Убийца из города абрикосов. Незнакомая Турция – о чем молчат путеводители - Шабловский Витольд - Страница 33

• Предыдущая
• 33/40
• Следующая

Весной 1922 года почтенный житель Стамбула господин Бесим Омер-паша отправился в полицейский участок в районе Кадыкёй с официальным доносом: он заметил, что ночью в кинотеатре “Одеон” собираются подозрительные личности.

Благодаря незамедлительным действиям полиции впервые в Турции на месте преступления были задержаны извращенцы, которые смотрели эротические фильмы. Дело получило широкую огласку. Пресса писала: “Они портят наших детей! Мы требуем сурового наказания!”

Этот эпизод считается началом эротической индустрии на берегах Босфора. Ее расцвет наступил полвека спустя. Уже в 1960 году турок потряс поцелуй — точнее говоря, легкое касание губ — двух лесбиянок в фильме Iki Gemi Yanyana (“Два корабля рядом”).

Но началом революции следует признать премьеру первого эротического фильма Pa r cala Behcet (“Разорви меня, Бехчет”). Премьера была большим, хорошо срежиссированным скандалом. На нее пришло семь тысяч счастливцев. Показ состоялся в Конье, оплоте исламских консерваторов. Правоверные мусульмане устраивали перед кинотеатром акции протеста, полиция их разгоняла. Либералы демонстративно ходили на фильм по нескольку раз. А производители начали снимать эротические фильмы десятками. И зарабатывать на них миллионы лир.

В то время турецкая киноиндустрия была одной из крупнейших в мире. Турки снимали копии голливудских фильмов. Рекорды популярности били фильмы о супермене и Бэтмене. Но, поскольку все они снимались на гроши, сегодняшняя турецкая молодежь над ними только насмехается. Босфорская версия “Звездных войн” — Dunyayi Kurtaran Adam (“Человек, который спас мир”) — даже была названа худшим фильмом всех времен и народов.

Бум на эротику закончился в 1978 году. Под давлением бульварной прессы киностудии признались, что в действительности актеры только делают вид, что занимаются сексом. Турки перестали ходить в кино.

Выхода не было. Производителям фильмов пришлось идти до конца. В 1979 году появилась первая абсолютно легальная турецкая порнопродукция — Oyle Bir Kadin Ki (“Что за женщина”). Фильм шел в кинотеатрах как на западе, так и на востоке Турции.

Сексолог Мустафа Гюнеш говорит:

— Это очень важный фильм. Во-первых, это предохранительный клапан. Сдерживаемая сексуальная энергия на руку экстремистам. А в те годы в нашей стране царило невероятное политическое напряжение, были сотни террористов, терактов.

Фильм вызвал лавину порнографии. А политическое напряжение вылилось в выстрелы Али Агджи в журналиста Абди Ипекчи и введение военного положения в 1980 году. Когда военные захватили власть, производство порнографических фильмов было приостановлено.

— А во-вторых? — спрашиваю я доктора Гюнеша.

— Сексуальное образование. Молодым людям не у кого было спросить, что делать наедине с женщиной. А в фильме все было показано. Этот фильм сделал больше, чем сегодня делают волонтеры, которые разъезжают с бананами по деревням.

С какими такими бананами? Ответ я нахожу в мечети в Кючюккёй, деревушке на краю света.

На дворе конец июля. Маленький сухонький имам Мустафа Эртюрк подходит к минбару. Вокруг, на корточках или по-турецки, сидят мужчины с длинными бородами.

Имам начинает проповедь:

— Аллах радуется каждому новому мусульманину. Он радуется, когда слышит голос ребенка. Но, когда у матери нет денег, чтобы дать ребенку ложку йогурта, это плохо.

Мужчины переглядываются. Ведь это и так каждому известно, зачем имам напоминает, что в деревне часто нечего поставить на стол?

Имам тоже смотрит на них и поглаживает рукой бороду. В его деревне мало сытых детей. Правительство, которое борется с перенаселенностью восточных регионов страны, велело ему уговорить мужчин использовать презервативы.

— Сегодня в нашу деревню приехали любезные господа из организации Mavi, из города Батман, — заканчивает имам. — Они вам расскажут, что нужно делать, чтобы спать со своей женой и не иметь после этого детей.

Волонтер Айтекин ждет мужчин возле мечети. Подходят заинтересовавшиеся. Он усаживает их вокруг себя, вынимает банан и шаг за шагом объясняет, как использовать презерватив.

— Я знаю, что это примитивно, — говорит он мне позднее. — Но чтобы достучаться до этих людей, нужно привлечь их внимание. Я показываю им банан и говорю: “Это ваш patlican, баклажан”. Так в деревне называют мужской половой орган. “То, что из него вылетает, это маленькие курды. Если маленький курд попадет в живот вашей жены, то у вас будет ребенок”.

— Вы прям так и говорите?

— Парень, у них в этой области вообще никаких знаний нет! Если я начну им плести про яичники и сперматозоиды, они решат, что я не в своем уме. Мне приходится говорить образно. Я надеваю презерватив на банан и говорю: вот сюда вы можете поймать маленьких курдов. И добавляю: но только у настоящего мужчины получается их ловить!

— И как, ловят?

— Недавно мужчина, у которого двенадцать детей, сказал: “Я расскажу про это изобретение своему сыну”. Но чаще они на все это смотрят с недоверием. Презерватив кажется им чем-то недостойным мужчины. Постоянно приходится слышать: “Я турок и не буду этого надевать”.

Джахит — настоящий стамбульский capkin, то есть Казанова. Он хвастается, что каждую неделю у него две новые любовницы. Могло бы быть и больше, но ведь приходится еще и работать.

Джахит одевается только в фирменных магазинах. У него остроносые ботинки, светлые джинсы и рубашка, расстегнутая почти до пупа. На шее — католические четки. Он считает, что эта штука отлично помогает завести разговор.

Мы встречаемся в модном кафе Ари Гюлера, известного фотографа.

— Сюда приходят отменные благородные орешки, — объясняет Джахит и уже через минуту совершенно обо мне забывает. — У тебя ножки после рабочего дня не болят? А то я такой массаж делаю… — говорит он официантке. Та смотрит на него с отвращением. Несмотря на это, когда она возвращается с пивом, Джахит пытается всучить ей свой номер телефона. Не выходит. — Ничего не поделаешь. Турчанки страшные лицемерки, — объясняет он. — У них бешеный темперамент. Обожают секс. Но ни одна в этом не признается.

За соседний столик садятся две старшеклассницы. Джахит, который вдвое их старше, строит им глазки. Затем рассматривает их в упор. Девушки выходят.

— Они только строят из себя этаких недотрог. Нужно подобрать ключ. Одной надо дать выговориться. С другой нужно разговаривать строго, как отец. С третьей спокойно, как психолог. У меня свой фирменный трюк. Какой? Я говорю об исламе. Что запрещать людям заниматься сексом до свадьбы — свинство. Что секс — это прекрасно. Вроде мы разговариваем о религии, а орешек начинает думать о сексе.

Мы выходим из кафе. Джахит в последний раз пытается всунуть официантке свой номер. И опять промах.

— Ты, наверное, думаешь, что я надоедливый тип. Но здесь главное правило — смелее и наглее. Иначе целая ночь и несколько сотен лир впустую. Сразу подмигивай, сразу заговаривай, сразу говори о сексе. Девушек, с которыми даже Дэвид Бекхэм бы не справился, здесь больше, чем где бы то ни было в Европе. Не хочешь ходить в девственниках — пали из всех орудий.

Через минуту Джахит задумывается.

— Знаешь, а вот женюсь я по большой любви. Я влюблюсь и два года буду ждать, прежде чем она согласиться лечь со мной в постель. Я буду на нее давить, а она будет говорить нет. Я буду ей угрожать, но она все равно не согласится. Я хочу быть ее первым и последним.

— Джахит, но… зачем?

— Тебе не понять. Ты не турок.

Гюзин Абла умерла в 2006 году в возрасте восьмидесяти четырех лет.

Ее смерть заставила местных журналистов внимательно сравнить турецкие обычаи полувековой давности с сегодняшними. “Мало что изменилось, — констатировал журналист одного из самых уважаемых изданий. — Женщины как смерти боятся секса до свадьбы; мужчины изменяют женам; отцы боятся, что сын вырастет геем; каждый второй мужчина в стране в стрессе измеряет себе член линейкой и покупает виагру на базаре. Раз ничего не изменилось, что же нам дала Гюзин Абла? Она не изменила нас как общество. Но изменила сотни тысяч отдельно взятых людских историй”.

• Предыдущая
• 33/40
• Следующая