Ольга Яковлева - Иванов Сергей Анатольевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/30
• Следующая

Ольга ходила будто лунатик. Шла в ванную, забрела на кухню. Как это могло получиться — неизвестно… С пути сбилась в однокомнатной квартире!

Мама сидела за кухонным столиком — чайник ждала. Она любит чайку попить. Ольга тоже любит. Но сейчас уж ничего не хотелось: только бы в ванную да спать!

Однако после душа глаза всегда чуть-чуть расклеиваются. У неё ещё сил хватило повесить в шкаф платье с шариками. Когда совсем уже ложиться шла, на пути телефон встретился. Ольга погладила его взглядом, словно Борису Платонычу привет передала.

Но главные мысли были сейчас о другом…

С кухни из водопроводной трубы прилетел протяжный медленный звук, будто слон протрубил. Это мама открыла кран — ополаскивала свою чашку. Ольга позвала тихим голосом:

— Ма-ма…

Она почти тотчас вошла, села на краешек Ольгиной кровати:

— Ты что, доча?

Ольга молчала. Мамина ладонь лежала у неё под щекою.

Ей хотелось, чтоб мама про лётчика спросила. И Ольга ответила бы, что да, понравился… Пожалуй, она не так уж прямо ответила бы. Но вообще всё равно про это: понравился! И тогда мама спросила бы: а почему? А Ольга бы ответила. Она бы сказала, что он… потому что… Ольга совершенно не знала, как ответить на этот вопрос. Тогда она спросила тихо:

— Мама, ну а вот почему он тебе понравился?

Так спросила, будто они уже полчаса до этого разговаривали. Но мама поняла её. Она ответила спокойно, как давно решённое.

— А я не знаю, доча… Понравился, да и всё.

— Да разве так бывает, мам? — спросила Ольга, удивляясь, что мама говорит точно её слова. — Разве можно — за просто так?

— Только так и можно! А за что-нибудь полюбить — это уж всё получится неправда. На полгода, самое большее…

— Полюбить?!

Мама кивнула тихо, потом вдруг встала и выключила свет.

Ольга лежала не шевелясь и смотрела, как она в темноте раскладывает себе постель. Сердце билось громко, словно стучало в какую-то дверь. Ольге казалось, что теперь она всю ночь не сомкнёт глаза. И, подумав это, она вдруг уснула.

Наутро к ним пришёл лётчик. О зоопарке речи уже не было. И, может быть, так даже к лучшему получилось! Всё воскресенье они были вместе.

Обычно на людях устаёшь. В школе устаёшь, поэтому и неохота на продлёнку оставаться. И от Галинки устаёшь немного, и от Огонькова даже — как начнёт хвастаться!.. Только от мамы она не уставала. И от лётчика, оказывается, тоже.

Едва Ольга и мама позавтракали, в дверь раздался звонок. Они быстро посмотрели друг на друга.

— Ну пойди, пойди ты, — сказала мама и улыбнулась, как бы уступая ей приятное.

Это действительно был лётчик. Он стоял на пороге, держа в руках лётную свою фуражку, и сверху вниз серьёзно смотрел на Ольгу.

— Здравствуй, Оля.

— Здравствуйте… — Это слово она еле выдавила из себя.

— Можно?

— Можно.

Лётчик всё ещё стоял на пороге…

Вчера они разговаривали совершенно спокойно, как простые знакомые. А сегодня это как бы забылось. Будто и не было ничего. Всё надо было начинать заново!..

Мама увидела их, таких странных, и засмеялась:

— Да вы что?

Она заставила лётчика выпить стакан чаю и съесть парочку сложных бутербродов. Потом сказала:

— Ну ладно. Теперь вы двое — до свидания. У меня уборка и стирка!

Обычно Ольга ей помогала. Но теперь, может, всё как-то по-другому должно быть?

А лётчик головой покачал, потом глянул на Ольгу:

— Да нет, Настя. Мы вроде вчера решили. Мы тоже на трудовой фронт!

Ольга кивнула. В голове у неё звенели необычные — торжественные и шутливые одновременно — слова: «трудовой фронт».

Мама, конечно, отнекивалась. Но лётчик нисколько её не слушался; спрятался от них на минутку в комнате и вышел уже не в парадном своём лётном костюме, а в синих тренировочных штанах, в простой ковбойке и в белых кожаных тапочках на толстой подошве. Спросил, засучивая рукава:

— Ну, где работа? Ты готова, Оль?

Работа была простая: мебель и стены пропылесосить, потом пол помыть, мастикой намазать и натереть. А мама в это время уже начала в ванной стирку. Урчала машина, плескалась вода, сугробом лежало бельё… На них мама будто совсем внимания не обращала.

Лётчик и Ольга в комнате запустили пылесос. Уже после первой стены лётчик сказал, улыбаясь:

— Нет, слушай, эту машину надо в клетке держать!

— Как это? — засмеялась Ольга.

— Очень сил у неё много. Какой-то зверь, а не машина! Пылесос, правда, гудел, рычал от напряжения, ходил ходуном, где-то внутри него сверкали синие молнии. Скоро в комнате стало жарко от работы. Вещи постепенно сдвинулись со своих мест, будто решили уйти куда-то отсюда, как в «Федорином горе». Ольга и лётчик уже не переговаривались теперь, а перекрикивались.

— Ну что? Законно у нас идут дела?

— Да, законно! — Ольга с удовольствием выкрикнула мальчишеское это, огоньковское слово.

Ей было весело. Она чувствовала, что раскраснелась. Волосы выбились из-под заколок и длинными пушинками щекотно падали на лоб. Ольге то и дело приходилось сдувать их.

Они почти не разговаривали — в общей простой работе и так всё было понятно. Да и грохот стоял зверский.

— По-моему, уже всю пыль выпили до последнего микроба! — крикнул лётчик и выключил пылесос.

— По-моему, тоже! — закричала Ольга в наступившей вдруг тишине.

И они засмеялись оба, но теперь уже без смущения — просто как старые знакомые. Чего же не посмеяться, если смешно вышло!

И не заметили они, как глянула на них мама радостно, недоверчиво улыбнулась и тотчас опять спряталась у себя в ванной.

Они стали мыть пол в две тряпки. Мебель бегала от них по всей квартире.

— Слушай, я упарился! — говорил лётчик.

Они сидели на островке сухого ещё пола. Лётчик держал в руках Ольгину тряпку. Он тряпки выжимал просто удивительно! Он её с одного раза перекручивал, будто змею. И тряпка была как сухая.

Ольге, конечно, нравилось, что он устал. Она тоже устала. Но не так уж сильно. И потом она про это ни словечка не проронила!..

— Настя! — крикнул лётчик. — Сигарету здесь покурить можно?

— Конечно, кури, — сказала мама. Она глядела на них, стоя в дверях, тоже слегка усталая.

Ольга пошла пока позвонить, поговорила с невиданной ещё, но уже знакомой Лелей Познанской: старик ботаники чувствовал себя хорошо. Правда, голос у Лёли опять очень уж бодрый был!

Когда Ольга вернулась в комнату, лётчик уже возил тряпкой по полу. Она спросила:

— А как же отдыхать?

— Надо, Оль, поднажать! Времени в обрез.

— А чего?

— Рейс у меня сегодня в пять.

— Ну успеем же!

— А пообедать ещё охота, рубануть как следует! И ящик посмотреть.

— Чего?

— Ну телик! Ты любишь телевизор смотреть? Ольга задумалась.

— Я не знаю… — она тоже взялась за тряпку, — когда как.

— Я тоже когда как. Один не люблю, а с компанией люблю.

— А когда обратно прилетишь?.. — Здесь она споткнулась: заметила, что назвала его на «ты».

— Точно не знаю, Оль. — Он, как видно, ничего не заметил. Ему было сейчас совсем не до того. — Это зависит, как ждать меня будете. — Он принуждённо улыбнулся. Он будто шутил, а на самом деле совсем не шутил.

— А как ждать?

— Если очень хорошо, то тогда быстро!

— Я буду хорошо. Лётчик вдруг запел:

Дальше Ольга не успела запомнить. Но это была очень хорошая песня. Хотя и совсем не детская — там про взрослых говорилось. Но всё равно она задевала — трогала сердце грустными пальцами.

А лётчик запел новую песню. Было видно, что ему весело, но пел он почему-то не очень весёлое:

— «Смотри, пилот, какое небо хмурое! Огнём сверкает тёмной тучи край, суровый день грозит дождём и бурею… Не улетай, родной, не улетай!»

• Предыдущая
• 23/30
• Следующая