Ольга Яковлева - Иванов Сергей Анатольевич - Страница 24

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая

Ольга стояла на коленях с тряпкой в руках и слушала… Вот какой он оказался! Не то что не страшный, а даже совсем наоборот… Погоди! А как же иначе могло быть? Ведь это мамин друг старый. А мама же у неё такая, ну такая… Разве она могла Ольгу заставлять с плохим человеком знакомиться? Разве мама сама захотела бы с ним дружить, если б он был плохой?!

Нет, погоди! Мама не дружить б ним хочет. Мама собирается… Здесь Ольга остановилась резко. Она, конечно, была уже вполне взрослая. Но это, это оставалось всегда каким-то особенно взрослым. И поэтому запретным для неё.

Лётчик домыл последний кусочек пола, накинул тряпку на швабру — хотел, видно, ещё раз протереть, уже насухо.

Мама у себя в ванной выключила машину. Было необычно тихо, было слышно, как она полощет и поёт: «Не улетай, родной, не улетай!..» Ольга спросила:

— Ты будешь жениться… на ней?

— Буду! — твёрдо ответил лётчик. Лицо у него стало серьёзное. Руки в закатанной по локоть ковбойке крепко сжимали ручку швабры. Казалось, вот-вот — и палка эта треснет.

— Когда?

— Хочу скоро… поскорей… Пока вопрос упирается в одну девочку… звать Ольга. — Он улыбнулся с трудом.

Он всё это по-взрослому сказал, но Ольга, конечно, поняла.

— Не упирается! — она сказала.

— Ну тогда давай лапу!.. Навсегда? Ольга ответила:

— Навсегда! И заплакала.

А в понедельник снег полетел — снег, снег, снег!..

От снега всегда как-то страшно бывает в первую минуту. Сердце тайно обрывается: «Вот и зима!» И тотчас поймёшь, как далеко до будущего лета. И таким оно заманчивым покажется: таким милым, зелёным, ягодным.

И озеро сразу увидишь — утреннее, солнечное… На острове — до него плыть на лодке да плыть! — нахмурился большой старый лес, ели темны, строги. Берёзкам сквозь них и не прошелестеться!

А от деревни до озера зелёный-зелёный луг, и всё под горку. Росная трава холодна, щекочет подошвы. Бежишь себе и знаешь: ничего тут нет — ни стекляшек, ни змей, никаких колючек!

Это всё вспыхнуло враз перед Ольгой и пропало. Только осталось окно серое, в которое она глядела, чуть отведя штору.

Ещё толком и не рассвело. Серый лёгкий песок падал и падал, чуть кружась и всё время отбегая вправо, вправо: видно, поддувал ветерок.

— Ну что? — тихо спросила мама. — Зима?

— Зима! — ответила Ольга и улыбнулась.

Нет, не тому она улыбалась, что зима, а тому, как мама спросила. В голосе её слышался вчерашний день. Удачный, счастливый, весёлый вчерашний день. Честное слово, такие дни редки! Даже и в самых-самых хороших семьях!

И сразу о зиме стало думаться по-иному — вспомнилось про Новый год. Да, теперь уж Новый год не за горами. Самый лучший праздник на свете!..

Ольга шла по улице в своей прекрасной козловой шубке — в прошлом году она была великовата и называлась «шуба». А теперь стала в самую пору. И Ольга сразу назвала её «шубкой». Ольга обновляла в ней первый снежок!

Козёл был светло-серый, даже ещё светлей — почти белый, и мех немного вился. Шубка сейчас- даже легче казалась, чем в прошлом году — прямо совсем лёгкая! Ольга шла и при каждом шаге чувствовала, как её козлик дышит чудесной травкой-лавандой, которая стерегла вещи от моли в их семейном шкафу.

Зима, зима! Уже все сомнения утренние забыты. Больно снежок кругом хорош. Мягкая нехоженая светлая дорога. Двор перед их домом — огромный лист бумаги. Даже ступать страшно!

И улица полна снегу. Прохожие появляются из белого живого тумана и уходят в него. А снег всё порхает, порхает. Грузовики вылетают и с весёлым рёвом уносятся невесть куда. А за ними струится от красного огня на заднем борту красноватый снежный ветерок.

Большое и высокое здание школы стало сейчас ещё больше и выше за развевающейся тюлевой занавеской летящего снега. Отовсюду к школе сходились тёмные ручейки ребят. Ольгу тоже несло в одном из таких ручейков. Школа была всё ближе. Теперь, казалось, она стоит по пояс в снежных деревьях школьного сада. Белые в белом снегу деревья сделались вдруг будто заметней. Сколько раз Ольга здесь пробегала за последнее время и не замечала их. А сегодня заметила.

Белые деревья на белом снегу. Или они только для неё, для Ольги, стали заметней?.. Она даже приостановилась, и кто-то сзади толкнул её. Она подумала о старике ботаники, которого не видела уже два дня. «Двое суток, — подумала Ольга. — Так всегда говорят о больных». И вздохнула.

Пока она была в школе, зима всё разгуливалась и разгуливалась. Снег шёл не переставая. На переменках все толпились около окон. Мальчишки лихо кричали:

— Во даёт!

И Ольге тоже хотелось так крикнуть, но только это ведь не девчоночье слово.

Она вышла наконец на вольный воздух — после уроков и после обеда в продлённой группе, — когда день уже потихоньку начал переламываться к вечеру. И снегопад тоже будто устал. Пушинки летели редко, плавно, чуть вздрагивая в прозрачном воздухе. Тучи поднялись выше, словно избавились от лишнего груза. Стало заметно холоднее.

А на улицах шла война со снежным морем. Дворничихи и дворники свозили снег огромными лопатами с тротуара на край мостовой. А здесь уже, медленно и страшновато немного, двигалась снежная машина. Она молотила загребущими стальными лапами и жевала, жевала, жевала целые километры снежного пирога.

Но хоть и очень старались дворники и снежные машины, со всей зимой справиться им было невозможно. Потому что по улицам проносились «Волги» в белых кепках, и на карнизах, вдоль серых окон, бежали ослепительные канты, и крыши дальних домов были белым-белы. Всё-таки хорошо, когда зима наступает. Как-то веселей становится жить!..

Это, наверное, и старик ботаники почувствовал, хоть и был закупорен в своей старинной квартире. Он полулежал на высоких подушках — побритый, причёсанный, в белой рубашке и чёрной бархатной куртке, от которой слышался лёгкий ветерок духов и нафталина.

— Вот и девочка наша пришла! — сказал старик ботаники тихо и приветливо. — Леокадия Яковлевна, слышишь?

Дверь огоньковской комнаты раскрылась. На Ольгу коротко пахнуло папиросным дымом. Вышла женщина и знакомым — Лёли Познанской — голосом сказала:

— А, вот ты какая, — и протянула Ольге руку.

Была она черноглазая, черноволосая. По волосам, будто паук пробежал, мелькала то и дело проседь. И взгляд у неё был необычный: она смотрела будто и на тебя, а всё равно немного в сторону. Ольга потом поняла, в чём дело, — у неё глаза косили.

Со взрослыми сначала всегда почему-то смущаешься (да и потом чаще всего тоже), а с Лелей у них как-то сразу хорошо получилось. Может, потому, что они тут же начали делом заниматься. Когда делом вместе занимаешься — смущаться некогда. Стали Борису Платонычу обед готовить. Ольга почистила три картошины, решила: хватит. Больной разве больше съест. Но Лёля решительно сказала:

— Не-не-не! Ещё давай! Сейчас толпа набежит!

— Толпа? — удивилась Ольга. Лёля улыбнулась:

— Ну не толпа, конечно. Так просто говорится… говорилось по-нашему, по-студенческому… А Борис Платоныч был у нас преподавателем. Мы все биологи! Знаешь, кто такие биологи? Это самые, брат, главные люди. Мы жизнь изучаем, понятно?

Ольга ничего не поняла, но головой всё-таки кивнула — неудобно.

— Мы, брат, растения изучаем, животных… — Лёля задумалась, как бы это Ольге растолковать. — Ну, понимаешь: траву, деревья, зверей там разных, птиц… Ну, в общем, что растёт, дышит — живёт!

— А старик ботаники?

— Кто-кто?

— Ну, Борис Платоныч. — Ольга покраснела.

— Он про это знает больше всех на свете! Таких, как он, учёных… — Она остановилась, посмотрела на Ольгу. — Слушай, а это ты придумала его стариком ботаники звать?

— Вроде я, — сказала Ольга. — А может, и не я. У меня подруга одна была, Светлана.

— Ну и что эта Светлана?

Лёля возилась у плиты, а Ольга чистила картошку. На кухне, за делами, самое подходящее время для разговоров. Ольга и начала рассказывать. А Лёля редко-редко лишь какой-нибудь вопросик задавала, словно рукою подправляла ручеёк… Ольга про всё говорила: про Светлану, про их общие секреты, про Огонькова, про старика ботаники. Почему-то в её рассказе Огоньков лучше и добрей получился. На самом-то деле он был совсем не такой хороший. Кто-кто, а уж Ольга об этом знала!

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая