Самый жестокий месяц - Пенни Луиз - Страница 73

• Предыдущая
• 73/86
• Следующая

Несколько секунд – и комната заполнилась обвинениями. Они лились из приемника, из новостной телепрограммы, со страниц газеты.

Даниель Гамаш под следствием.

Анни Гамаш в отпуске, ее адвокатская лицензия отозвана.

Арман Гамаш подозревается во всех смертных грехах – от убийства до владения собачьим питомником, из которого он выколачивает неслыханные прибыли.

На сей раз на первой странице не было фотографии Гамаша, зато было фото Даниеля и стоящей за ним Розлин с Флоранс на руках. Вокруг толпа репортеров. На лице Даниеля сердитое и испуганное выражение.

Гамаш слышал, как сердце колотится в его груди. Он сделал глубокий прерывистый вдох и только теперь понял, что сдерживал дыхание. По телевизору показывали, как молодая женщина выходит из дома, закрывая портфелем лицо от объективов.

Анни.

– Господи боже, – прошептал Гамаш.

Потом она опустила портфель и остановилась. Для телевизионщиков это стало неожиданностью – они предпочитали картинку, на которой жертва убегает от них. А она им улыбнулась.

– Нет, не надо, – прошептал Бовуар.

Анни подняла руку и выставила им средний палец.

– Анни, – беззвучно произнес одними губами Гамаш. – Мне нужно позвонить.

Он бросился наверх, схватил свой сотовый. С удивлением обнаружил, что его пальцы дрожат, – он едва попал на клавишу быстрого набора. Рейн-Мари ответила после первого звонка.

– Ах, Арман, ты видел?

– Только что.

– Я сейчас разговаривала по телефону с Розлин. В Париже задержали Даниеля. Он подозревается в наркодилерстве.

– Так, – сказал Гамаш, понемногу обретая спокойствие. – Так. Дай мне подумать.

– Они ведь ничего не найдут, – сказала Рейн-Мари.

– Могут и найти.

– Но это сколько лет назад было, Арман. Он был мальчишкой, дурака валял.

– Возможно, ему подбросили наркотики, – сказал Гамаш. – Как там Розлин?

– В шоке.

Рейн-Мари не стала упоминать об этом, не хотела взваливать лишний груз на его плечи, но Гамаш знал, что она беспокоится за беременность Розлин. В подобной ситуации у женщин нередко случается выкидыш.

Они замолчали.

Такого Гамаш никак не ожидал. Чем там занимается Бребёф? Или это он так себе представляет пресечение клеветы против своего друга? Гамаш заставил себя смирить волну гнева против Бребёфа. Он понимал, что Бребёф – всего лишь удобная цель для его гнева. Он знал, что его друг делает все от него зависящее, но их противники оказались гораздо более серьезными, чем предполагал и мог контролировать Гамаш.

Кто-то неплохо проделал домашнюю работу. Кто-то знал его семью, знал, что много лет назад Даниель получил срок за хранение наркотиков. Знал, что Даниель в Париже, и даже, вероятно, знал о беременности его жены.

– Это зашло слишком далеко, – сказал наконец Гамаш.

– Что ты собираешься делать?

– Я это остановлю.

После секундной паузы Рейн-Мари спросила:

– Как?

– Если необходимо, я подам в отставку. Они выиграли. Я не могу ставить под угрозу мою семью.

– Боюсь, теперь они не удовлетворятся твоей отставкой, Арман.

Он тоже так думал.

Гамаш позвонил Мишелю Бребёфу и попросил его собрать сегодня во второй половине дня заседание совета старейшин Квебекской полиции.

– Не будь глупцом, Арман, – сказал Бребёф. – Они именно этого и хотят.

– Я не глупец, Мишель. Я знаю, что делаю.

Оба отключились. Гамаш был благодарен другу за помощь, а Бребёф был уверен, что Гамаш – глупец.

Утреннее совещание было кратким и напряженным.

Агент Лакост сообщила о своем разговоре с доктором, у которого лечилась Мадлен. За две недели до убийства она была на приеме. Доктор подтвердила, что у Мадлен случился рецидив и метастазы проникли в печень. Она сказала об этом мадам Фавро. Она назначила лечение, чтобы облегчить протекание болезни, но лечение так и не началось.

Мадлен пришла к доктору одна, и у той создалось впечатление, что, хотя диагноз был убийственный, для больной это не стало неожиданностью.

Агент Николь еще не вернулась из Кингстона, данных лабораторного анализа содержимого пузырька эфедры еще не поступило, хотя отпечатки пальцев на пузырьке обнаружили. Других отпечатков, кроме отпечатков Софи, на нем не было.

– Так что, похоже, у нас есть доказательства, – сказал Лемье. – Она убила Мадлен Фавро из ревности. Пришла домой, просчитала, какие возможности ей предоставляет спиритический сеанс, подсыпала ей несколько таблеток за обедом, а потом дождалась, когда остальное доделает дом Хадли.

Все закивали. В окне старого вокзала Гамаш видел Рут и Габри, медленно идущих к деревенскому лугу. Было еще рано, и первая свежесть дня еще не отпустила деревню. Следом за Рут катился прыгучий шарик, выставляя крылышки. Шарик был один.

– Сэр?

– Прошу прощения.

Все уставились на Гамаша. Это был очень тревожный симптом. За все годы, что Бовуар знал Гамаша, он еще не видел, чтобы тот отвлекся во время разговора или совещания. Он смотрел им в глаза, чтобы они знали: для него в этот момент не существует других людей. Его команда чувствовала себя важной и защищенной.

Но сегодня он был рассеян.

– О чем вы говорили? – спросил Гамаш, поворачиваясь к группе.

– Представляется, что вина Софи Смит в убийстве доказана. Может быть, задержать ее?

– Вы не можете этого сделать.

Голос раздался откуда-то сзади. Там, рядом с громадной пожарной машиной, стояла очень маленькая женщина. Хейзел. Хотя узнать ее было трудно. Скорбь в конечном счете сломила ее. Теперь она казалась высохшей, большие глаза смотрели с отчаянием.

– Пожалуйста. Пожалуйста, не делайте этого.

Гамаш направился к ней, кивнув Бовуару. Вместе они провели Хейзел в маленькую комнату, в которой добровольная пожарная команда Трех Сосен оборудовала кладовку.

– Вы знаете что-то такое, что может способствовать нашему расследованию, Хейзел? – спросил Гамаш. – Что-то такое, что убедило бы нас, что ваша дочь не убивала Мадлен, хотя пока все указывает именно на это?

– Она этого не делала. Я знаю. Она бы не смогла.

– Кто-то дал Мадлен эфедру. У Софи была эфедра, и она присутствовала на сеансе. – Гамаш говорил очень медленно и четко, хотя и не был уверен, что смысл его слов доходит до Хейзел.

– Долго я не продержусь, – прошептала она. – А если я потеряю и Софи, то не переживу этого. Если вы ее арестуете, я умру.

У Гамаша это не вызывало сомнений.

Жан Ги Бовуар посмотрел на Хейзел. Ей было ровно столько же лет, сколько и Мадлен, хотя поверить в это было невозможно. Теперь она выглядела как ископаемое, как нечто извергнутое горами, возвышающимися вокруг Трех Сосен. Один из бормочущих камней Жиля Сандона. Нет, не камней. Камни были тверды. А эта женщина скорее вызывала аналогии с тем, на что они старались не наступить во время утренней прогулки. Но сейчас они раздавят ее.

– Когда у Софи была найдена эфедра, вы сказали: «Софи, ты же обещала», – напомнил Бовуар. – Что вы имели в виду?

– Разве я такое говорила? – Хейзел задумалась, пытаясь вспомнить. – Да, говорила. Пару лет назад Мадлен нашла пузырек эфедры в ванной Софи. Это случилось после смерти одного из спортсменов, когда вся пресса шумела по поводу эфедры. Вероятно, это и натолкнуло Софи на использование диетических таблеток. – Она словно вытаскивала воспоминания со дна моря, тащила их с огромным трудом. – Софи заказала таблетки через какую-то интернет-компанию. Мадлен нашла пузырек и забрала его.

– Как отреагировала Софи?

– Как любая девятнадцатилетняя девчонка. Разозлилась. Заявила, что это вторжение в ее частную жизнь. Но я думаю, это была не злоба, а смущение.

– Это повлияло на их взаимоотношения? – спросил Гамаш.

– Софи любила Мадлен. Она не могла ее убить, – сказала Хейзел.

У нее остался один аргумент, и она повторяла и повторяла его: ее дочь не убийца.

– Мы пока не будем говорить с Софи, – пообещал Гамаш. Он приподнял голову Хейзел за подбородок и заставил посмотреть на себя. – Вы понимаете?

• Предыдущая
• 73/86
• Следующая