше тебе ничего не понадобится.

— Это совершеннейшая фантастика, Эллсворт. И это, если верно, нечестно. Люди окажутся перед тобой совершенно голыми.

— Хуже того. Голым окажешься перед ними и ты. Обнаружишь себя тем, как ты реагируешь на определённые лица. На определённый сорт лиц… Стиль твоей души… В мире нет ничего важнее человека. Нет ничего более важного в человеке, чем его отношение к себе подобным…

— Ну и что же ты видишь в моём лице?

Он посмотрел на неё, будто только сейчас заметил её присутствие:

— Что ты сказала?

— Я спросила, что ты видишь в моём лице.

— О… да… Ну что ж, скажи мне имя кинозвезды, которая тебе нравится, и я скажу тебе, кто ты.

— Знаешь, мне нравится, когда меня анализируют. Ну, посмотрим. Моей любимой кинозвездой всегда была…

Но он уже не слушал. Он отвернулся от неё и удалялся, даже не извинившись. Он выглядел утомлённым. Она никогда раньше не видела, чтобы он был груб, — разве что намеренно.

Чуть позже до неё донёсся его сильный, вибрирующий голос, утверждавший:

— …и таким образом, самая благородная идея на свете — идея абсолютного равенства людей.

«… здесь оно и будет стоять как памятник безграничному эгоизму и ничему, кроме эгоизма мистера Энрайта и мистера Рорка. Оно будет стоять между рядами жилых домов из песчаника с одной стороны и газгольдерами — с другой. Возможно, это не случайность, а перст судьбы, свидетельствующий о её разборчивости. Иное соседство не смогло бы столь красноречиво выявить кричащую наглость этого строения. Оно будет выситься как насмешка над всеми зданиями города и людьми, построившими их. Наши здания лишены всякого смысла и противоестественны; строение мистера Рорка лишний раз подчёркивает это. Но контраст совсем не в его пользу. Сам факт этого контраста делает это здание частью всеобщего абсурда, причём частью самой комической. Так луч света, проникший в свинарник, делает видимой всю грязь и тем оскорбляет наш взор. Наши строения имеют великое преимущество: они робки и темны. Более того, они нас удовлетворяют. Дом Энрайта смел и светел… Он как пернатая змея. Он привлечёт внимание — но лишь к безмерной наглости мысли мистера Рорка. Когда его построят, он станет шрамом на лице нашего города. А шрам тоже по-своему ярок и выразителен».

• Предыдущая
• 84/220
• Следующая