Самый жестокий месяц - Пенни Луиз - Страница 62

• Предыдущая
• 62/86
• Следующая

Она положила руку на стопку ежегодников – этой извечной школьной библии.

– Очень мило с вашей стороны, хотя я думаю, что табелей будет достаточно.

– Но я вчера проторчала полдня в архиве, отыскивая эти альбомы.

– Спасибо. Они наверняка нам помогут.

Агент Лакост подхватила стопку альбомов, верхние из которых угрожали вот-вот свалиться, и вышла из кабинета вслед за миссис Плант. Коридоры начали заполняться, и в школе стоял невнятный гул: ребята окликали друг друга, устраивали свалки.

– У нас есть ее фотографии на стене, – сказала миссис Плант. – Вот здесь. Самые разные фотографии. А мне нужно возвращаться в кабинет. Вы как, донесете?

– Донесу. Спасибо за помощь.

Лакост медленно двинулась по коридору, разглядывая фотографии в рамочках на стене. Здесь были спортивные команды-победители и школьное начальство. А вот и юная Мадлен Фавро, урожденная Ганьон. Улыбающаяся, здоровая. Мадлен, у которой впереди долгая интересная жизнь. Уворачиваясь от снующих туда-сюда учеников, агент Лакост спрашивала себя, каково это было для Мадлен – учиться в школе. Для нее эти коридоры тоже пахли страхом? Судя по ней, это было не так; правда, самые пугливые часто вовсе не кажутся пугливыми.

Гамаш снова сел на место и взял кофе. Все изучали новый список. Под заголовком «В чем различие между двумя сеансами» он написал:

Старший инспектор пояснил, что в разговоре с ним экстрасенс сказала: к первому сеансу она не подготовилась, это был маленький сюрприз со стороны Габри, и она не отнеслась к нему серьезно. Подумала, что скучающие деревенские жители ищут каких-нибудь развлечений. Поэтому она представила им дешевую голливудскую версию. Глупую мелодраму. Но когда позднее кто-то рассказал ей про старый дом Хадли, а потом непонятно откуда возникла мысль об общении с мертвыми, она восприняла эту мысль серьезно.

– Почему? – спросил Лемье.

– Ты же не совсем дурак, – фыркнула Николь. – Считается, что старый дом Хадли населен привидениями. А она зарабатывает на жизнь общением с ними. Так?

Не обращая внимания на Николь, Бовуар поднялся и написал:

– Что-нибудь еще? – спросил он.

Бовуару нравилось делать записи на доске. Всегда нравилось. Ему нравился запах фломастера. И скрежет, который он производил. И порядок, который он создавал из случайных мыслей.

– Ее заклинания, – сказал Гамаш. – Это важно.

– Верно, – подхватила Николь, широко раскрыв глаза.

– Для создания атмосферы, – пояснил Гамаш. – В этом состояло основное различие. Насколько я понимаю, сеанс в Страстную пятницу лишь слегка испугал участников, но вечером в воскресенье царил настоящий ужас. Возможно, убийца пытался прикончить Мадлен вечером в пятницу, но сеанс оказался недостаточно пугающим.

– А кому пришла в голову идея о старом доме Хадли? – спросил Лемье и стрельнул взглядом в Николь, бросая ей вызов: попробуй-ка высмеять меня еще раз.

Но она только усмехнулась и покачала головой. Лемье почувствовал, как у него в груди вскипает ярость, поднимается вверх и клокочет в горле. Неприятно, когда тебя высмеивают, оскорбляют, обвиняют в подхалимаже. Но когда тебя отвергают с презрением – это вообще нестерпимо.

– Не знаю, – ответил Гамаш. – Мы задавали этот вопрос, но никто так и не вспомнил.

– Но если вы считаете, что ключ к разгадке кроется в перемещении в старый дом Хадли, то мы должны исключить Хейзел и Софию, – сказал Бовуар.

– Почему? – спросил Лемье.

– Потому что их не было в пятницу.

Наступило молчание.

– Но Софи – единственный человек, который присутствовал на втором сеансе и которого не было на первом, – сказала Николь. – Не думаю, что первый сеанс имел какое-то отношение к убийству. Мне кажется, что кому-то эта мысль пришла в голову позднее. И именно потому, что некто не присутствовал на первом сеансе.

– Но не присутствовала не только Софи, – сказал Лемье. – Ее мать тоже была лишь на втором.

– Однако она могла присутствовать на первом. Ее приглашали. Если бы она хотела убить Мадлен, то наверняка пошла бы.

– И возможно, именно поэтому она и появилась на втором сеансе, – сказал Гамаш. – В первый раз не получилось, так что нужно было принять меры, чтобы во второй все прошло как по маслу.

– И взяла с собой дочь? Да что вы! – Николь раскрыла блокнот и вытащила из него фотографию, которую сняла с дверцы холодильника в доме Смит. – Вот, посмотрите.

Она бросила фотографию на стол. Бовуар взял ее и передал Гамашу. На фотографии были запечатлены три женщины. Мадлен, изображенная посередине, повернула голову к Хейзел и глядела на нее с нескрываемой любовью. На Хейзел была какая-то смешная шляпка, ее счастливое и довольное лицо тоже выражало любовь. Она тоже была изображена в профиль и смотрела не в камеру, а на упитанную молодую женщину с куском торта в руке, который она подносила ко рту. На переднем плане красовался именинный торт.

– Где вы это взяли?

– В доме Смит. Сняла с холодильника.

– Зачем? Что вас заинтересовало на этой фотографии? – Гамаш подался вперед и вперился в Николь внимательным взглядом.

– Лицо. На нем все написано.

Николь замолчала, ожидая, дойдет ли до остальных ее мысль. Увидят ли они, что Мадлен Фавро, такая красивая, улыбающаяся и внимательная, просто фальшивка? На самом деле никто здесь не был счастлив. Ей приходилось притворяться.

– Вы правы, – сказал Гамаш. Он повернулся к Бовуару. – Видишь? Вот ее? – И ткнул в фото своим большим пальцем.

Бовуар наклонился, разглядывая фотографию. Его глаза широко раскрылись.

– Это Софи. Девушка с куском торта – это же Софи.

– Только потолще, – кивнул Гамаш.

Он перевернул фотографию. На заднике была написана дата. Два года назад.

Всего за два года Софи Смит сбросила двадцать – тридцать фунтов?

В конце совещания зазвонил телефон Гамаша.

– Шеф, это я, – сказала агент Лакост. – Наконец-то получила отчет по отпечаткам пальцев. Мы знаем, кто проник в комнату в старом доме Хадли.

В Хейзел Смит словно что-то сломалось. Она, как кукла с вывихнутыми сочленениями, то мчалась на полной скорости, то замирала, а потом снова переходила на бег.

– У меня к вам несколько вопросов, мадам Смит, – сказал Бовуар. – И нам потребуется провести тщательный обыск. Вскоре сюда приедут несколько полицейских из Кауансвилла. У нас имеется ордер.

Он полез было в карман, но она отмахнулась, сказав:

– В этом нет необходимости, инспектор. Софи! Со-о-офи-и-и!

– В чем дело? – раздался раздраженный голос.

– У нас гости. Это опять полиция. – Она почти пропела эти слова.

Появилась Софи – она ковыляла по лестнице на костылях, нога ее была в тугой повязке. Судя по тому, как она морщилась, ей стало хуже. Бовуар подумал: а было ли вообще какое-то растяжение?

Он достал фотографию и показал обеим женщинам.

– Это со стороны холодильника, – сказала Хейзел, присмотревшись к снимку.

Она снова утратила энергию; похоже, ей даже говорить было трудно. Голова ее опустилась, словно стала слишком тяжелой, и только чуть приподнималась, когда Хейзел делала вдох, а потом опять падала.

– Когда была сделана эта фотография? – спросил Бовуар.

– Очень давно, – ответила Софи и хотела взять снимок, но Бовуар отвел руку назад. – Лет пять или шесть, не меньше.

– Ты ошибаешься, детка, – сказала Хейзел. – Тут у Мадлен волосы длинные. Уже отросли. Это было года два назад.

– Это вы? – спросил Бовуар, показывая на упитанную девицу.

– Не думаю, – ответила Софи.

– Позвольте взглянуть, – сказала Хейзел.

– Да нет, мама, не стоит. Нога ужасно болит. Наверное, я ударила ее, спускаясь по лестнице.

– Бедняжка.

• Предыдущая
• 62/86
• Следующая